Оак
Ева сидит в моей гостиной, подогнув под себя ноги, и читает книгу. Сегодня канун Рождества, и я с удивлением отмечаю, что её родители ни разу не поинтересовались, где она находится. Она не получила от них ни одного сообщения или телефонного звонка.
Мои инстинкты были верны с самого начала. Ева — такая же жертва жестокости своих родителей, как и я, поэтому можно лишь надеяться, что она поймет, когда я расскажу ей правду, но это может подождать до Рождества.
Я тяжело сглатываю, понимая, что еще никогда не чувствовал себя так непринужденно с другим человеком. С Евой каждое взаимодействие происходит так естественно, без каких-либо усилий.
Заметив меня, она кладет закладку в книгу, которую читала, откладывает ее на журнальный столик и смотрит на меня.
— Есть новости?
Я нервно сглатываю, зная, что тайна шантажиста разъедает ее изнутри. К сожалению, тот, кто отправил сообщение, не идиот. Они использовали одноразовый телефон, и контакт Эйнсли все еще пытается разыскать владельца. Он уверяет меня, что все возможно, но на это уйдет пара недель.
— Пока нет. Сейчас Рождество, и я не жду от него вестей до Нового года.
Ева вздыхает.
— Может от человека, который тебя шантажирует?
Я качаю головой.
— Нет, я сделал первоначальный взнос. Уверен, они будут хранить молчание до начала следующего семестра.
Ева слегка расслабляется, но склоняет голову.
— Это все моя вина. Если бы я послушала тебя и отказала Дмитрию, возможно…
— Это не твоя вина. — Я сажусь рядом с ней на диван, обнимая ее за плечи. — Виноват тот мудак, который нас фотографировал.
Она кладет голову мне на грудь, и прижимается ко мне, обхватив руками мою шею.
— Я так рада, что я здесь с тобой на зимних каникулах.
Я улыбаюсь, думая о том же.
— Чем ты хочешь заняться сегодня вечером? — спрашиваю её.
Она садится ровнее и заглядывает мне в глаза.
— Я не знаю. Что ты обычно делаешь в канун Рождества?
— Честно говоря, ничего, — говорю я, пожимая плечами. — Никогда не любил Рождество.
Она хмурится.
— Что случилось с твоей семьей?
Я тяжело сглатываю, понимая, что не могу ответить на этот вопрос. С моей семьей ничего не случилось, и когда я сказал ей, что они погибли, это была ложь. Насколько мне известно, все они счастливо живут по ту сторону Атлантики, в Неаполе, калеча, убивая и создавая империю на крови и душевной боли.
Я усердно работал, чтобы избавиться от итальянского акцента и как можно лучше вписаться в американское общество.
— Не хочу сейчас зацикливаться на этом. — Я улыбаюсь и сжимаю ее бедро. — Как насчет того, чтобы я приготовил пиццу, и мы могли бы посмотреть кино?
Ева наклоняет голову набок.
— Ты собираешься готовить пиццу с нуля?
Я улыбаюсь.
— Я достал из морозилки немного теста, которое испек ранее. Так что да.
— Еще один рецепт твоей мамы? — Спрашивает она.
Я киваю и молча встаю, направляясь на кухню. Это был рецепт моей бабушки по отцовской линии, поскольку он был родом из Неаполя, родины лучшей пиццы в мире.
Несмотря на то, что практически все мои связи с родиной стерлись, еда — это то, что мне по-прежнему нравится. За пятнадцать лет я не произнес ни слова по-итальянски, но иногда у меня в голове все еще крутятся фразы.
— Твоя мама учила тебя итальянскому? — Спрашивает Ева, удивив меня. Я не заметил, как она последовала за мной на кухню.
Я поворачиваюсь и прислоняюсь к стойке.
— Да, я свободно владею языком.
Брови Евы приподнимаются.
— Серьезно? Скажи что-нибудь.
Я тяжело сглатываю, понимая, что позволяю этой девушке узнать те части меня, которые я долгое время скрывал.
