Джонни
К тому времени, как я вернулся в раздевалку, после обхода обеденного зала, чтобы поговорить с заместителем директора, миссис Лейн, команда закончила тренировку и большинство парней приняли душ.
Зайдя и не обращая внимания на приглушенные замечания и взгляды, я направился прямо к Патрику Фели, извинился за то, что был с ним придурком ранее, пожал ему руку, а затем прокрался к скамейке запасных.
Опустившись рядом со своей сумкой с снаряжением, я вытянул ноги, прислонился головой к прохладной, обшитой плитами стене позади меня и тяжело выдохнул, когда мой мозг заработал, зацикливаясь на каждой детали этого днях.
Что за гребаный день.
Издевательства.
Я не был хулиганом.
Я никогда в жизни не видел эту девушку.
По-видимому, эта маленькая жемчужина информации была утеряна нашим заместителем директора, которого вызвал мистер Туоми, чтобы помочь развеять драму. После десятиминутной взбучки от правой руки Туоми, мне были даны строгие инструкции держаться подальше от девушки Линч.
Ее мать думала, что я, блядь, издеваюсь над ней, и не хотела, чтобы я приближался к ее дочери. Если я еще раз к ней подойду, мне грозит немедленное отстранение. Это была полная и абсолютная чушь, и я надеялся, что у Шэннон хватит порядочности все исправить — и заступиться за меня.
К черту это.
Неважно.
Я бы держался как можно подальше. Мне не нужны были хлопоты.
Девочки были гребаным осложнением, в котором я не нуждался; даже маленькие с поразительными голубыми глазами. Черт возьми, теперь я снова подумал о ее глазах.
У нее все еще есть моя майка, мысленно отметил я, это огорчило по совершенно другой причине. Майка была новая, и я надевал ее всего один гребаный раз. Хотя и неохотно признал, что на Шэннон она выглядела лучше. Девочка могла бы оставить майку себе. Я просто надеялся, что она не выбросит ее. Мне пришлось бы заплатить восемьдесят фунтов, чтобы заменить утерянную вещь.
— Ты в порядке, малыш Джонни? — спросил Гибси, прерывая мои мысли и опускаясь на скамейку рядом со мной. Он только что принял душ и был одет в боксеры. — Как поживает девочка? — добавил он, наклоняясь, чтобы покопаться в своей сумке со снаряжением.
— А? — покачав головой, я повернулся, чтобы посмотреть на него.
— Молодая девушка, — объяснил он, доставая баночку дезодоранта. — Кто она?
— Шэннон, — пробормотал я. — Она новенькая, третий год. Сегодня ее первый день.
— С ней все в порядке? — спросил он, опрыскивая каждую подмышку дезодарантом Lynx, прежде чем бросить банку обратно в сумку и потянуться за своими серыми школьными брюками.
— Черт возьми, если бы знал, чувак. Я думаю, что действительно немного повредил ее мозг, — пробормотал я, беспомощно пожав плечами. — Ее мать везет в больницу на обследование.
— Дерьмо, — Гибси сделал паузу, нахмурившись.
— Да, — мрачно согласился я. — Дерьмо.
— Господи, это, должно быть, было унизительно для нее. — сунув ноги в штаны, он встал и натянул их на бедра. — Выставлять свою задницу напоказ перед командой по регби в свой первый день.
— Да, — ответил я, потому что что еще я мог сказать?
Это было унизительно для нее, и я был ответственен за это. Я разочарованно вздохнул.
— Было ли что — нибудь сказано о ней? — я оглядел наших товарищей по команде, а затем вернулся к своему лучшему другу, думая только об одном. Контроль повреждений. — Они говорили о ней?
Гибси поднял брови на мой вопрос. На самом деле, я думаю, что поднятые брови и удивленное выражение лица были больше связаны с тоном моего голоса.
— Ну, — медленно начал он. — У нее была видна ее киска и задница, Кэп — очень красивая задница, которая соответствует очень хорошему остальному телу — так что да, парень. Ходили разговоры.
— Что за разговоры? — выпалил я, чувствуя, как внутри закипает иррациональная волна гнева. Я понятия не имел, откуда исходило волнение, но оно было там, оно было сильным, и это заставляло меня чувствовать себя наполовину сумасшедшим.
— Интерес, друг, — спокойно объяснил Гибс, гораздо спокойнее, чем я. — Достаточно много интереса. — Сунув руку в сумку, он достал свою белую школьную рубашку и надел ее. — На случай, если это ускользнуло от твоего внимания — и, судя по твоей реакции, я знаю, что это не так, — эта девушка очень красивая.
Он застегнул рубашку твердыми руками. Между тем, я дрожал от энергии, которую нужно было вывести из моего тела, и быстро.
— Она великолепна, и она новенькая, а парни… любопытные, — добавил он, тщательно подбирая слова. — Новенькие — это всегда весело, — он сделал паузу, ухмыляясь, прежде чем добавить: — великолепно и лучше.
— Прекращай, — прорычал я, взволнованный тем, что мои товарищи по команде говорят о ней.
Я видел этот взгляд в ее глазах.
Я услышал это в ее голосе.
Эта уязвимость.
Она не была похожа на других. Эта девушка была другой.
Я едва знал ее, но мог сказать, что за ней нужно присматривать.
Что — то случилось с Шэннон Линч, что — то достаточно плохое, что привело к смене школы.
Мне это не понравилось.
— Да, — усмехнулся он, закончив с рубашкой и надевая красный галстук. — Удачи с этим, чувак.
— Ей пятнадцать, — предупредил я, напрягшись.
Шестнадцать в марте, но все же.
В течение следующих двух месяцев ей все еще было очень даже пятнадцать.
— Она слишком молода.
— Говорит придурок, который с первого года засовывает свой член во все, что имеет пульс, — Габси фыркнул.
Этим заявлением Гибси попал в самую точку. Ради Бога, я потерял девственность на первом курсе с Лореттой Кроули, которая была на три года старше меня — и имела больше жизненного опыта, чем я, — за школьными сараями после уроков.
Да, это была какая-то чертова катастрофа.
Я был весь на нервах и с неуклюжими движениями, прекрасно понимая, что был слишком молод, чтобы совать свой член во что — либо, кроме своей руки, но, должно быть, я сделал что — то правильно, потому что Лоретта с радостью присоединялась ко мне за сараями почти каждый день после школы в течение нескольких месяцев, прежде чем я стал слишком занят тренировками.
Если бы мне пришлось сказать, какой тип женщин меня интересует, это были бы не блондинки или брюнетки, пышные или худые.
Мой типаж был старше — каждая девушка, с которой я когда — либо был, была как минимум на пару лет старше меня.
Иногда намного больше.
Это не было фетишем или чем — то еще.
Я просто наслаждался атмосферой без драмы, которую старшие девочки привносили в игру. Я наслаждался ими, когда был с ними, а потом наслаждался еще больше, когда они не докучали.
Это не значит, что мне не нравилась девушка, с которой я был, когда я был с ней.
Я сделал.
И я также был предан.
Я не валял дурака.
Если девушка хотела эксклюзива, без обязательств, то я был более чем рад услужить. Мне не понравились охота или погоня, которые приходились по вкусу большинству парней. Если девушка ожидала, что я буду преследовать ее, то она искала не того парня. Я был не в том положении, чтобы быть подходящим парнем прямо сейчас. Дело не в том, что я не хотел девушку, у меня просто не было на нее времени. У меня не было времени на постоянные свидания или какие — либо из этих требований.
Я был слишком занят.
Это была еще одна причина, по которой я предпочитал девочек постарше. Они не ожидали от меня чудес.
Прямо сейчас, начиная с апреля прошлого года, я дурачился с Беллой Уилкинсон с шестого курса.
