Антошка немножко возгордилась и милостиво обещала сделать, если позволит время, каждому на память такого плясуна.
— А позавчера было любопытное происшествие, — сказан капитан. — Я был на мостике и получил от впередсмотрящего сигнал: «Человек за бортом». Схватился за бинокль и вижу, на волне качается ребенок. Вот, думаю, везет нам на детей. Пригляделся, а это была большая кукла.
Антошка схватила мать за руку.
— Скажите, эта кукла была в голубом платье и белых башмаках? — срывающимся от волнения голосом спросила Антошка.
— Вот этого я не разглядел. Кукла то исчезала, то появлялась на гребне волны.
Антошка сидела с широко открытыми глазами; она видела эту куклу, мягкую, теплую, резиновую, которую купил Василий Сергеевич для своей Ленки. Кукла раскинула руки, и волны то подминали ее под себя, то вышвыривали наверх, и тогда с огромных открытых глаз скатывалась, как слезы, вода… А Алексей Антонович, Василий Сергеевич?
Антошка схватила Джонни, натянула на него шубку и бросилась вон из каюты.
— Что случилось? — спросил капитан. — Девочка обиделась, что я не велел поднять на борт эту куклу?
— Нет, нет, — ответила Елизавета Карповна и, извинившись, пошла вслед за дочерью.
Антошка лежала на койке и, обхватив Джонни, плакала. Малыш тоже ревел во все горло.
— Мама, ты понимаешь, чья это кукла?
— Да, Антошка, да, — гладила Елизавета Карповна руки дочери.
— Как страшно… Мама, они погибли? Да? А кукла осталась?
— Вещи всегда переживают людей, — с грустью сказала Елизавета Карповна. Она взяла на руки ребенка, который, всхлипывая, припал к теплой груди и скоро заснул.
Елизавета Карповна уложила его, укрыла и принялась за вязанье. Сидела, низко опустив голову. Молчала.
Антошка смотрела в иллюминатор. Где-то в безбрежном море покачивается на волнах кукла, раскинув руки, глядя в небо большими круглыми глазами, и где-то в Куйбышеве живет маленькая девочка Лена, а ее папа и Алексей Антонович…
— Нет, нет! — с отчаянием вскрикнула Антошка.
— Ты что, девочка?
— Так…
— Это война, это война, — тихо сказала мать.
— Сегодня мы устроим стирку, — сказала утром Антошка, расчесывая реденькие волосы Джонни. — Ты пойдешь со мной в ванную и будешь там спокойно сидеть. Да?
Джонни с Антошкой готов куда угодно, с ней всегда интересно, весело.
— Дог ту? — высказывался Джонни, прижимаясь щекой к руке девочки.
— Да, да, я буду стирать, ты будешь пускать мыльные пузыри, а мистер Пикквик будет нас караулить.
В огромной ванне, заросшей толстым слоем ржавчины, плескалась вода. С подволока свисали крупные капли, и, когда пароход переваливался с одного бока на другой, капли сбегались и шлепались вниз, часто попадая на голову Джонни, на спину Пикквика. Джонни подставлял ладони, громко смеялся. Пикквик, как только ему на спину падала капля, сердито огрызался, стараясь схватить каплю зубами.
Потом Джонни надоело ловить капли, он подошел к Антошке и заглянул в ванну. Пикквик тоже поднялся на задние лапы, оперся передними о край ванны и наблюдал, как быстро мелькают руки девочки.
Антошка отжала последнюю рубашку и вытащила толстую пробку, чтобы спустить воду.
— Ну, а теперь давайте пускать мыльные пузыри. — Антошка настругала мыло в стакан с пресной водой, поболтала и, осторожно обмакнув в стакан соломинку, стала выдувать мыльный пузырь.
Из соломинки сначала показалась белая мутная шляпка, похожая на опенок, шляпка растягивалась, дрожала, становилась круглой, прозрачной, переливаясь цветами радуги. Джонни зачарованно смотрел на красивую игрушку, и Пикквик, присев на задние лапы, тоже зорко следил за диковинным живым существом, дрожавшим на конце соломинки. От удивления у Пикквика оба уха встали, как у взрослой собаки. Он не вытерпел искушения, прыгнул, лязгнул зубами — волшебный мяч исчез, на бакенбардах у щенка повисло несколько мутных капель. Джонни отчаянно закричал, заглядывая в пасть Пикквику; тот брезгливо отряхнулся.
— Ну, не плачь, мы сейчас сделаем еще.
Антошка, не выпуская соломинки изо рта, выдула целую гроздь пузырей. Джонни очень хотелось подержать их в руках, но, едва он касался пальцами, волшебные мячики исчезали.
— А теперь попробуй сам, — предложила Антошка малышу.
Джонни отчаянно дул в соломинку, но из нее вылетали только брызги. Пикквику надоело смотреть на это занятие, он выхватил у мальчишки соломинку и перегрыз ее.
Джонни замахнулся на Пикквика рукой; щенок не понял этого жеста — его еще никогда не шлепали, — принял это за призыв помириться и лизнул малыша прямо в губы.
— Ну, вот молодцы, помирились. Теперь посидите несколько минут смирно, а я выполоскаю белье.
Джонни сидел на трубе, макал соломинку в стакан, надувал щеки и, когда возникал пузырь, проворно вытаскивал трубочку изо рта и радостно смеялся, а шар тем временем втягивался в тоненькую трубочку и исчезал.
Антошка выполоскала бельишко, которое от морской воды стало жестким, уложила в ведро, взяла Джонни за руку, и они поднялись наверх. Пикквик стоял внизу перед трапом и жалобно скулил. Он не привык ходить по лестнице, но ему было так страшно остаться одному, что он поставил передние лапы на ступеньку, подтянул задние и так доскакал до ноги Антошки.
— А теперь малыши будут есть кашу и спать…
Антошка поднялась в камбуз.
Улаф, ругаясь по-норвежски, размахивал полотенцем. По стенам и столам разбегались рыжие тараканы.
— Боже мой! — взвизгнула Антошка. — Тараканы, какой ужас! — Она захлопнула дверь.
Улаф вышел к ней.
— Ну это же обыкновенные тараканы. Чего ты испугалась?
— Боюсь. Больше всего на свете боюсь тараканов и лягушек. И откуда в море эти страшилища? Они ведь бывают только в деревне за печкой, и то если хозяйка нечистоплотная.
Улаф был задет за живое.
— Когда я пришел на пароход, их было здесь еще больше. Я не могу с ними справиться.
— Теперь я понимаю, почему у ломтей консервированной колбасы такие зазубренные края — ее объедают тараканы? — спросила Антошка.
— Ну да, — простодушно ответил Улаф, — но я стараюсь обравнивать края.
— Давай кашу для Джонни, я покормлю его, уложу спать и тогда научу тебя, как вывести тараканов. А ты тем временем приготовь кипяток, да побольше.