Оак
Я напрягаю грудные мышцы, разминая спину, и наблюдаю, как стрелка часов пробивает час дня.
Время для моего урока с Евой.
Пальцы нетерпеливо барабанят по столу, пока я жду ее прихода. Ева опаздывала на каждое из наших занятий по дисциплине с тех пор, как мы начали чуть больше двух недель назад, и не имеет значения, как сильно я пытаюсь внушить ей страх. Она не подчиняется моей воле.
Она сильнее, чем ожидалось. Каждый раз, когда наказываю ее, я подхожу все ближе к тому, чтобы пересетупить линию своего контроля. Как будто она пытается подразнить зверя, чтобы тот вышел поиграть. После нашего первого сеанса я предположил, что она, возможно, будет носить более сдержанное нижнее белье, но она каждый раз надевает одинаково узкие стринги.
После вчерашнего в часовне, а затем в коридоре, я боюсь, что она может не появиться. Страх в ее глазах был таким реальным, какого я никогда не видел, и от этого у меня скрутило живот. Я больной сукин сын, и знаю это.
Я заставлял ее посещать уроки дисциплины каждый день, даже в выходные, потому что у меня есть извращенная потребность ежедневно прикасаться к ней и причинять боль, наблюдая, как намокают ее трусики. Я влияю на нее так же сильно, как она влияет на меня, но вопрос в том, что, черт возьми, я собираюсь с этим делать?
Большая стрелка переводит на две минуты третьего, и я стискиваю челюсти. Вчера Ева заставила меня найти ее в комнате общежития, но я знаю, что сейчас она на ногах и где-то в этой школе. Сегодня утром у нее было два урока. Если она продолжит раздвигать границы, я сорвусь.
Милая, невинная Ева не хочет зверя, который скрывается за мужчиной. После того как ее мать и отец уничтожили меня, тьма, которую я пытался сдерживать, властвовала надо мной первые несколько лет — тьма, которую я теперь слабо контролирую.
Я тянусь к линейке в ящике моего стола, но вместо того, чтобы вытащить ее, мои пальцы скользят по кожаному хлысту для верховой езды, который я принес сюда на следующий день после того, как впервые отшлепал Еву. Более чувственный прием, но думаю, что пришло время использовать его на Еве. Отсутствие прогресса у нее означает, что мне нужно быть с ней жестче, поскольку она знает, что я хочу услышать, но она не ломается.
Заставлять ее мыть полы, возможно, было еще менее эффективно. Решимость в ее глазах после этого стала еще более яростной.
Большая стрелка показывает десять минут, и я встаю, расхаживая по комнате.
С кем, блядь, она думает, что играет?
Если через минуту ее не будет здесь, я обыщу всю школу, а когда найду, притащу ее за шею прямо в эту комнату и заставлю пожалеть, что она когда-либо ослушалась меня.
Я открываю дверь и вылетаю из нее, только чтобы врезаться прямо в Еву. От удара она падает на пол и морщится.
Дерьмо.
— Ева, ты в порядке? — Спрашиваю я, опускаясь на колени рядом с ней. Нарастающая внутри меня ярость переходит в легкое кипение на заднем плане.
На мгновение она выглядит немного ошеломленной, прежде чем кивнуть.
— Да, извините, Вы куда-то собирались?
Я встаю и протягиваю ей руку, не отвечая на ее вопрос.
Она выглядит нерешительной, и тот страх, который я видел вчера, остается, когда она принимает мою руку и позволяет мне поднять ее на ноги.
— Внутрь, сейчас же, — приказываю я.
Ее глаза вспыхивают от внезапного властного тона моего голоса, но она не отвечает, проходя мимо меня и направляясь кабинет.
Как только дверь закрывается, она говорит.
— Ну, Вы сегодня уже надрали мне задницу, так что, похоже, я сорвалась с крючка.
Я сужаю глаза.
— Даже близко нет. — Я смотрю на часы. — Ты опоздала более чем на десять минут. Это неподчинение становится утомительным, Ева.