В начале мне нравилась Белла, потому что она не дышала мне в затылок. В девятнадцать лет она была на пару лет старше меня, не придерживалась каких — то невидимых стандартов, которым я не мог или не хотел соответствовать, и после этого я мог спокойно уйти и сосредоточиться на регби, пока она предоставляла меня самому себе.
Но через несколько месяцев я быстро понял, что Беллу интересовал не я.
Это было дерьмо, которое пришло со мной.
Все дело было в статусе, который получала Белла, но к тому времени, когда я это понял, мне было слишком комфортно и слишком лениво, чтобы что — то с этим делать.
Она хотела мой член.
И больше ничего.
Ну, мой член и мой статус.
Я остался, потому что она была фамильярной, а я ленивым.
У Беллы было одно ожидание от меня, одно требование, которое еще пару месяцев назад я был более чем способен выполнить.
Я почти ничего не делал с Беллой с тех пор, как мне сделали операцию — я и пальцем не прикасался к девушке с начала ноября, когда стало слишком больно даже думать об этом, — но я хотел сказать, что когда это случилось, для меня это являлось просто сексом.
Стабильное освобождение.
Где — то в глубине души я признавал, что это было нездоровое отношение к жизни и отношениям с противоположным полом, и что я, вероятно, был глубоко пресыщен, но было трудно оставаться мальчиком, когда я жил в мире мужчин.
Не помогло и то, что я играл в регби на таком уровне, когда меня окружали мужчины намного старше меня.
Разговоры, которые предназначались для людей намного старше меня.
Женщины, которые предназначались для мужчин намного старше меня.
Не девочки, а женщины.
Господи, если бы моя мать знала половину женщин, которые предлагали мне себя — взрослых женщин — она бы вытащила меня из Академии и заперла в моей комнате, пока мне не исполнился двадцать один год.
В некотором смысле у меня отняли детство из — за моей способности играть в регби. Я очень быстро повзрослел, взяв на себя роль мужчины, когда был еще совсем мальчишкой, меня тренировали и подталкивали, давили и отстаивали.
У меня не было социальной жизни и детства.
Вместо этого у меня были ожидания и карьера.
Секс был наградой, которую я позволил себе за то, что был, ну, хорошим.
За то, что все остальное в моей жизни контролируется другими.
За то, что совмещаю учебу и спорт с безупречным контролем и железной волей.
Я был не единственным таким. Кроме пары парней с давними подружками, остальные парни в Академии были такими же плохими, как я.
На самом деле, они были хуже.
Я был осторожен.
Они не были.
— Мы говорим не обо мне, — сказал я Гибси, возвращая свое внимание к настоящему, мой гнев рос с каждой секундой. — Она гребаный ребенок, слишком молода для всех вас, похотливых маленьких придурков, и каждый мудак в этой комнате должен уважать это.
— Пятнадцать — это ребенок? — возразил Гибси, выглядя смущенным. — О чем, черт возьми, ты говоришь, Джонни?
— Пятнадцать — это слишком мало, — рявкнул я, расстроенный. — И незаконно в том числе.
— О, я понимаю, — Гибси понимающе ухмыльнулся.
— Ты ни хрена не понимаешь, Гибс, — парировал я.
— С каких это пор тебя стало волновать, что кто — то из нас делает?
— Я не знаю. Делай, что и с кем, черт возьми, хочешь, — горячо возразил я. — Только не с ней.
Он широко улыбнулся, явно подзадоривая меня, когда произнес:
— Продолжай в том же духе, и я начну думать, что ты становишься нежным к девушке.
— Я тут ни хрена не становлюсь нежным, — возразил я, заглатывая наживку.
— Расслабься, Джонни, — со вздохом сказал Гибси. — Я не собираюсь приближаться к девушке.
— Хорошо, — я выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание.
— Я не могу поручиться за остальных, — добавил он, указывая большим пальцем себе за спину.
Натянуто кивнув, я обратил свое внимание на оживленную раздевалку и встал, ощетинившись от волнения.
— Слушайте, — рявкнул я, привлекая всеобщее внимание к себе. — Та девушка на поле ранее?
Я подождал, пока мои товарищи по команде обратят на меня внимание, а затем дождался, когда на их лицах появится понимание, прежде чем разразиться напыщенной речью.
— То, что с ней случилось там сегодня? Это было бы чертовски неловко для любого, особенно для девушки. Так что я не хочу, чтобы хоть одно слово из этого повторялось в школе или городе.
В моем голосе появились угрожающие нотки, когда я сказал:
— Если до меня дойдет, что кто — то из вас говорил о ней… что ж, мне не нужно объяснять, что произойдет.
Кто — то хихикнул, и я перевел взгляд на виновника.
— У тебя две сестры, Пирс, — огрызнулась я, глядя на раскрасневшегося провокатора. — Что бы ты чувствовал, если бы это случилось с Мэрибет или Кейденс? Тебе бы понравилось, если бы парни говорили о ней так?
— Нет, я бы не стал, — Пирс покраснел еще больше. — Извини, Кэп, — пробормотал он. — Ты не услышишь этого от меня.
— Хороший человек, — ответил я, кивая, прежде чем повернуться лицом к команде. — Вы никому не рассказываете о том, что случилось с ее одеждой — ни своим партнерам по постели, ни друзьям. Она исчезла. Стерто. Ни хрена не было… и раз уж мы об этом заговорили, не разговаривайте с ней, — добавил я, на этот раз по совершенно эгоистичным причинам, о которых я не осмеливался слишком много думать. — Не получайте никаких представлений о ней. На самом деле, вообще не смотрите на нее.
Чтобы быть справедливым к ним, большинство старших игроков в команде просто кивнули и вернулись к тому, чем они занимались до моей вспышки, давая мне понять, что я веду себя иррационально по этому поводу.
Но потом появился Ронан, блядь, Макгэрри, и его рот, чтобы оспорить это.
Мне не нравился этот парень — я его терпеть не мог, если честно. Он был громкоголосым третьекурсником, который гарцевал по школе, как король горы.
Его дерзкое отношение только усилилось в раздражении в этом году, когда он был привлечен к старшей команде в школе после разрыва передней крестообразной связки, из-за которой сезон Бобби Рейли закончился досрочно.
Макгэрри был в лучшем случае посредственным игроком в регби, в этом сезоне играл полузащитником за школу, и, черт возьми, мне приходилось прикрывать его на поле.
Он был в команде только потому, что его мать была сестрой тренера. Это, конечно, не из — за его таланта.
Мне доставляло огромное удовольствие сбивать его с ног при любой возможности.
— Почему? — он издевался из безопасного противоположного конца раздевалки. — Ты заявляешь права? — Маленький блондинистый засранец, подбадриваемый парой своих приятелей-скамейщиков, продолжил:
— Она теперь твоя или что — то в этом роде, Кавана?
— Ну, она точно не твоя, придурок, — без колебаний ответил я. — Не то чтобы я включал тебя в это заявление. — Шмыгнув носом, я медленно оглядел его с ног до головы с притворным неудовольствием, прежде чем добавить:
— Да, ты не проблема для меня.
Несколько парней разразились хохотом над Макгэрри.
— Пошел ты, — выплюнул он.
— Ой, — я притворился обиженным, а затем улыбнулся ему через всю комнату. — Это так больно.
— Она в моем классе, — бросил он.
— Молодец, — захлопал в ладоши, мне ни капельки не понравилась эта новая информация, но я спрятал свое раздражение за тяжелой порцией сарказма. — Ты хочешь медаль или трофей за это?
Вернув свое внимание к моей команде, я добавил:
— Она молода, ребята, слишком молода для любого из вас. Так что держитесь, блядь, подальше.