— Da quando ti conosco la mia vita è un paradiso. Dammi un bacio.
Ева подходит ближе и кладет руку мне на грудь.
— Что это значит?
Я наклоняюсь к ее уху и шепчу.
— С тех пор, как я встретил тебя, моя жизнь превратилась в рай. Поцелуй меня.
Грудь Евы вздымается, когда она отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Мне нравится, что ты говоришь по-итальянски.
Она поднимается на цыпочки и прижимается своими губами к моим, притягивая меня к себе.
Поцелуй быстро углубляется, я поднимаю ее на кухонный островок, раздвигая ее бедра. Мой член твердый и пульсирует между нами, когда я приподнимаю подол ее юбки.
— Не думаю, что смогу удержаться от того, чтобы не поглотить тебя. — Я целую ее в губы. — Но пицца сама себя не приготовит.
Ева стонет, притягивая меня ближе, пока я вталкиваю свой язык в её рот, как изголодавшийся по сексу, хищный монстр. Не имеет значения, сколько раз я беру Еву, на следующий раз желание и потребность только усиливаются. Она делает меня ненасытным, а это опасное чувство.
Я заставляю себя перестать целовать ее и ставлю обратно на ноги.
— Возвращайся в гостиную и почитай. Мне нужно сосредоточиться на ужине. — Я улыбаюсь выражению надутого разочарования на ее лице. — У нас будет достаточно времени, чтобы пошалить после. — Нежно целую в губы, касаясь носом ее носа. — Теперь делай, как я говорю.
Она тяжело вздыхает и поворачивается.
— Да, сэр.
Я стону, зная, что она использовала это слово только для того, чтобы вывести меня из равновесия. Но вместо того, чтобы ответить на колкость, обращаю свое внимание на тесто для пиццы на столе. Я уже разогрел духовку до максимально возможной температуры вместе с камнем для пиццы, поэтому приступаю к растягиванию теста.
После растягивания, выкладываю начинку и перемещаю её на специальную лопатку. И отправляю пиццу в духовку. Пока она готовится, открываю бутылку белого вина Catalanesca из региона Италии, в котором я вырос, и наливаю два бокала.
Я несу их в гостиную и прочищаю горло.
— Вино? — спрашиваю.
Она улыбается и кивает, выпрямляясь в кресле.
— Да, спасибо.
Я передаю бокал ей в руку и сажусь рядом.
— Пицца будет готова через несколько минут. — Я хватаю пульт от телевизора и включаю его, переключаясь сразу на Netflix. — Какой фильм будем смотреть?
Ева пожимает плечами.
— Что угодно, только не «мыло».
Я поднимаю бровь.
— Почему это?
Она закатывает глаза.
— Наталья, Камилла и Адрианна пытались обратить меня, заставляя смотреть «Дрянных девчонок». — Взгляд, который она бросает на меня, говорит о том, что попытка провалилась. — И это была пытка. Я не любитель таких фильмов.
— Какие фильмы тебе нравятся? — Я спрашиваю.
— В основном триллеры. — Ева наклоняет голову. — А как насчет тебя?
В этот момент срабатывает таймер на духовке.
— Придержи эту мысль, или у нас будет подгоревшая пицца.
Я встаю с дивана и возвращаюсь на кухню, быстро снимая лопатой пиццу с камня. Выкладываю её на большое блюдо и режу на десять кусков. Беру две салфетки, а затем отношу всё и ставлю на кофейный столик.
Глаза Евы расширяются.
— Вау, выглядит восхитительно.
— Ты еще не пробовала. — Я передаю ей салфетку. — Налетай.
Она берет кусочек и откидывается на спинку дивана, держа его над салфеткой.
Я не могу не наблюдать за тем, как она медленно откусывает, закрывая глаза по мере того, как пробует на вкус.
— На вкус так же хорошо, как и на вид.
Я смеюсь.
— Ты просто проявляешь вежливость.
Она мотает головой.
— Нет, это одна из лучших пицц, которые я когда-либо пробовала.