Она наклоняет голову, хмуря брови.
— Ты шел, чтобы найти меня, Оак? — спрашивает она с кокетливой ноткой в голосе, как будто ее не пугает то, как я обошелся с ней вчера.
За последние две недели она легко привыкла называть меня по имени. Сначала мне это нравилось, потому что ее это смущало, но теперь это звучит естественно и не так забавно. Конечно, она не настолько глупа, чтобы снова поднимать эту тему, не после того, как я сорвался на неё.
— Наклонись, Ева, — приказываю я.
Ее ноздри раздуваются, и в ее блестящих карих глазах мелькает веселье, когда она подходит к столу и медленно нагибается, задирая юбку.
Глубокий рык вырывается из моей груди, когда я вижу ее идеальную маленькую киску. Я сжимаю свою эрекцию, чувствуя дискомфорт, когда мой член удлиняется.
— Сегодня без стрингов, Ева? — спрашиваю я.
Ева оглядывается через плечо.
— Ты уже видел меня обнаженной. — Она пожимает плечами. — Какой смысл? В любом случае, так удобнее.
Я не могу сдержать свое желание, когда делаю шаг к ней.
— Возможно, это твой способ признать правду. Скажи мне то, что я хочу услышать, и все закончится.
Ева качает головой.
— Я девственница, которая не целовалась с мальчиком, не говоря уже о мужчине.
Я стону, не в силах поверить, что Ева настолько невинна, настолько нетронута.
— Не лги мне, — говорю я, но мой голос звучит сдавленно.
— Никогда, — бормочет она.
Я чувствую, как поводья моего самоконтроля ослабевают, когда я подхожу ближе, и шлепаю ее по голой заднице рукой, а затем массирую кожу.
— Такая грязная девчонка, — говорю я.
Ева тихо стонет, приглашающе выгибая спину.
— Скажи мне то, что я хочу услышать.
Если бы Ева была похожа на своих родителей, она бы давно солгала мне. Что бы я с ней ни делал, она остается твердой в своих убеждениях, что только заставляет меня хотеть ее еще больше.
— Никогда, — хрипит она, но этот свирепый тон пронизан похотью.
Мне требуется все мое самообладание, чтобы не скользнуть пальцами по ее обнаженной киске. Вместо этого я беру хлыст для верховой езды и сильно бью им ее по заднице.
Ева взвизгивает, ее бедра приподнимаются над столом.
— Что, черт возьми, было…
Я бью ее снова и снова, пока она не начинает задыхаться и хныкать. Это единственный известный мне способ остановить себя от прикосновения к ней, сделать ее своей. Ничто из этого не было частью плана по уничтожению ее семьи.
Я должен бросить ее Арчеру и покончить с этим, но одна только мысль об этом заставляет тьму всплыть на поверхность, угрожая разрушить все, над чем я работал.
— Скажи мне, Ева. — Я откладываю хлыст и нежно массирую ладонью ее покрытую рубцами попку, закрывая глаза от ощущения мягкости ее кожи под моими грубыми руками.
Ева тихо всхлипывает, прежде чем покачать головой.
— Когда ты признаешь, что я говорила правду с самого начала? — Она оглядывается на меня через плечо, в ее глазах смесь тоски и вожделения. — Единственный мужчина, который когда-либо видел меня такой обнаженной, — это ты.
Я тихо рычу, раздвигая ее попку, чтобы лучше видеть девственную пизду.
— Это правда, малышка? — Спрашиваю, прозвище вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить.
Сдавленный стон срывается с ее губ.
— Да, — выдыхает она, ее бедра дрожат. — Только ты.
Влага стекает на внутреннюю поверхность ее бедер, и я осознаю, что она предвкушала этот момент так же сильно, как и я.
— Ты фантазировала об этом? — Спрашиваю, чувствуя, как мой разум ведет войну с телом, которое не намерено меня слушать. Эти слова вызывают торнадо, бушующее под моей кожей, когда опасно приближается кульминационный момент шторма.