— Не для меня, — пропищал маленький придурок. — Она того же возраста, что и я.
— Нет. Для тебя это не вопрос возраста, — спокойно возразила я. — Она просто слишком хороша для тебя.
Еще больше смеха над ним.
— В этой школе все могут вести себя так, будто ты какой — то бог, но, насколько я понимаю, она — честная добыча, — прорычал он, выпятив грудь, как дезертировавшая горилла, и ухмыльнулся мне. — Если я захочу ее, то получу ее.
— Честная игра? — Я разразился смехом. — Если ты хочешь ее, ты получишь ее? Господи, малыш, в каком мире ты живешь?
Щеки Ронана порозовели.
— Я живу в реальном мире, — выплюнул он. — Тот, где люди должны работать за то, что они получают, а не получать многое просто потому, что они в Академии.
— Ты так думаешь? — Я выгнул бровь, склонив голову набок, чтобы оценить его. — По — видимому, нет, если ты настолько заблуждаешься, что думаешь, будто я получил все в своей жизни, и особенно когда ты относишься к девушкам как к честной игре, — покачав головой, я добавил:
— Это девочки, Макгэрри, а не карты покемонов
— Боже, ты думаешь, что ты такой великий, не так ли? — рявкнул он, сжав челюсти. — Ты думаешь, что ты такой ахуенный! Ну, это не так.
Мне наскучили его выходки, я покачал головой и дал ему выход:
— Закинь свой крючок, малыш. Сегодня я не буду играть с тобой в эту игру.
— Почему бы тебе не сделать нам всем одолжение и не закинуть свой крюк, Джонни! Я бы хотел, чтобы вы просто отвалили к молодежи и покончили с этим, — прорычал он, лицо приобрело уродливый фиолетовый оттенок. — Ты ведь для этого в Академии, верно? — потребовал он яростным тоном. — Быть обусловленным? Чтобы продвинуться по служебной лестнице и получить контракт? — тяжело дыша, он прорычал: — Тогда, блять, двигайся. Оставь Томмен. Возвращайся в Дублин. Забирай свои контракты и убирайся на хуй!
— Образование очень важно, Ронан, — я усмехнулся, наслаждаясь его ненавистью ко мне. — В Академии нас учат.
— Держу пари, ирландские головы даже не хотят тебя, — сердито бросил он в ответ. — Все эти разговоры о том, что ты присоединишься к Лиге до 20 лет летом, — это все дерьмо, которое ты сам придумал.
— Малыш, тебе нужно сейчас же уйти, — со вздохом вмешался Хьюи Биггс, наш десятый номер и мой хороший друг. — Ты говоришь как гребаный клоун.
— Я? — рявкнул Ронан, глядя через комнату на Хьюи. — Он мудак, разгуливающий по этому городу, как будто он его владелец, получающий особое отношение от учителей и приказывающий всем вам. И вы просто принимаете это!
— А ты воняешь на всю комнату своей ревностью, — лениво протянул Хьюи. — Собирайся, малыш, — добавил он, проводя рукой по своим светлым волосам, когда подошел и встал рядом со мной и Гибсом. — Ты строишь из себя идиота.
— Перестань называть меня малышом! — Ронан взревел срывающимся голосом и бросился к нам. — Я не гребаный ребенок!
Ни Гибси, ни Хьюи, ни я не сдвинулись ни на дюйм, всех очень позабавила его истерика.
Ронан был проблемой для команды с сентября, он игнорировал приказы, нарушал правила, выкидывал глупые трюки на поле, которые чуть не стоили нам нескольких игр.
Эта его маленькая вспышка была не первой.
Это было просто еще одно в длинном списке многих истерик.
Он был смешон и нуждался в приструнении.
Если его дядя не был готов сделать это, то я был готов.
— Он твой капитан, — пропищал Патрик Фели, к моему большому удивлению, когда он и несколько членов команды подошли и встали передо мной, блокируя жалкие попытки Макгэрри проявить силу и демонстрируя свою поддержку мне. — Прояви немного уважения, Макгэрри.
Ну и дерьмо.
Теперь я чувствовал себя ужасно.
Я посмотрел на Фели, мои глаза были полны раскаяния за мои предыдущие выходки на поле.
Взгляд, который он бросил на меня, убедил меня, что для него это было давно забыто.
Но это все еще не устраивало меня.
Макгэрри был прав в одном: я действительно получил привилегированное отношение в городе.
Я работал как собака на поле и был сказочно вознагражден за это.
Я бы воспользовался этим, чтобы купить Фели пинту пива в «Бидди» на выходных — Гибсу и Хьюи также.
— Беги домой к маме, Ронан, — приказал Гибси, подталкивая его к выходу из раздевалки.
— Может быть, она вытащит твои игрушки Лего. — распахнув дверь одной рукой, другой Гибси вытолкнул его. — Ты не готов играть с большими мальчиками.
— Держу пари, что твоя единственная Шэннон так не скажет, — прорычал Ронан, заставляя себя вернуться в комнату. — Или я должен сказать, она не сможет, — он мрачно усмехнулся, не сводя глаз с моего лица, — когда мой член погрузится в ее горло.
— Продолжай так говорить о ней, — закипал я, сжимая кулаки. — Я бы хотел иметь повод оторвать твою гребаную голову.
— Знаешь, я сидел за ней сегодня утром на французском, — насмехался он, теперь широко улыбаясь. — Если бы я знал, что она прячет под этой юбкой, я был бы дружелюбнее. — Подмигнув, он добавил:
— Всегда есть завтра.
— И это, ребята, то, как вы подписываете свое собственное свидетельство о смерти, — пробормотал Хьюи, смиренно разводя руками. — Ты глупый, маленький мусор.
Ни один человек не попытался остановить меня, когда я рванулся к Ронану.
Никто не осмелился.
Я исчерпал свою норму дерьма на день, и парни это знали.
— Теперь послушай меня, ты, маленький ублюдок, — прошипел я, обхватив его рукой за горло, когда я потащил его обратно в комнату, закрывая дверь от свидетелей свободной рукой. — И слушай внимательно, потому что я собираюсь рассказать тебе это только один раз.
Прижав Ронана к бетонной стене, я встал перед ним, возвышаясь на добрых 13 см.
— Я тебе не нравлюсь. Я понял. Ты мне тоже не особенно нравишься, — я сжал его горло достаточно сильно, чтобы ему стало трудно дышать, но не настолько, чтобы перекрыть кровообращение и убить его. Я пытался доказать свою точку зрения, а не совершить преступление. — Я не обязан вам нравиться, но как ваш капитан, вы чертовски уверены, что будете уважать мой авторитет на поле.
С ростом 178 см в шестнадцать лет Ронан ни в коем случае не был маленьким, но в свои семнадцать, я имел рост 191 см и продолжал расти, я был большим ублюдком.
Вне поля я редко использовал свой размер, чтобы запугать кого — либо, но делал это сейчас.
Меня до смерти тошнило от этого парня и его болтовни. У него не было никакого чертова уважения, и, черт возьми, может быть, я смог бы справиться с его дерьмовым отношением и агрессией по отношению ко мне.
Но не к ней.
Мне не нравилось, я не мог справиться и не стал бы мириться с тем, что он так о ней говорит.
Это навязчивое выражение уязвимости в ее глазах заставляло меня двигаться вперед, заставляя меня терять то небольшое самообладание, которое у меня было.
— Когда я что-то говорю своей команде, — добавил я, теперь рыча, воспоминание об ее одиноких голубых глазах затуманивает мое суждение. — Когда я, блядь, предупреждаю тебя оставить уязвимую девушку в покое, я ожидаю, что ты прислушаешься к моему чертову предупреждению. Я ожидаю твоего подчинения. Чего я не ожидал, так это твоих дерзких возражений и неповиновения. — Слабый сдавленный звук вырвался из горла Ронана, и я ослабил хватку, но не убрал руку. — Все ясно?