— Тогда тебе стоит съездить в Неаполь. Их пицца просто бесподобна.
Она приподнимает бровь.
— Ты был в Италии?
Я киваю в ответ, но больше ничего не говорю. Я родился там, но не могу сказать ей об этом. Пока нет, а возможно, и никогда. Арчер и Гэв не знают о моем прошлом до Атланты, так как слишком опасно, чтобы кто-то знал мою истинную личность.
Ева вздыхает.
— Я бы с удовольствием побывала там. Может быть, мы как-нибудь поедем вместе? — предлагает она.
Я тяжело сглатываю, понимая, что не должен возвращаться на родину. Пусть прошло пятнадцать лет с тех пор, как я уехал, и, скорее всего, меня никто не узнает, но это было бы рискованно.
— Возможно, — бездумно бормочу я.
Ева выглядит немного разочарованной моим нерешительным ответом.
— Итак, какой фильм мы будем смотреть? — Спрашиваю, меняя тему.
Ева пожимает плечами.
— Ты так и не ответил, какие фильмы тебе нравятся.
Я улыбаюсь на это.
— Нет, не ответил. — Я бросаю на нее многозначительный взгляд. — Люблю девчачьи мелодрамы.
Она сердито смотрит на меня.
— Ты издеваешься надо мной?
Я смеюсь.
— Да, я их чертовски ненавижу.
Она вздыхает с облегчением, откидываясь на спинку дивана.
— Слава Богу. Мне их хватило с подругами.
— Мне нравятся триллеры и боевики, — отвечаю я.
— Тогда давай выберем триллер. Ты уже видел ”Исчезнувшую"?
Я отрицательно качаю головой.
— Нет, он хорош?
— Потрясающий. — Она забирает у меня пульт и находит его на Netflix. — Давай посмотрим.
— Хорошо, — говорю я, беря еще один кусок пиццы. — Не забудь про пиццу, а то остынет.
Ева улыбается и берет еще кусочек, откидываясь назад, когда начинается фильм.
Я не могу перестать смотреть на неё, пока она ест. Она изысканна. Каким-то образом она делает всё так элегантно.
— На что ты смотришь? — спрашивает она.
Я ухмыляюсь.
— На тебя.
Она толкает меня.
— Ты должен был смотреть фильм, — ругается она.
Я смеюсь.
— Извини, просто нахожу тебя бесконечно более интересной.
Она сердито смотрит на меня.
— Соберись с мыслями. Тебе нужно сосредоточиться, иначе ты не поймешь, что происходит.
Я поднимаю руки в притворной капитуляции.
— Хорошо, не собирай свои трусики в кучу.
Она прищуривается, глядя на меня.
— Ты же знаешь, что на мне их нет.
Я хватаю ее за бедро и притягиваю к себе.
— Это правда? Должен ли я проверить…
— Оак, — рычит она, отталкивая меня от себя. — Мы смотрим фильм или нет?
Я тяжело вздыхаю и отпускаю ее.
— Да, прости.
Ева берет еще один кусок пиццы и передает мне последний.
Я притягиваю ее к себе, устраиваясь поудобнее с ней в моих объятиях. Как бы я ни старался сосредоточиться на фильме, который она так любит, это почти невозможно, когда она в комнате. Я хочу ее каждую секунду, когда она рядом.
Я нежно провожу пальцами по ее бедру, наслаждаясь тем, как ощущается ее кожа под моими мозолистыми пальцами. Она немного ерзает, становясь всё беспокойнее, чем больше я к ней прикасаюсь. Примерно через двадцать минут она сокрушенно вздыхает.
— Ты ведь не смотришь, правда?
Я прижимаюсь губами к ее шее и глубоко дышу.
— Так трудно сосредоточиться на чем-либо, когда ты рядом со мной.
Она вздыхает и хватает пульт, выключая фильм.
— Есть десерт?
Я наклоняю голову.
— В морозилке есть мороженое “Бен и Джерри”.
— Какой вкус? — Она бросает на меня строгий взгляд. — Твой ответ может изменить мое мнение о тебе.
