Лина
Я открыла окно в гостиной, опёрлась на подоконник, вглядываясь в заканчивающийся день. Солнце почти село, делая горизонт едва различимым. Всё ещё с неба опадали редкие снежинки, что от порывов лёгкого ветра летят мне прямо в лицо. Под окном двумя этажами ниже мужчина паркует машину, а затем немного неповоротливо из-за выступающего живота и лишнего веса выходит из неё, обходит полукругом, чтобы после нырнуть с головой в багажник за огромными пакетами с известными логотипами. Продуктов накупил, видимо.
— Долго ещё у окна зависать будешь? — голос Глеба тих, но в миг оглушает меня. Я почти забыла, что нахожусь у него дома, и он вообще-то маячит где-то у меня за спиной.
Мы мало разговариваем и в основном всё наше общение до этой минуты сводилось к тому, что Пожарский показывал что и как устроено в его огромной квартире. Она имеет три комнаты и почти вся оформлена в серых тонах. Строго и дорого на вид. Но я бы хотела оказаться сейчас в совсем другом месте — там, где была лишь однажды.
— Хочу подышать прежде чем мы начнём разговор, — поворачиваюсь к нему лицом и вижу беспокойство в его глазах. Он ведь всё понимает? Он догадался, о чём я буду говорить.
— Да, разговор будет трудным, — криво усмехается. — Я бы хотел начать первым, если позволишь.
— Почему именно три желания, а не два или пять? — перебиваю. Мне нужно ещё немного времени. Совсем чуть-чуть.
— Это самое сказочное число: три богатыря, три поросёнка, три медведя, три дочери, три жениха…
— А у золотой рыбки может быть хотя бы одно желание? — я вижу, как мелькнул испуг в его глазах. Только одного рыбка и может желать: свободы.
— Конечно, — соглашается Пожарский, скрещивая руки на груди в защитном жесте. — Я всегда старался предугадывать твои желания. Делал всё, что обычно нравится девушкам, пытался угодить тебе во всём. Разве нет? Я водил тебя на свидания и зачастую в разные места, чтобы не повторяться, и тебе скучно не стало. Я знаю какой шоколад ты любишь, какие цветы для тебя пахнут приятней всего. Я из кожи вон лез всё это время. Да, я не идеал и где-то что-то испортил. И я ещё раз прошу у тебя прощения, обещаю исправиться и меньше показывать свои собственнические замашки.
Он говорит, а я сама не замечаю, как отзеркалила его движение и тоже скрестила руки. Глеб умеет говорить красиво — этого у него не отнять. Когда он говорит таким тоном, как сейчас, то напрочь отбивает желание как-то задеть его, ответить чем-то неприятным. Я понимаю почему он вызвался начать разговор первым. Именно для того, чтобы успеть создать такую атмосферу, сломать которую было бы ужасно некрасивым поступком с моей стороны. Или я снова просто ищу подвох, а парень просто искренне переживает сейчас за наше совместное будущее? Что меня так заставляет всё время злиться на него или искать причину разозлиться? Иногда я даже испытываю враждебность по отношению к нему, но есть ли в том и его собственная заслуга? Говорят, он классный. Все так думают, кроме, разве что, Михаила.
— Я люблю тебя, Лина, — продолжает Глеб свой монолог, садясь в кресло. — Поэтому так много времени хочу проводить с тобой. Больше и ещё больше, но этого всегда мало. Мне всё время тебя не хватает и думается порой, что ты ко мне стала совсем равнодушна. Или меня просто должно стать чуть меньше, и тогда всё станет в порядке? Даже окно в моём присутствии уже открываешь — настолько задыхаешься от меня.
Пожарский горько усмехается, наклонившись так, чтобы опереться подбородком в переплетённые в замок пальцы. Я продолжаю стоять у окна, но не закрываю его, не смотря на холод, который ощущаю своей спиной. Он помогает мне держать свою голову в здравомыслии. Или мне хочется в это верить.
— Ведь я много раз говорила тебе, Глеб. Ты не слышишь.
— Да, согласен. Я просто не хотел слышать. Ведь это не самые приятные слова, — вздыхая, потирает лоб. — Но теперь до меня дошло и я готов пойти тебе на уступку. Я не буду беспокоить тебя в учебное время. Согласна?
— Глеб, я хочу теперь уже о другом с тобой поговорить.
«Нам нужно расстаться». Мне нужно. А ком в горле всё равно парализует, и чувство вины сжимает плечи. «Давай же, Лина!». Ну что я мямлю в самом деле?