— Пошел ты, — выдавил Ронан, захлебываясь и хрипя. — Ты не можешь указывать мне, что делать, — прохрипел он, задыхаясь. — Ты не мой отец!
Этот ублюдок.
Он был полон решимости бросить мне вызов, даже когда не мог победить.
— Я твой папочка на поле, сука, — я мрачно улыбнулся и сжал, перекрывая ему доступ воздуха.
— Ты этого не видишь, потому что ты самовлюбленный, маленький гаечный ключ, — я сжал сильнее. — Но они делают, — я махнул рукой позади нас, указывая на команду, которая все стояла, ни один из них не вмешивался. — Каждый из них. Они все это понимают. Они все знают, что ты принадлежишь мне, — спокойно добавила я. — Продолжай давить на меня, малыш, и неважно с кем ты связан, ты вылетишь из этой команды. Но только подойди к этой девушке, и сам бог не сможет тебя спасти.
Решив, что достаточно напугал молодого парня, чтобы донести свою точку зрения, я отпустил его горло и сделал шаг назад.
— Теперь, — скрестив руки на груди, я посмотрела на него сверху вниз и спросил: — На этот раз все ясно?
— Да, — прохрипел Ронан, все еще глядя на меня.
Я не возражал.
Он мог смотреть на меня сколько угодно.
Он мог втыкать иголки в мою куклу вуду и продолжать ненавидеть меня до конца своей жизни, несмотря на все, что меня волновало.
Все, что мне было нужно от него, это его подчинение.
— У нас все чисто, — выплюнул он.
— Хороший мальчик, — я похлопал его по щекам руками и ухмыльнулся. — А теперь отвали.
Ронан продолжал бормотать о своих опасениях, но, поскольку он делал это себе под нос, я повернулся к нему спиной и направился прямо, в теперь уже пустой душ, решив ошпарить свое тело водой.
— Джонни, можно тебя на пару слов? — Спросил Кормак Райан, наш вингер номер 11, следуя за мной в душевую.
Я развернулся и уставилась на него, мои пальцы соскользнули с пояса моих шорт.
— Это может подождать? — стиснув челюсти, спросил я напряженным тоном, пока мой взгляд путешествовал по нему.
Раздражение вспыхнуло при виде него, и я прекрасно знал, о чем он хотел со мной поговорить — или я должен сказать, о ком он хотел поговорить.
Белла.
Время для разговоров было несколько месяцев назад. Прямо сейчас, с тем настроением, в котором я был, шансы на то, что мы просто поговорим, были невелики. Кормак, казалось, понял это, потому что кивнул головой и отступил от дверного проема.
— Да, не беспокойся, — ответил он, глубоко сглотнув, и отступил. — Я, э-э, догоню тебя в другой раз.
— Да, — невозмутимо ответил я, наблюдая, как он уходит. — Ты догонишь.
Покачав головой, я разделся и направился в душевую кабинку. Закрутив хромированную насадку, встал под непрерывную струю ледяной воды и подождал, пока она нагреется. Прижав ладонь к кафельной стене, я опустил голову и разочарованно выдохнул.
Мне не нужен был еще один бой за моим поясом.
Держать нос чистым в этом сезоне было первостепенной задачей, даже в дерьмовой школьной лиге.
Было бы плохой рекламой выбивать дерьмо из моих собственных товарищей по команде. Даже когда мои пальцы дернулись от желания сделать именно это.
К тому времени, как я закончил принимать душ, парни давно ушли на свои занятия, оставив меня одного в раздевалке.
Я не стал торопиться обратно в класс, уделив большее внимание тому, чтобы проглотить свой обед и уже готовый протеиновый коктейль.
Только когда я закончил есть, я заметил синий пакет со льдом на верхней части моей сумки со снаряжением. Сверху была прикреплена небольшая записка с надписью: «Приложи лед к яйцам, Кэп»
Чертов Гибси.
Покачав головой, я опустился на скамейку и схватил пакет со льдом.
Обернув вокруг него старую футболку, я освободил полотенце и сделал именно то, что было указано в записке.
Когда я закончил с прикладыванием льда на яйца, потратил время на то, чтобы оценить несколько своих долгосрочных травм, самой тревожной из которых был зловещий шрам на внутренней стороне паха.
Кожа была горячей, зудящей, опухшей и чертовски отвратительной на вид.
Игра с травмой была обычной действительностью для парня в моей ситуации, но после восемнадцати месяцев страданий от хронической травмы паха я сдался и согласился на операцию в декабре.
Провести четыре дня на спине в больнице, корчась в агонии и подхватив инфекцию было достаточно плохо, но последние три недели послеоперационной реабилитации были настоящей гребаной пыткой.
По словам лечащего врача, мое тело хорошо заживало, и он разрешил мне играть — в основном потому, что я врал сквозь зубы, — но синяки и изменения цвета на моих бедрах и вокруг были явными.
Мне также было чертовски больно там, внизу.
Член, яйца, пах, бедра.
Каждая часть меня болела.
Все это чертово время.
Я не был уверен, болят ли мои яйца больше от травмы или от необходимости разрядки.
Кроме моих родителей и тренеров, Гибси был единственным, кто знал подробности моей операции — отсюда и пакет со льдом.
Он был моим лучшим другом с тех пор, как переехал в Корк. Несмотря на то, что он был переростком блондином-недоумком со склонностью попадать к гребаным школьным администраторам и способностью сводить меня с ума своим пресыщенным отношением, я знал, что могу доверять ему и он прикроет мою спину.
Единственная причина, по которой я рассказал ему, это то, что он мог держать все при себе. Обычно я оставлял такое дерьмо при себе.
Делиться подробностями травмы было опасным ходом и верным способом сделать это мишенью для команд-противников.
Кроме того, это было неловко.
Я был уверенным в себе человеком по натуре, но ходить с вышедшим из строя членом — без видимой развязки — означало, что моя самооценка пострадала.
За последний месяц мои яйца трогали и тыкали пальцем больше людей, чем я мог вспомнить, без шуток.
Поднять его после операции не было для меня проблемой; у меня была проблема с ужасной, жгучей болью, которая сопровождалась эрекцией.
Эта конкретная информация, которую я усвоил тяжелым путем после дерьмового порно-марафона в одну субботу, привела к неловкой поездке в отделение неотложной помощи.
Это была ночь Святого Стефана, через десять дней после операции, и я весь день предавался жалости к себе, получая бесчисленные сообщения от парней, спрашивающих меня, пойду ли я в паб, поэтому, когда я лег спать той ночью, включил порно, чтобы поднять себе настроение.
В ту минуту, когда сиськи актрисы были обнажены, мой член привлек к себе внимание.
Чувствуя небольшой дискомфорт, который был омрачен осознанием того, что у меня все еще есть рабочий член, я погладил себя, стараясь избегать швов в паху.
Две минуты моего огранизма, и я понял, какую ужасную ошибку совершил. Проблема возникла, когда я был близок к тому, чтобы кончить.
Мои яйца напряглись, как всегда, когда кровь приливала к головке моего пениса, но мышцы бедер и паха начали сокращаться и спазмироваться — не в хорошем смысле.
Жгучая боль, пронзившая мое тело, была настолько сильной, что я закричал от боли, прежде чем меня бесцеремонно вырвало на простыни.
Боль не была похожа на что-нибудь, что я когда — либо испытывал раньше.
Единственный способ, которым я мог описать случившееся, сказать, что это было похоже на то, как меня несколько раз пинали по яйцам, пока кто — то наступал раскаленным докрасна рогатым тычком на мой член.