— Соленая карамель. — Я смеюсь. — Я прошел твой тест?
Ее лицо светится.
— Да, потому что это мое любимое. — Она вскакивает и выбегает на кухню.
Я встаю и следую за ней, опираясь о дверной косяк на кухне и наблюдая, как она роется в моей морозильной камере. Ее ночная рубашка задирается вверх по ногам, открывая мне дразнящий вид на мою любимую часть ее тела.
— Что по-твоему, ты делаешь? — Спрашиваю её.
Она оглядывается через плечо и усмехается.
— Ищу мороженое.
— Я давал тебе разрешение? — Спрашиваю я, чувствуя, как на поверхность поднимается потребность к дисциплине. С тех пор, как она появилась здесь, я стараюсь сдерживать свои темные порывы, но желание причинить ей боль просто непреодолимо.
Ева дуется на меня.
— Мне нельзя лезть в морозилку?
— Ты не спросила, прежде чем смотреть. — Я разминаю шею. — Я бы сказал, что тебя нужно наказать за это.
Она находит банку с мороженым и встает, направляясь ко мне.
— Я думала, ты закончил меня наказывать.
В ее глазах появляется намек на возбуждение.
Я сжимаю челюсть.
— Тебе нравится, когда тебя наказывают, малышка?
Горло Евы подрагивает, и она выглядит немного растерянной.
— Это будет странно, если я скажу ”да"?
Я качаю головой и притягиваю ее к себе, вдыхая цветочный аромат.
— Нет. Нет ничего необычного в том, чтобы получать удовольствие от боли. — Я с силой хватаю ее за бедра, впиваясь кончиками пальцев в нежную плоть. — Наклонись над столом для меня, — бормочу.
Она вздрагивает в предвкушении, бросая взгляд на баночку в своей руке.
— А как насчет мороженого?
Я беру его у нее из рук и ставлю на стол.
— Позволь мне позаботиться об этом.
Ева поворачивается и наклоняется через стол, задирая ночную рубашку до бедер.
Мой член набухает в штанах от этого зрелища. Я подхожу к ней, хватаю ее за ягодицы и раздвигаю их, чтобы как следует рассмотреть, какая она мокрая между бедер. У меня такое чувство, что она была такой же нуждающейся, как и я, во время просмотра фильма.
Я опускаю руку в сильном, но эротичном шлепке, мгновенно окрашивая ее кожу в розовый цвет от удара.
Ева стонет, выгибая спину в приглашении к новой боли.
В прошлом женщины позволяли мне причинять им боль только потому, что я был богат и успешен. Половине из них это вообще не приносило удовольствия, и никто из них не жаждал этого так, как Ева.
Я дважды хлопаю по каждой ягодице, затем глажу покалывающую кожу, прежде чем начать снова, несколько раз, пока она не начинает задыхаться и стонать.
— Ты такая хорошая девочка, Ева, — говорю я, протягивая руку между ее бедер, чтобы почувствовать, какая она влажная.
— Такая хорошая. — Я беру баночку с мороженым и намазываю немного ложкой на покрасневшую кожу, заставляя ее подпрыгнуть от шока. И прежде чем она успевает задать мне вопрос, слизываю всё, заставляя ее стонать.
— О, Боже, это потрясающее ощущение, — кричит она.
Я кладу немного мороженого между ее ягодиц, прямо на ее попку.
Мышцы Евы напрягаются, но она расслабляется, когда я слизываю все это, погружая свой язык внутрь.
— Оак, — задыхается она, хватаясь за стол.
Я наношу еще на ее ягодицы и заднюю дырочку, а затем слизываю все за один раз, наслаждаясь вкусом и тем, как содрогается и трясется моя женщина. Обхожу вокруг и встаю перед ней.
— Открой рот, — приказываю.
Она делает, как я говорю.
Я ложкой отправляю мороженое ей в рот, заставляя ее стонать. Она проглатывает всё, как хорошая девочка.
— Ты меня так чертовски возбуждаешь, — бормочет она.