— Оак, — выдыхает она мое имя, все еще наблюдая за мной через плечо. — Я…
Я снова шлепаю ее по заднице, заставляя ее хныкать.
— Если ты солжешь, я узнаю, — бормочу я.
Она продолжает смотреть на меня через плечо глазами, полными желания.
— Я хочу тебя, — выдыхает она.
Эти три слова разрывают меня на части, и весь здравый смысл ускользает от меня. Ева искушает зверя выйти поиграть.
— Ты пользовалась вибратором на этой хорошенькой маленькой киске и думала обо мне, Ева? — Спрашиваю я, нежно проводя пальцем по ее насквозь мокрому возбуждению.
— Да. — Ее горло подрагивает, но она не отводит взгляд. — Я играла с собой каждую ночь с тех пор, как мы встретились, представляя тебя внутри себя.
Я рычу, поднимаю ее на ноги и прижимаю к себе.
— Вы переходите опасную черту, мисс Кармайкл.
Она облизывает нижнюю губу, привлекая к ней мой взгляд.
— Возможно, это то, чего я хочу. Опасности, — бормочет она.
Мой самоконтроль улетучивается, когда я прижимаюсь губами к ее губам, целуя со сдерживаемым и мрачным отчаянием. Я позволяю своим рукам скользнуть ниже к ее попке, крепко сжимая, когда притягиваю ее к себе, желая, чтобы она почувствовала, каким твердым она меня делает.
Ева стонет, ее губы приоткрываются для меня, позволяя моему языку проникнуть внутрь, пока я исследую ее рот. Как будто я изголодался по ней, и мне нужно впитать саму ее сущность в свое тело, заразить ею свою кровь.
Мой здравый смысл больше не работает, когда я провожу пальцами между ее бедер, чувствуя, какая она влажная.
— Черт, — выдыхаю я ей в губы, прежде чем провожу ртом ниже к ее шее.
Ева мокрая, как ни одна женщина, которую я когда-либо держал в своих объятиях, такая охренительно мокрая. Я ввожу палец в ее теплый жар, заставляя ее задыхаться.
— Оак, — она тихо стонет мое имя, отчего я становлюсь еще тверже.
После того, как я накинулся на нее вчера утром в коридоре, это сюрприз, что она здесь. Удивительно, что она не держится от меня подальше.
— Это единственный раз, когда я хочу, чтобы ты назвала меня «сэр», Ева, — рычу я в ее кожу.
Ее глаза вспыхивают страстным желанием, когда она кивает.
— Да, сэр.
Я стону и снова захватываю ее губы, утопая в абсолютном наслаждении, которое дарит мне моя ученица.
Ученица, которая является отпрыском моих врагов. Реальность пронзает меня, как жесткий ремень по заднице. Я отталкиваю Еву, пугая ее.
— Сэр? — Она смотрит на меня с растерянностью и разочарованием, ее горло слегка подрагивает, когда она сглатывает.
Я качаю головой.
— Прости, я не должен был…
Ева не дает мне времени закончить, поддается вперед и притягивает мои губы обратно к своим.
— Ты должен был, — бормочет она, прежде чем осторожно скользнуть языком в мой рот.
Поцелуй другой, невинный и неуверенный, когда я позволяю ей руководить им, позволяю ей целовать меня в ее темпе. Я мягко кладу руку ей на бедра, притягивая ближе к себе. Этот момент идеален, когда я заключен в ее объятия, но я не могу прогнать темноту и потребность доминировать. Я сжимаю пальцы на ее бедрах и заставляю ее повернуться, она задыхается, когда я задираю юбку и провожу пальцем по насквозь мокрой пизде.
Ева ахает, оглядываясь на меня через плечо.
— Сэр?
Раздается громкий стук в дверь моего кабинета, прорывающийся сквозь облако безумия, завладевшее моим разумом.
Я отступаю от нее, опуская подол ее юбки. Мой палец все еще влажный от проникновения в ее тугую девственную киску.
Какого хрена я делаю?