К сожалению, изображение женщины с пластиковой грудью, которую трахают на экране, и громкий звук ее сексуальных, как ад, криков «трахни меня сильнее» сделали для меня практически невозможным записать это.
Упав на пол, я на четвереньках подполз к телевизору с намерением пробить экран кулаком.
Это был тот самый момент, когда моя мама ворвалась в мою спальню.
В итоге ей пришлось помочь мне одеться, с яростным стояком и всем прочим, а затем отвезти в больницу, где дежурный врач отругал меня за то, что я мешаю выздоровлению.
Нет, я не шучу, она использовала именно эти слова, прежде чем углубиться в тревожную тираду об опасностях мастурбации так скоро после перенесенной операции и о долгосрочных последствиях, которые это может иметь для моего пениса — с моей матерью, сидящей рядом со мной.
Семь часов, анализы крови, укол морфия и одно обследование яичек спустя меня отправили домой с рецептом на новую порцию антибиотиков и строгими инструкциями оставить член в покое.
Это было две недели назад, а я все еще не дотронулся до своего члена.
Я был травмирован.
Я был сломленным человеком.
Я знал, что должен быть благодарен, что у меня не было долговременного повреждения нерва в этом районе, и я буду в порядке, как только все заживет и снова заработает, но сейчас я был обозленным почти восемнадцатилетним парнем со сломанным членом и раздутым эго.
Гребаный Ронан Макгэрри думал, что мне все дается просто так.
Если бы он понял, на какие жертвы я пошел, и до каких пределов довел свое тело, сомневаюсь, что он чувствовал бы то же самое.
С другой стороны, может быть, он бы так и сделал.
У него были такие проблемы со мной, что я считал, будто ничто не сможет заставить его отказаться от кампании «Я ненавижу Джонни».
Не то, чтобы меня это волновало.
Мне оставалось меньше двух лет в этой школе и, возможно, еще один год в Академии. После этого я бы оставил Баллилаггин и всех недовольных Ронаном Макгэрри позади.
Вытянув ноги, я осторожно протер область назначенным мне противовоспалительным гелем, прикусив губу, чтобы не закричать от боли.
Зажмурив глаза, заставил свои руки двигаться по бедрам, выполняя упражнение, которое мой физиотерапевт поручил делать после каждой тренировки.
Как только дело было завершено и я был уверен, что не потеряю сознание от боли, то поработал над плечами, локтями и лодыжками, упаковывая и перевязывая каждую старую боль и травму, как послушный ученик, которым являлся.
Хотите верьте, хотите нет, но мое тело было в отличном состоянии.
Травмы, которые я получил, играя в регби в течение последних одиннадцати лет, включая разрыв аппендикса и миллион сломанных костей, были незначительными по сравнению с травмами, которые получили некоторые парни в Академии.
Это было хорошо для меня, учитывая, что я был на пороге выгодного контракта и карьеры в профессиональном спорте.
Чтобы достичь этого, мне нужно было быть как можно ближе к совершенству во всех аспектах жизни.
Это означало выступать на поле, поддерживать оптимальное физическое и психическое здоровье, а также держать свой нос — и свой член — в чистоте.
Защита была невозможной вещью, которую с трудом можно было забыть, когда Академия дышала нам в затылок, читая лекции о том, что это был ключевой момент в нашей карьере и что мы ни при каких обстоятельствах не должны позволять девушке кружить нам голову или обременять нас ребенком.
Да черта с два. Я бы предпочел отрезать свой плохо функционирующий член, прежде чем позволить себе попасть в эту ловушку. Презервативы и противозачаточные средства были абсолютной необходимостью.
Я всегда носил их с собой, всегда имел хотя бы один, и если девушка, с которой я был, не принимала таблетки или, если я не верил, что она честна со мной, то всегда уходил.
Никаких рисков.
Никаких исключений.
Не то чтобы это сейчас имело значение, подумал я про себя, глядя на ушибленные яйца.
Помимо того, что я не стал отцом и не страдал ЗППП, должен был следить за своими оценками.
Все дело было в восприятии скаутов и потенциальных клубов, и они хотели того, что воспринималось как совершенство.
Они хотели лучших игроков из лучших школ и университетов страны.
Они хотели заслуженных наград и трофеев, как на поле, так и в учебе.
Это была утомительная работа, но я сделал все, что мог.
К счастью, я хорошо учился в школе.
Мне чертовски не нравилось ходить на занятия, но я был хорош в этом.
Все мои предметы были закрыты с отличием, и я всегда был на «А+» или «А-» по всем предметам, за исключением естественных наук, где являлся неохотным троечником.
Я просто ненавидел эту гребаную тему. Блин, у меня мурашки по коже от одной мысли о периодических таблицах. Мне это не нравилось, и это был единственный урок, который я всегда предпочитал проспать.
Для моих родителей не стало неожиданностью, что, когда пришло время выбирать предметы для выпускного экзамена в этом семестре, я избегал трех научных, как чумы.
Нет, они могли бы оставить свою биологию, химию и физику для закоренелых умников. Я бы придерживался бизнеса и бухгалтерского учета.
Маловероятная страсть для игрока в регби, но это было прямо по моей части.
Я получу стандартную степень в бизнесе, буду играть до тридцати лет, уйду на пенсию, прежде чем мое тело полностью откажется от меня, а затем продолжу обучение в магистратуре.
Видите, я все это спланировал.
Нет места для перемен.
Нет места для подружек.
И нет, черт возьми, места для травм.
Мой жизненный выбор и строгий распорядок дня взбесили мою мать до невероятных размеров.
Я знал, что маме не нравится мой образ жизни, и она всегда придиралась ко мне.
Она сказала, что я ограничен.
Что я упускаю так много в жизни.
Она умоляла меня быть ребенком.
Проблема была в том, что я не был ребенком с десяти лет.
Когда регби открылось для меня, я оставил это дерьмо позади, мои детские мечты об игре в регби превратились в целенаправленную, голодную, управляемую одержимость.
Я провел последние семь лет в режиме зверя 24/7 и имел физическую форму и размер тела, чтобы доказать это.
Мой отец был проще со мной.
Он успокоил маму и уговорил ее перестать так сильно волноваться, сказав ей, что могло быть хуже. Я мог бы пойти накуриться после школы или остаться без ног с остальными моими друзьями в пабе.
Вместо того, чтобы делать что-либо из этого, я тренировался.
Я проводил дни за учебой, часы на поле, вечера в тренажерном зале и выходные, чередуя все три занятия.
Господи, я не могу вспомнить, когда в последний раз забрасывал спортзал ради вечеринки с ребятами или съедал рожок мороженого, не беспокоясь о расточительных калориях и несбалансированных макроэлементах.
Я питался чисто, усердно тренировался и следовал каждому приказу, предложению и требованию, которые давали мне мои тренеры и наставники.
Это был нелегкий образ жизни, но я выбрал его для себя.
Я доверял своей интуиции и неустанно преследовал свои мечты, утешаясь тем фактом, что был почти у цели.
Пока не добьюсь поставленной задачи — а я бы ее добился — продолжал бы приносить жертвы и оставаться сосредоточенным, преданным делу и не отвлекаться на ерунду, подростковые драмы.
Именно по этим причинам я чувствовал себя таким нервным.
Девчонке, блять, девушке, которую я знал не более двух часов, удалось сделать то, что не удавалось никому другому: сбить меня с толку.
Шэннон как река была у меня на уме, и мне это чертовски не нравилось.
Мне не понравилось, что она отнимает драгоценное время у меня в голове. Время, которое я не должен был тратить или отдавать чему-либо — или кому-либо — кроме регби.
