Андрей
Сегодняшний день не задался совсем. Хотел, как лучше, получилось как всегда. Мечтал обзавестись собственной семьей. Желание сбылось. Только счастья не принесло.
Потому что крепкая семья та, где все члены любят друг друга. А у нас как-то не срослось.
Почему Бог послал мне эту поганую любовь?
Любить всю жизнь одну женщину, которая платит тебе взаимностью — бесспорно, счастье. Любить Алевтину — зло. Больная напасть, горячка. Наказание за все грехи. Что-то вместо ада на земле.
Гости разъехались, оставив меня одного наедине со своими дурными мыслями. И я поднимаюсь к себе в комнату, где меня никто не ждет.
Конечно, я в доме не один.
Есть водитель, охранник, горничная, няня. Но им от меня нужны только приказы, деньги и моё хорошее настроение.
Ещё есть жена и сын. И оба меня ненавидят.
За что? Горечь обиды съедает мое сердце. Врач сказал, что мне нельзя нервничать после микроинфаркта, который случился у меня два с половиной года назад… когда я узнал правду.
У меня тогда даже седая прядь волос появилась, которую я тщательно маскирую у надежного стилиста.
Сбрасываю с себя одежду, остаюсь в одних боксерах. Но вместо того, чтобы встать и идти в душ, продолжаю сидеть.
Отец сказал: — Потерпи сынок, ей надо время.
Её мать сказала на прощание: — Ей надо время, чтобы принять информацию, она ещё не отошла от смерти Глеба.
Алевтине надо время! А у меня его нет! Я и так потерял уйму. Ждать ещё? Какого? Я должен терпеть и терпеть?
Я уже давно потерял жизненные ориентиры, потому что Алька сломала мой компас дважды. Один раз, когда бросила и второй раз — два года назад…
В дверь тихо стучат. Не реагирую, и стук становится всё громче и громче.
— Входи!
Дверь распахивается и вглубь спальни заходит Алевтина собственной персоной.
Не улыбаюсь ей впервые за время нашего брака.
Не рад ей впервые за всю жизнь.
Лишь киваю на кровать.
Подходит, и вместо того, чтобы сразу сесть встает напротив и вынужденно поднимаю лицо — встречаемся прямыми взглядами.
Алька красивая и обычно в ее присутствии у меня внутреннее торможение всех мыслительных систем, кроме самой мелкой и важной. Той что отвечает за продолжительность рода человеческого.
На Алевтине топ и я могу любоваться ее голыми плечами. Скольжу взглядом ниже и рассматриваю длинные стройные ноги, обтянутые трико.
— Знаешь, не ожидала от тебя такой подлости!
У меня еще не выработался рефлекс противостояния Аалькиным наездам. Сколько себя помню, всегда уступал ей. В результате потерял своё.
— Не надо было нам жениться! — Алевтина садится рядом со мной, бедро к бедру.
Мой ангел. Женщина, к которой я всегда стремился душой и телом. Женщина, которую я всегда держал за эталон.
Недосягаемая женщина, которая волею судьбы снова стала моей.
Молчу, ничего не говорю. Уже боюсь реакции жены на любое слово, на любой поступок.
Руки Алевтины ложатся мне на голые колени и меня бьет ток в двести двадцать вольт.
— Давай исправим ошибку, — шепчет она, вглядываясь жадно в мое лицо.
— Как? — отвечаю едва живым голосом.
— Разведемся. Тихо. Мирно. Полюбовно.
Усмехаюсь. Глажу ее руки своими большими ладонями.
— Детка, пары у которых есть что делить не разводятся просто так в мгновение ока.
Аля пытается вырвать свои руки, но я не отдаю ей их. Она моя жена, давала клятву. Больше я ее не отпущу. Никогда.
Вижу по румянцу, вспыхнувшему на красивом лице, что супруга в гневе и сейчас тактично подбирает слова, чтобы меня послать куда подальше.
Позволяю ей копаться в своей памяти, не оказываю давления, молча жду. Это даже забавно — наблюдать за ее милым личиком, пока она злится. И ищет выход из ситуации, из которой нет выхода. Ни одного.
— Ты. Хочешь. Обратно. Свои деньги?
— Деньги? Какие?
— Те, что вложил в мою компанию.
— Я вкладывал деньги не в твою компанию, а в наследство своих детей!
— Боже мой! — шипит Алька разъяренно. — Ты еще на что-то надеешься? После того, что произошло сегодня, я не буду рожать тебе наследника.
— Ну и не надо! У меня уже есть. Сейчас встану. Пойду в детскую. Разбужу Сашу и скажу ему, что я его отец.
— Ты псих! — Аля поджимает губы. — Зачем издеваешься над семилетним мальчиком, у которого только что умер отец! — в глазах бывшей слезы.
— Хватит меня хоронить! Я не умер! — ору так громко, что стены дрожат.