Оак
Волнение бурлит во мне, когда я иду к спальням девочек в поисках Евы.
Она посещала все занятия по дисциплине, которые я включил в ее расписание, чуть больше двух недель до сегодняшнего дня. Ева должна была быть в моем офисе двадцать минут назад, но она не появилась.
Я искал ее в библиотеке, столовой и во внутреннем дворе, но безрезультатно. Ее комната — единственное место, которое остается.
Сегодняшний урок — первый, поэтому я предполагаю, что она либо забыла, либо проспала. В любом случае, я намерен вытащить ее из кровати и отшлепать по идеальной маленькой попке.
Обычно я бы не стал разыскивать своих студентов. Я бы наказал их за то, что они не пришли, отправив их к профессору Ниткину. Ева — моя, чтобы наказывать, моя, чтобы причинять боль. Я знаю, что никогда не отдам ее в его руки.
Когда я открываю дверь в женское общежитие, меня встречают две девушки, которые краснеют, как только видят меня.
— Доброе утро, директор Бирн, — говорят они хором.
— Доброе, — ворчу я, придерживая дверь открытой, чтобы они могли выскользнуть в коридор.
В спальном крыле тихо, так как большинство девушек должны быть на занятиях. Я подхожу к комнате шестьдесят девять и стучу в дверь. В ответ тишина, поэтому я стучу снова, на этот раз сильнее.
С той стороны раздается стон, затем мягкие шаги приближаются к двери. Дверь распахивается, и глаза Евы расширяются, когда она видит меня.
Я чувствую, как мой член пульсирует в обтягивающих боксерах при виде нее в почти прозрачной бледно-золотистой ночной рубашке. Сквозь ткань видны её твердые соски. Мне требуется весь мой самоконтроль, чтобы поднять глаза к ее лицу, а не опустить ниже, чтобы выяснить, надеты ли на ней стринги.
Ева складывает руки на груди.
— Сэр, я имею в виду, Оак… Что вы… — Она останавливается и смотрит на часы. — О, черт, простите. — Она качает головой. — Должно быть, мой будильник не сработал.
Я стою там, не в силах вымолвить ни слова, пока мое тело борется с разумом. Все, что я хочу сделать, это затолкать Еву в комнату и трахать ее снова и снова, пока она не будет выкрикивать мое имя так громко, что нас услышит вся школа.
Я сжимаю челюсть.
— Это неприемлемо, Ева. — Я заставляю себя смотреть в ее прекрасные глаза. — Чем больше уроков дисциплины ты посещаешь, тем хуже ты себя ведешь.
Она тяжело вздыхает.
— Сэр, я…
— Оак, — рычу я.
— Дерьмо, Оак, извините.
Мои глаза сужаются.
— У тебя также очень грязный рот. — Я делаю шаг ближе к ней, подталкивая ее обратно в комнату.
— Я оденусь и буду у Вас в кабинете через пять минут.
Я качаю головой.
— У нас нет на это времени. — Я прищуриваюсь, глядя на нее. — Я проведу урок здесь.
Ее лицо бледнеет, и она качает головой.
— Это очень неуместно.
— Мне все равно. — Я делаю еще два шага, прежде чем повернуться и захлопнуть дверь. В тот момент, когда она закрывается, сладкий цветочный аромат проникает в мои чувства, мешая сосредоточиться. Мои глаза сканируют ее комнату, останавливаясь на вибраторе, мигающем на тумбочке.
Грязная маленькая девчонка.
Ева прочищает горло, выглядя оскорбленной тем, что я заметил вибратор. Она подбегает, хватает его, и запихивает в тумбочку.
— Я не ожидала компании, — бормочет она, выглядя очаровательно, когда окрашивается в этот темно-розовый цвет.
— Расскажи мне, чему ты научилась за последние две недели на наших занятиях.
Ее язык облизывает нижнюю губу, прежде чем она вздыхает.
— Я узнала, что Вам нравится причинять боль. — Она пожимает плечами. — Это примерно всё.
Я прищуриваю глаза.
— Это всё?
Она кивает в ответ, высоко держа подбородок.
— В значительной степени.
— Ты должна запомнить, что ложь имеет последствия.
— Я знаю, что ложь имеет последствия, но я уже сказала Вам, что не лгу.
Я провожу рукой по волосам.
— Возможно, мне нужно использовать другой подход.
У Евы мягко подрагивает горло.
— Что за подход?
Я пристально смотрю на нее.