«Ее уже забрали из общественной школы Баллилаггин за словесное и физическое насилие. И что происходит в ее первый день в колледже Томмен? Это!»
«Вы уверяли меня, что в этой школе такого не случится, и посмотрите, что случилось в ее первый день!»
«Шэннон, я больше не знаю, что с тобой делать. Я действительно не хочу, детка. Я думала, это место будет другим для тебя.»
Что, черт возьми, происходит?
Что с ней случилось?
И какого черта я так зациклился на ней?
Я едва знал эту девушку.
Для меня это не должно иметь значения.
Господи, мне нужно было начать новую жизнь.
Посмотреть какое-нибудь реалити-шоу о крушении поезда или что-нибудь в этом роде — что угодно, лишь бы отвлечься от сегодняшних событий и этих одиноких голубых глаз.
Заставляя себя блокировать мысли о ней, я сосредоточился на лечении травм, все время думая о возможной стратегии и тактике на матч в эту пятницу.
Когда я был полностью залатан и снова надел школьную форму, то проверил время на своем телефоне и отметил, что если я потороплю свою задницу, то успею на последний урок.
Я просмотрел пару новых текстовых сообщений от Беллы, в которых она спрашивала, не лучше ли мне и не хочу ли я встретиться. Быстро ответил ей, сказав, что все еще не в состоянии, и подождал ее ответа. Он пришел почти сразу, за ним последовало еще несколько сообщений.
Меня уже тошнит от этого дерьма, Джонни.
Мне не нравится, когда меня игнорируют.
Знаешь, все говорят о тебе.
Говорят, что твоя игра на поле будет дерьмовой.
Это попало в газеты.
Они говорят, что ты теряешь хватку.
Я согласен.
Ты ведешь себя как бесполезный член, и у тебя бесполезный член.
Я знаю, что с тобой все в порядке.
Ты просто пытаешься увильнуть от того, чтобы пригласить меня на церемонию награждения в конце месяца.
Почему ты никогда не водишь меня на такие мероприятия?
Я никогда НИ о ЧЕМ тебя НЕ прошу.
Если ты не начнешь ценить меня, я знаю много парней, которые будут…
Я тяжело вздохнул и быстро прочитал каждое сообщение.
Да, это выходило из — под контроля.
Я чувствовал, как петля затягивается вокруг моей шеи. Быстро набрал ответ, написав: Делай, что хочешь. Ты не моя собственность.
Прежде чем выключить телефон и отправиться обратно в школу, останавливился в офисе.
— Джонни! — Ди, школьный секретарь, заворковала, когда я переступил порог. — Уже вернулся? — спросила она, медленно оценивая мое тело. — Мистер Туоми не посылал за тобой, дорогой.
Наша школьная секретарша была невысокой женщиной лет под тридцать, с перекисными светлыми волосами, склонностью к мальчикам-подросткам и серьезной слабостью к игрокам в регби.
Ее голубые глаза были подведены слишком большим количеством черной подводки и густой, мягкой туши, которая хорошо сочеталась с горой тонального крема, нанесенного на ее лицо, и кроваво-красными губами.
Она не была непривлекательной женщиной.
У нее была хорошая фигура и фантастическая задница.
Но она была бараниной, одетой как ягненок.
Несмотря на ее попытки пумы и вопиющую неуместность, мне странно нравилась эта женщина. Она не раз выручала меня на протяжении многих лет, списывая меня с занятий, покрывая мои прогулы, скрывая проступки и все виды компрометирующего дерьма, которые плохо отразились бы на мне.
На третьем курсе, когда я вернулся домой из тренировочного лагеря, подарил ей майку сборной Ирландии с подписями большинства игроков команды.
Это было проявление признательности в последнюю минуту с моей стороны, зная, что она приложила немало усилий, чтобы заставить Совет по образованию перенести обязательный устный экзамен младшего цикла образования, который я пропустил, находясь в отъезде.
У меня лежала майка в сумке со снаряжением, и я просто отдал ее ей, чувствуя, что мне нужно вознаградить женщину за ее усилия.
После этого она была моим самым большим чемпионом, делая для меня бесчисленные и часто сомнительные с моральной точки зрения услуги.
А я, в свою очередь, давал ей билеты на игры, когда мог.
У нас была хорошая договоренность.
— Я здесь, чтобы увидеть тебя, Ди, — ответил я, кокетливо подмигнув. Борясь с желанием убежать подальше от школьной пумы, я неторопливо подошел к стойке, которая отделяла ее кабинет от остальной приемной, и ухмыльнулся. — Я надеялся, что ты сможешь мне кое с чем помочь.
— Я всегда готова помочь своей любимой звезде, — промурлыкала она. — С чем угодно.
— Ценю это, — ответил я, подавляя желание вздрогнуть, когда она перегнулась через стойку администрации и провела своими дюймовыми, пылающими красными ногтями по костяшкам моих пальцев. — У тебя есть конверт?
— Конверт? — Ее нарисованные брови удивленно взлетели вверх.
— О, — пробормотала она, выглядя немного несчастной.
Потянувшись за стойку, она порылась там, прежде чем шлепнуть на стойку простой коричневый конверт.
Вытащив бумажник, я вытащил две банкноты по 50 евро и засунул их внутрь.
— У тебя есть ручка? — спросил я.
С небольшим раздражением она протянула мне один.
— Ты спаситель, — пробормотал я, быстро нацарапав записку на конверте, прежде чем положить ручку на стойку.
— И это все?
— На самом деле нет, это не так
Положив локти на стойку, я повертел конверт в руках и улыбнулся ей.
Вот оно…
— Я ищу кое — какую информацию об одном ученике.
— Информация об ученике? — Ди нахмурилась
— Да, — я кивнул, широко улыбаясь. — Шэннон Линч.
Кого я обманывал, говоря, что отвлеку себя реалити-шоу?
Я был одержимым ублюдком по натуре, с однонаправленным умом, который в настоящее время — исключительно сейчас — был запрограммирован на нее.
Я должен был знать больше.
Мне нужно было больше.
Я был недостаточно туп, чтобы думать, что это не имеет значения.
Или что моя реакция на Макгэрри в раздевалке ранее не имела значения.
Важно, что она смогла сделать это со мной.
Важно, что спустя несколько часов я все еще думал о ней, задавался вопросом о ней и неизбежно беспокоился о ней.
Это имело значение, что имела значение, когда никто никогда не имел значения для меня раньше.
Черт, теперь я запутался во всех вопросах.
— О, Джонни, — Ди поджала губы, ее хмурый взгляд стал глубже, когда она вернула меня к настоящему. — Я не уверена. Мистер Туоми ясно дал понять, что ты не должен иметь никаких контактов с девушкой Линч… — ее голос прервался, и она потянулась за блокнотом. — Видишь? — она постучала пальцем по исписанному блокноту. — Это записано и все такое. Ее мать требовала, чтобы тебя отстранили от игры за тот инцидент на поле сегодня. Она называет это нападением. Со стороны мистера Туоми потребовалось много уговоров, чтобы помешать ей позвонить в полицию…
— Давай, Ди, — промурлыкал я, подавляя свое возмущение тем, что, как я надеялся, было очарованием. — Ты знаешь меня. Я бы никогда намеренно не причинил вреда девушке.
— Конечно, ты бы не стал, — выдохнула она, моргая на меня. — Ты хороший мальчик.
— И ты очень добра ко мне, — наклонившись ближе, я накрыл ее руку своей и прошептал:
— Итак, все, что мне нужно от тебя, это рассказать мне, что ты знаешь о ней, или, еще лучше, дай мне посмотреть ее досье.
— Ни за что, Джонни. Она прикусила нижнюю губу. — Если кто — нибудь узнает, моя работа будет под угрозой..