Я беру ее за подбородок большим и указательным пальцами.
— Какой грязный рот, — я размышляю, наклоняясь, чтобы просунуть свой язык ей между губ, скользя им внутри в отчаянных движениях.
— Откинься назад, — приказываю я.
Она делает, как я говорю, и я наношу немного мороженого на твердые соски, заставляя её стонать.
Я слизываю его, прежде чем оно успевает растаять и попасть на стол.
— Черт, ты мне нужен, — выдыхает она. — Пожалуйста, трахни меня, сэр.
— Ты думаешь, тебя достаточно наказали? — спрашиваю.
Ева кивает, глаза затуманены, когда она наблюдает, как я исчезаю позади неё.
— Да, пожалуйста, сэр, прошу, трахни меня.
Ее мольбы чертовски восхитительны, и я возвращаюсь к ней за спину, вытаскиваю свой пульсирующий член из штанов и одним сильным ударом вонзаю его ей между бедер.
Ева вскрикивает от неожиданности, так как я не предупредил ее. Ее спина инстинктивно выгибается, когда я начинаю яростную атаку на ее жадную киску. Мои ногти сильно впиваются в ее бедра, когда я прижимаю ее к себе с каждым толчком, трахая так сильно, что кажется, я могу сломать ее, если не буду осторожен.
Все мои чувства исчезают, когда я беру ее, как одержимый, как зверь, выпущенный из клетки. Чем больше я пытаюсь подавить свою темную, садистскую сторону рядом с Евой, тем сильнее она рвется наружу, заставляя меня терять контроль.
Ева стонет, кричит и хнычет, когда я безжалостно беру то, что хочу.
Мой разум повторяет одно слово снова и снова, как племенную песнь: «Моя». Вот кто она.
Моя, чтобы ломать. Моя, чтобы причинять боль. Моя, чтобы трахать.
Темнота затуманивает мой разум, и в этот момент истины я понимаю, что даже
если она возненавидит меня, когда я скажу ей правду, я не смогу отпустить ее. Я никогда не отпущу ее, даже если она думает, что каким-то образом то, что между нами имеет срок годности. Зверь внутри меня никогда не позволит ей сбежать.
Эта мысль заставляет меня трахать ее в еще более жестоком темпе.
Ногти Евы впиваются в деревянный стол, когда она выкрикивает мое имя в мольбе. Я не могу сказать, просит ли она меня притормозить или умоляет отправить ее за грань. Все, что я знаю, это то, что прямо сейчас остановиться невозможно.
Я шлепаю ее по заднице, когда вхожу в нее, мои яйца бьются о внутреннюю поверхность ее бедер. Голос звучит чужеродно для моих ушей, когда я говорю.
— Я хочу, чтобы ты кончила для меня. — Я снова шлепаю ее. — Я хочу почувствовать, как твоя киска обхватывает мой член так, словно она никогда, блядь, не хочет, чтобы я уходил, — рычу я.
Ева хнычет, а затем я чувствую, как ее мышцы дергаются вокруг моего члена, сильно сжимая его, как будто пытаясь разорвать его надвое.
— О, Боже мой, — кричит она, извиваясь на кухонном столе, когда оргазм разрывает ее на части.
Я хватаю ее за шею и притягиваю к себе, прижимаясь грудью к ее спине, оставаясь глубоко погруженным в её киску. Ева вздрагивает, когда я скольжу рукой по ее горлу, блокируя дыхательные пути в то время, как я трахаю ее, пока она кончает. Мое освобождение мощно бьет по мне, и я стону, впиваясь зубами в ее плечо, оставляя следы.
Ева хнычет от боли, но не отстраняется. Она позволяет мне овладеть ею, как гребаному дикому зверю.
Мы оба падаем на стол, задыхаясь от нехватки кислорода, когда обоюдное удовольствие окутывает нас. Я крепко обхватываю руками бедра Евы, с моим членом глубоко внутри нее, желая, чтобы мы могли оставаться в нашем пузыре до конца наших дней.