— Я еще не уверен. — Я поворачиваюсь, понимая, что находиться с ней в ее комнате крайне опасно. — Следуй за мной.
— Но я не одета.
Я не оборачиваюсь.
— Возьми халат и иди за мной.
Когда она не двигается, раздражение скребет меня изнутри.
После нескольких секунд тишины она бросается к двери ванной и, схватив халат, натягивает его.
— Куда мы идем? — Спрашивает она.
— Без вопросов, — говорю, выводя ее из спальни и ведя по коридору.
Я иду к примыкающей к школе часовне, зная, что прошлой ночью двое парней устроили кровавую драку. Ева не реагирует на физическую боль, но, возможно, если заставлю ее оттирать кровь с пола, результат будет лучше.
Как только мы входим, Ева ахает при виде крови, забрызгавшей пол.
— Что здесь произошло? — Ее глаза расширяются, когда я смотрю на нее через плечо.
— Два парня подрались прошлой ночью. — Я достаю из шкафа ведро и щетку для мытья. — Наполни водой из-под крана. — Киваю на маленькую раковину в задней части. — И принимайся за работу.
Ева несколько раз переводит взгляд с ведра на мое лицо, затем вздыхает и забирает его у меня. Она идет на поправку после травмы, так что полчаса на коленях не составят ей большого труда.
Я сажусь на скамью прямо перед пятнами крови, наблюдая, как она наполняет свое ведро. Если она и удивлена, что я сижу так близко, она этого не показывает. Вместо этого девушка снимает свой белый халат и кладет его рядом со мной, устремив на меня пристальный взгляд.
— Я не хочу, чтобы на нем была кровь, — говорит она, прежде чем опуститься на колени с легкой гримасой и начать оттирать испачканный пол.
Мое тело полыхает жаром при виде ее в этой комбинации.
Ева наклонилась ко мне спиной, что дает мне дразнящий вид на ее хорошенькую маленькую попку и киску, примостившуюся между бедер, хотя прозрачная ткань и несколько скрывает их.
Я провожу рукой по своему члену, ругаясь себе под нос. Он натягивает мои штаны, стремясь освободиться и погрузиться в тугую девственную киску моей ученицы. Непристойность таких отвратительных мыслей в школьной часовне только сильнее заводит меня.
Я отправлюсь в ад.
Когда я уверен, что она не видит, я сильнее тру себя через штаны. Желание вытащить член и мастурбировать, пока не достигну пика, а затем извергнуть свою сперму на ее пышную задницу так сильно, но я не позволяю своей похоти управлять мной.
Вместо этого крепко сжимаю челюсти и удовлетворяюсь легким поглаживанием руки своей ноющей длины.
Ева невинно двигается вокруг, время от времени оглядываясь через плечо. Ее попка покачивается из стороны в сторону, когда она трет, заставляя меня так возбудиться, что кажется, я могу умереть, если не найду разрядку.
Я прочищаю горло и заговариваю, надеясь, что это отвлечет меня.
— Скажи мне, Ева. Были ли у вас похожие наказания в твоей последней школе?
Ее брови хмурятся, когда она бросает на меня взгляд через плечо.
— Конечно, нет. Это была обычная школа.
— Конечно, учителя наказывали учеников за плохое поведение.
— Не меня. Меня никогда не наказывали, пока я не попала в эту адскую дыру.
Ее искренность освежает, но меня раздражает, что каждый раз, когда она высказывает свое мнение, это только заставляет меня хотеть ее еще больше.
— Это правда? Мне трудно в это поверить.
Она возвращает свое внимание на место, которое чистит.
— Мне все равно, верите Вы в это или нет. Это правда. Что-то, что Вас совершенно не интересует.
Я никогда не позволял ученику разговаривать со мной так, как она, и все же ни одна часть меня не хочет наказывать ее за это. Я хочу иметь с ней свой больной и извращенный путь.
— Ты пропустила здесь, — говорю я, указывая на небольшое пятно крови в том месте, от которого она отодвинулась.
Ее глаза сужаются, и затем она подползает к нему, лицом ко мне, бормоча что-то себе под нос. Я подавляю стон при виде ее твердых сосков, торчащих сквозь почти прозрачную ткань.
— Что это было? — Я огрызаюсь.
Она качает головой, невинно улыбаясь.
— Ничего, сэр… я имею в виду, Оак.
Я хватаюсь за скамью подо мной так сильно, что удивительно, как дерево не прогибается и не трескается, когда она полностью переключает свое внимание на текущую работу. Следующие пятнадцать минут — настоящая пытка, поскольку я сохраняю каждое изображение ее на четвереньках в своей мысленной картинной галерее, удерживая их в своих воспоминаниях, чтобы я мог разобраться со своим неудовлетворением сразу после того, как мы закончим.