— Подожди, подожди! — Пожарский вновь забеспокоился, почти вызывая у меня сочувствие, которое уже скребётся где-то у меня за рёбрами. — Я также хотел прояснить ещё один момент. Я не буду сейчас грузить тебя рассказами о своём непростом детстве и холодности родителей. Просто хочу понимания и прощения. Прости, что так цепляюсь за тебя, душу, как хватался за родителей, когда они отмахивались от меня и рассказывали, что слишком заняты зарабатыванием денег. А ты своими друзьями. Но я не маленький — верно? Поэтому буду исправляться.
— Глеб… Я всё понимаю, но…
— Но я всё равно болван. Я знаю это. Да и в последнее время слишком загрузился своими проблемами. Умер отец, и я немного потерялся в попытках успокоиться рядом с тобой.
— Когда? — выдыхаю, совершенно оглушённая его последним признанием. Будто снегом засыпали с головой — и сквозняк из окна тут вовсе не при чём.
— Месяц назад.
— Почему только сейчас говоришь?
— Не хотел грузить. Хотел быть романтичным, весёлым и приятным.
— Соболезную.
Он молча кивает головой с самым несчастным видом. Так выглядит разбитый на осколки человек. Под всем этим фасадом с тату и пирсингом в носу скрывается обычный ранимый человек.
— Так что ты хотела сказать? Извини, что там много эфирного времени занял, — прерывисто вздыхает, поднимая на меня тяжёлые глаза. В их глубинах плещется что-то сильное и не поддающееся определению.
Я стала осматривать гостиную, пытаясь что-то придумать. У меня нет плана «Б». Я была жестока с Глебом всё это время, но я не настолько пала, чтобы говорить ему сейчас, после таких откровений, что не люблю его и хочу уйти. Просто невероятно. Этой ночью я собиралась прекратить наши нелепые отношения. Как же я ждала этого момента сегодня, тысячу раз проигрывая в уме сцену своего ухода! А теперь что? Всё пошло совсем не по моему сценарию.
— У тебя ведь три комнаты? В какой из них я могу лечь сегодня спать?
— Можем вместе.
— Хочу одна, — а вот это принципиально.
— Выбирай любую, — не стал спорить. — Приставать не буду.
Я почти не спала. Утренние синяки под глазами сообщили мне о том, что чуда не произошло, и рыбка не оказалась на свободе. Невод по-прежнему держит меня в своих жёстких неприятных объятиях, вызывая желание скрести по коже, разорвать эти путы. Приставать Глеб и правда не стал, ограничившись быстрым поверхностным поцелуем. Боялся, что я разозлюсь и разрушу хрупкое перемирие.
Мне тягостно. Мы едем на пары вместе, как и договаривались вчера. Поддерживаем ничего не значащий разговор о наших преподавателях, которые знакомы нам обоим. Глеб поглаживает моё колено, а я даже смотреть на его руку не могу, упрямо провожая глазами прохожих, мимо которых проезжаем. Хочется быть с ними, среди шустрой толпы. Где угодно, но только не в тесноте этой машины. Думала, сегодня всё изменится к лучшему и я начну новую главу своей жизни, но в итоге всё обернулось таким образом, что стало только хуже. Я всё испортила. Ещё в самом начале, когда под влиянием толпы вступила в эти отношения.
— После пар отвезу тебя, как обычно, — проникает сквозь мысли голос Пожарского.
— Ладно, — нет никакого желания спорить с ним.
— Все перемены твои, как и обещал, — он чуть крепче сжимает моё колено, выдавая скрываемое напряжение.
— Отлично.
Вскоре мы оказываемся во внутреннем дворе вуза, и Глеб уверенно, как опытный водитель, паркуется на своём излюбленном месте. Отстёгиваю ремень безопасности и сразу хватаюсь за ручку двери.
— Люблю тебя, — опадают слова парня в повисшей тишине, как дешёвый плохо растворимый кофе на дно стакана.
Не знаю где нахожу силы, но поворачиваюсь к нему лицом и киваю, улыбаясь. Я не буду врать. Не могу. Пусть мы не расстались сегодня, но это неизбежно случится в любой другой день. Потому что так больше нельзя. Потому что я устала.
Выходим из машины и расходимся в разные стороны, каждый в свой корпус. Я на секунду закрываю глаза, делаю глубокий вдох, впуская в лёгкие морозный воздух, а когда снова поднимаю веки, вижу бодро шагающего Князева с Хомяковым. Они тоже видят меня и видели то, как я покидала машину Пожарского. Мне вдруг стало совсем неловко за себя и стыдно, хотя эти парни ничего не знают о закулисье моих отношений с Глебом и не могут осуждать меня.
Это я сама себя осуждаю. И поэтому мне всё ещё нужен план «Б». Срочно.