— Ты думаешь, я доставлю тебе неприятности, Ди? — я проговорил, слегка покачав головой. — Это может быть нашим маленьким секретом. — Боже, я был полным ублюдком, играя на эмоциях этой бедной женщины.
Но я хотел получить информацию, черт возьми.
Мне было очень любопытно узнать о Шэннон, а точнее, что случилось с ней в ее старой школе.
Слова мистера Туоми закинули семя в мою голову, и я умирал от желания узнать.
— Прости, дорогой, но на этот раз я не могу тебе помочь, — ответила Ди, поджав губы. — Мне нужна эта работа.
Расстроенный, я покачал головой и взял себя в руки, прежде чем попытаться снова:
— Можешь хотя бы дать мне номер ее шкафчика?
— Зачем тебе это нужно? — глаза Ди сузились
— Просто нужно, — парировал я, теперь тон немного жестче.
Я был взбешен.
Я не привык, чтобы мне говорили «нет».
Когда я о чем — то просил, я обычно это получал.
Это был дерьмовый путь, но так сложилась моя жизнь.
— Я уже говорила тебе, — парировала она. — Мистер Туоми сказал, что ты не должен приближаться к ней…
— Это номер ее шкафчика, Ди, а не гребаный домашний адрес, — огрызнулся я, раздражение росло. — Ты ведешь себя так, будто я гребанный убийца или что-то в этом роде.
Тяжело вздохнув, Ди удрученно кивнула и подошла к шкафу с документами.
— Ладно.
— Спасибо, — ответил я тоном, полным сарказма.
— Но ты получил номер не от меня, — проворчала она, роясь в каждом ящике, пока не нашла нужную папку.
— Отлично.
— Я серьезно, Джонни. Мне не нужны проблемы.
— Мне тоже.
Открыв папку, она быстро просмотрела первую страницу, прежде чем захлопнуть ее.
— Шкафчик 461. В крыле третьего курса.
— Отлично, спасибо за это, — я схватил ручку и нацарапал номер на тыльной стороне ладони, прежде чем направиться к двери. Остановившись в дверях, я обернулся и спросил: — Ты можешь хотя бы сказать мне, как она?
Ди вздохнула. — Последнее, что я слышала, мать повезла ее в отделение неотложной помощи на рентген.
— Рентген? — я нахмурился, беспокойство терзало меня изнутри. — С ней все в порядке, не так ли? Когда она ушла? Она шла и все такое? Я имею в виду, она будет в порядке, верно?
— Да, Джонни, я уверена, что с ней все в порядке. — Она взяла ручку с прилавка и надела на нее колпачок. — Это просто мера предосторожности.
— Правда?
— Ага.
Неуверенный, я выпалил:
— Ты думаешь, мне стоит поехать — в больницу, то есть? — пожав плечами, я добавил — Должен ли я навестить? Это моя вина, что она в больнице. Я несу ответственность.
— Определенно нет! — Ди огрызнулась, в ее тоне появились властные нотки. — Если ты знаешь, что для тебя хорошо, Джонни Кавана, ты будешь держаться подальше от девушки, — она громко фыркнула, прежде чем добавить гораздо более тихим тоном — Между нами говоря, ее мать жаждет твоей крови. Тебе лучше избегать любых контактов с ней. И если я буду честна, девушка просто не кажется… — она сделала паузу, на мгновение прикусив нижнюю губу, прежде чем закончить, — ну, стабильной.
— Что ты имеешь в виду, она не стабильна? — мои брови нахмурились.
Ди грызла свою ручку, выглядя смущенной.
— Ди? — я желал услышать ответ. — Что ты хочешь этим сказать?
— Может быть, стабильный — не совсем подходящее слово, — признала она низким тоном. — Но в ней есть что — то… не такое.
— Не такое?
— Беспокойна, — уточнила Ди, а затем исправилась, сказав: — Встревоженная. Она кажется встревоженной.
Ну и дерьмо.
Поверьте мне, я зациклился на безумии.
— Верно, — пробормотал я, снова поворачиваясь к двери. — Спасибо, что помогла
— Держись на расстоянии, Джонни, — крикнула она мне вслед. — И держись подальше от больницы.
Погруженный в размышления, я вышел из офиса с конвертом в руке. Прошелся по левому крылу главного здания, остановившись у ряда свежевыкрашенных синих шкафчиков за пределами общей зоны для третьекурсников.
Я просмотрел ряды в поисках шкафчика номер 461. Когда я нашел то, что искал, я просунул конверт через крошечную щель в верхней части металлической двери.
Мне было все равно, если ее мать не хотела денег, она могла сжечь их, мне было безразлично, но я должен был отдать их им — точнее ей.
Поправив школьную сумку на плече, я сунул руку в карман и достал ключи от машины, приняв решение пропустить остаток дня и подождать Гибси на парковке.
Кроме того, не было никакого смысла идти на урок прямо сейчас.
Я не мог сосредоточиться на предмете по бизнесу, даже если бы попытался.
Моя голова была слишком затуманена словами предупреждения и образами грустных голубых глаз.
Прогуливаясь по студенческой парковке, я открыл свою машину и бросил вещи на заднее сиденье, прежде чем залезть внутрь.
Измученный и уставший, я отодвинул сиденье и отрегулировал кресло, чтобы можно было вытянуть ноги.
Мысль о вождении с болью, которая в настоящее время сжигает мои бедра, была нежелательной, но это не было моей главной заботой прямо сейчас.
У нас в Томмен было много пансионеров, студентов, приезжавших учиться со всей страны и из некоторых частей Европы.
Я жил в получасе езды от школы, так что я был одним из тех, кто ходил днем. Большинство моих друзей являлись такими.
Я знал, что Шэннон тоже из Баллилаггина, но я никогда не видел ее до того дня.
Это была небольшая территория, но она была достаточно объемной, чтобы наши пути никогда не пересекались до сегодняшнего дня — или, может быть, пересекались, и я просто не помнил ее.
Я не был силен в лицах Я не смотрел на него достаточно долго, чтобы запомнить. Мне было все равно. У меня было достаточно имен и лиц, которые нужно было помнить. Добавление ненужных имен незнакомцев в этот список казалось бессмысленным занятием.
До этих пор.
Встревоженная.
Так ее назвала Ди.
Но разве все подростки не были иногда немного испорченными и встревоженными?
Я был так поглощен своими мыслями, что не заметил и, как сорок пять минут спустя прозвенел последний звонок, и поток учеников, садящихся в машины вокруг меня. Только когда пассажирская дверь моего авто распахнулась, я рывком вернулся в настоящее.
— Привет, — поздоровался Гибси, опускаясь на пассажирское сиденье рядом со мной. — Я вижу, твое сердце все еще настроено на то, чтобы выглядеть наполовину бездомным, — добавил он, отбрасывая кучу грязи со своих ног. Потянувшись, он бросил сумку на заднее сиденье. — Здесь чертовски воняет, чувак.
— Ты всегда мог бы подышать свежим воздухом, прогуливаясь, — проворчала я, протирая глаза, прогоняя сон. Да, я так чертовски устал.
— Расслабься, — парировал Гибси, а затем хихикнул, прежде, чем добавить, — Не нужно так раздражаться.
— Очень смешно, мудак, — невозмутимо сказал я, моя рука немедленно переместилась к моему члену. — Теперь ты действительно можешь выйти и идти.
— Вот, — он сделал паузу, чтобы бросить мне на колени папку ванильного цвета, — ты не сможешь заставить меня идти пешком после того, как я принес тебе это.
— Что это? — я уставился на папку
— Подарок, — ответил Гибси, поправляя козырек головного убора.