Когда остается пять минут, Ева встает и объявляет:
— Готово.
Я наклоняю голову набок.
— Ты уже усвоила свой урок? — спрашиваю.
Ева сердито смотрит на меня.
— Не уверена, какой урок я должна усвоить. Я сказала Вам правду, это Вы — тот, кто не принимает ее.
Я разминаю пальцы, задаваясь вопросом, почему она не скажет маленькую невинную ложь и не покончит с этим.
Неужели она настолько неспособна исказить правду?
— Иди сюда, — приказываю я, бросая быстрый взгляд на часы на стене.
Если я задержусь, Ева сильно опоздает на следующий урок, так как ей нужно одеться.
— Ко мне на колени, Ева.
Ее тело напрягается.
— Что, простите?
Я сгибаю пальцы, чтобы не схватить её и не перевернуть.
— Я сказал, на мои колени.
— Я слышала Вас, но это…
Я сильно хватаю ее за запястье и перекидываю через свои колени, постанывая, когда чувствую, как она извивается под давлением моей эрекции. Ее запах так близко делает невозможным контроль над собой, и я слегка приподнимаю подол ее ночной рубашки.
Она сопротивляется мне.
— Оак, на мне нет трусиков.
— Хорошо, — рычу я, поднимая подол до самых бедер.
Она смотрит на меня через плечо, нахмурив брови.
— Где линейка? — Спрашивает она, её голос такой тихий.
Темная, чудовищная часть меня наслаждается этим звуком.
— Я забыл её, так что придется обойтись моей рукой.
Ее глаза расширяются.
— Разве это не немного…
Моя рука опускается на ее правую ягодицу, прежде чем она успевает закончить вопрос.
Ева отшатывается, тихо взвизгивая. Ощущение от того, что моя рука бьет ее, без сомнения, отличается от ощущения деревянной линейки, которую я использовал на ней последние две недели. Невозможно отрицать необходимость ласкать ее попку руками, поглаживая кожу после каждого шлепка.
Бедра Евы дрожат, возбуждение блестит между ее полных бедер. Требуется вся моя сила воли, чтобы не прикоснуться к ней там, не зарыться лицом в ее прелестную маленькую щелку.
Ева имеет надо мной контроль, о котором она даже не подозревает. Каждый раз, когда наказываю ее, я чувствую, что мой контроль над собой ослабевает. Я знаю, что должен прекратить ее ежедневные занятия, но я как будто бессилен.
— Оак, — она практически стонет мое имя, заставляя мой член пульсировать у ее живота. Она снова извивается, пытаясь, блядь, убить меня.
— Что? — Хриплю я, изо всех сил пытаясь сохранить свою позицию авторитетной фигуры, а не любовника. Я хочу сказать ей, чтобы она стонала мое имя, пока я буду выебывать из нее невинность прямо на полу часовни.
Ее бедра сжимаются вместе.
— Я уже сказала Вам правду, — выдыхает она.
— Неправильный ответ, — говорю я, прежде чем снова опускаю руку на ее задницу, позволяя своим пальцам приблизиться к ее центру.
— Встань. — выдавливаю я из себя. Если я сейчас же не остановлюсь, я проткну эту милую невинную маленькую девственницу прежде, чем она успеет сказать слово «нет».
Ева дрожит, когда поднимается на ноги, выпрямляясь. Она тянется, чтобы одернуть подол своей ночной рубашки, но я хватаю ее за запястье, чтобы остановить.
— Нет, — приказываю я.
Я чувствую, как слабеет мой контроль, когда я наслаждаюсь прекрасным зрелищем того, как она обнажена для меня. Проходит несколько мгновений, пока я запоминаю это, как шедевр искусства. Когда я возвращаю взгляд на ее лицо, то понимаю, что ее глаза прикованы к толстому контуру моей эрекции.
Я прочищаю горло, прерывая ее.
— Ты свободна.
В глазах Евы вспыхивает разочарование, она облизывает губы, прежде чем кивнуть. Она одергивает подол своей комбинации, хватает халат и заворачивается в него. И не говоря больше ни слова, бросается прочь от часовни и от меня — прочь от монстра, который хочет сожрать ее целиком и выплюнуть ее гребаные кости.
Если бы Ева знала правду, она бы бежала со всех ног и никогда не оглядывалась назад.