— Домашнее задание? — невозмутимо проговорил я. — Вау. Большое спасибо.
— Личное дело Шэннон, — поправил он, закатывая рукава джемпера. — Без сомнения, твоя одержимая задница искала его.
Ну и дерьмо.
Тревожная волна возбуждения пробежала по мне, когда я уставился на папку в своих руках. Мой лучший друг знал меня слишком хорошо.
— Когда ты не вернулся в класс после тренировки, я подумал, что ты здесь, дуешься на нее — или тоскуешь, — он пожал плечами, прежде чем добавить, — Или как бы ты, блять, ни назвал то, что ты сделал в раздевалке ранее.
— Я не дуюсь.
Он фыркнул.
— Я, блять, не дуюсь, мудак, — огрызнулся я. — Или тоскую. Я не делал ничего из этого дерьма. Я просто…
— Теряешь голову? — Гибси заполнил проблем с волчьей ухмылкой. — Не беспокойся об этом. Случается с лучшими из нас.
— С чего бы мне терять голову? — Я потребовал, а затем быстро ответил: — Я ничего не терял, черт возьми!
— Моя ошибка. — Гибси поднял руки, но его тон убедил меня, что он далек от сожаления. — Должно быть, я неправильно понял. Дай мне ее досье, и я положу его обратно.
Он потянулся к папке, но я выхватила ее.
— Что? Нет!
Гибси рассмеялся, но больше ничего не сказал. Понимающая усмешка, которую он мне подарил, была достаточным ответом.
— Как тебе удалось убедить Ди отдать его? — Спросил я, меняя тему.
— Как ты думаешь?
— Боже, — я подавил дрожь.
— Не все так плохо, — Гибси ухмыльнулся. — Женщина сосет, как пылесос, а острые ощущения от того, что тебя поймали, всегда делают времяпровождение веселым.
— Мне не нужно было это знать, — проговорил я, поднимая руку.
— Ты уже знал это, — фыркнул он
— Да, — я тяжело вздохнул. — Ну, мне не нужно было напоминать.
— Господи, — пробормотал он, оттягивая воротник школьной рубашки, чтобы получше рассмотреть свою шею в маленьком прямоугольном зеркале. — Всегда шея.
Неудовлетворенный этим видом, он повернул зеркало заднего вида лицом к себе и застонал. Повернувшись, чтобы посмотреть на меня, Гибси сказал:
— Видишь, на какие жертвы я иду ради тебя?
Мои глаза остановились на багровом синяке, образовавшемся на его шее.
— Лучше бы там было что-нибудь стоящее для чтения, — проворчал он.
Вернув свое внимание к папке, я открыл ее на первой странице, а затем напрягся, переводя взгляд на него. — Ты это читал?
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что, — ответил он, роясь в кармане. — Это не мое дело. Я выйду на секудну, чтобы покурить, — он вытащил пачку сигарет и зажигалку, толкнул дверь и вышел, остановившись, чтобы наклониться и объявить, прежде, чем закрыть дверь, — Оргазмы заставляют меня жаждать никотина.
Покачав головой, я обратил свое внимание на папку в моих руках, прикованный к каждой детали информации, которую раскроет конфиденциальный файл Шэннон Линч.
Страницы за страницами происшествия и отчеты, аккуратно напечатанные на белой бумаге, с подробным описанием всех ужасных испытаний, которые пережила девочка в своей старой школе, а их было много.
Четырнадцать страниц формата А4 с происшествиями.
Спереди и сзади.
Спустя несколько страниц я узнал, что Шэннон скатилась со стабильных «С» в начале первого года обучения до «D» и «E» к концу второго года.
К ее менее чем звездным результатам экзаменов были приложены заметки от ее бывших учителей, восхваляющие мягкий характер и прилежную, добросовестную трудовую этику.
Мне не нужна была записка, чтобы объяснить неуклонное снижение ее оценок, я понял это на первой странице.
Она стала жертвой издевательств.
Они отрезали ей хвост, когда она была на первом курсе обучения. Ей было тринадцать. Их наказанием за такое преступление было недельное отстранение. Серьезно. Неделя вне школы за то, что отрезал девчонке гребаные волосы.
Девушки.
Они были такими чертовски больными и извращенными.
Как кто-то мог ожидать, что девочка сможет сосредоточиться в такой нестабильной обстановке в классе, было выше моего понимания.
Серьезно, что, черт возьми, было не так с людьми?
Что случилось с той школой и теми учителями?
Какого хрена ее родители думали оставить ее там на два года?
Чем больше я читал, тем хуже мне становилось внутри…
Инцидент на физкультуре, в результате которого из носа пошла кровь.
Инцидент с рвотой в ванной.
Инцидент в столярных работах с клеевым пистолетом.
Проблема после школы с третьекурсницами.
Еще один случай рвоты в ванной.
Проблема перед школой с девочками четвертого года.
Отказ принять участие в ночном школьном объединительном ретрите. Они, блядь, издеваются?
Еще много, много случаев рвоты.
Направление к педагогу-психологу.
Старший брат подает четвертую жалобу на издевательства. Старшему брату следовало бы найти подруг постарше и заставить их выбить дерьмо из этих дрянных девчонок.
Граффити на стенах ванной.
Нападение на школьном дворе, старший брат отстранен от занятий. Старший брат, должно быть, разобрался с этим сам.
Об отстранении сообщили несколько учителей.
Серьезное физическое нападение со стороны трех старших учеников, оповестила полиция. Ни хрена себе, Шерлок.
Старший брат снова отстранен за вмешательство.
Удаление из школы по просьбе матери. О, черт возьми, самое время.
Школьные записи, запрошенные директором колледжа Томмен.
Ужаснулся, не смог описать свои чувства, когда закончил читать.
«Разозленный» тоже не совсем соответствовал требованиям.
Отвращение, беспокойство и полная ярость казались более точной оценкой моих чувств.
Господи, это было как читать чертов полицейский отчет о жертве домашнего насилия.
Неудивительно, что мать Шэннон сегодня отшила меня на хуй.
Если бы я был на ее месте, сделал бы вещи намного хуже.
Господи, теперь я был еще больше зол на себя, чем раньше, за то, что причинил ей боль.
Кто, черт возьми, это сделал?
Серьезно, каких существ они разводили в той школе?
— Ну? — голос Гибси прорвался сквозь мои мысли, когда он забрался обратно в машину, пахнущий, как пепельница. — Выяснил, что тебе нужно?
— Да, — пробормотал я, возвращая ему папку, прежде чем завести двигатель. — Я выяснил.
— И? — он выжидающе посмотрел на меня.
— И что? — я обратил свое внимание на дорогу.
— Ты выглядишь взбешенным.
— Я в порядке, — мне нужно было что — то сделать, поставить ногу, пойти в тренажерный зал, что угодно, чтобы снять напряжение, нарастающее внутри моего тела.
— Ты уверен, чувак?
— Ага, — вырвавшись со своего парковочного места, я переключился на вторую передачу, а затем на третью, игнорируя знаки «Осторожно, дети», пересекающие дорогу, в стремлении выехать на главную дорогу.
Иногда мы тренировались дома в моем переоборудованном гараже, но прямо сейчас я подумал, что тридцатиминутная поездка в спортзал в городе могла бы принести мне пользу.
Я знал, что переступил серьезную черту, нарушив ее частную жизнь таким образом, но не сожалел об этом.
Черт возьми, я знал, что она уязвима.
То чувство, которое я испытал сегодня?
Я был так уверен, что видел боль в ее глазах.
Это было реально, это было там, я узнал это, и теперь я мог что-то с этим сделать.
Я мог бы предотвратить повторение чего — либо подобного.
Это больше не повторится.
Не на моей чертовой смене.