Слова Анатолия и тон, которым они были произнесены, неприятно поразили Киру.
«— Кто дал ему право так со мной разговаривать? — разгневанно подумала она, и сама же ответила: — Неужели я? Да, я сама позволила так с собой обращаться… Почему? Потому, что мне было все равно…».
Она внимательно посмотрела на Анатолия и впервые за долгие годы брака увидела в нём не мужа, а мужчину: высокого, худощавого мужчину с интеллигентным лицом, русыми поредевшими на макушке волосами и живыми голубыми глазами. Как мужчина он ей понравился — хотя не мешало бы подкачать мускулы, скрыть бородкой безвольный подбородок и освободить от больших нависающих усов красиво очерченный рот, а вот как муж…
— Смени, пожалуйста, тон, — подчёркнуто вежливо попросила Кира и продолжила свой рассказ: — Только в пятницу объявился родственник — его несколько дней не было в Москве. Узнав о случившемся, он был так благодарен мне за заботу и внимание к пожилой женщине, что тут же предложил работу: три раза в неделю приезжать к Елизавете Георгиевне и в качестве компаньонки проводить с ней время, сопровождать её к врачу, в театр, на выставку…
— И ночи ты будешь проводить с этой дамой?
Анатолий не хотел потакать жене — установленный изначально порядок ломать не стоит. По его мнению, это было самодурство, обличённое в благородные формы, или блажь заевшейся домохозяйки, чтобы хоть как-то привлечь к себе его внимание, но устраивать скандал и настаивать на своём он почему-то не стал. И не родители жены были тому виной — причина была в самой жене: в том, как она выглядела — нарядно и дорого, как говорила — уверенно и спокойно, как по-новому, оценивающе смотрела на него — не как на мужа, а как на мужчину. Смотрела и с кем-то сравнивала… Ему вдруг вспомнилась их давняя-предавняя (ещё до замужества), встреча в магазине, когда он, увидев пустоту и отрешённость в её карих глазах, решительно взял из её рук сумки и впервые за год институтского знакомства почувствовал себя сильнее и увереннее этой своенравной, улыбчивой гордячки. И это чувство уверенности сохранялось в нём до самого ЗАГСа, до той минуты, когда на вопрос: «Согласны ли вы сочетаться законным браком с Анатолием Евгеньевичем Меркуловым?» невеста с непередаваемой улыбкой ответила: «- Раз меня до сих пор никто не украл, то согласна!» и их расписали. Цель его скоропалительной женитьбы была достигнута: отсрочка от армии, работа и московская прописка почти лежали у него в кармане, к тому же он получил в жёны лучшую, по мнению всех ребят, девушку первого курса, а может и всего института, о которой не мог даже и мечтать.
Красавицей Киру назвать было сложно, скорее хорошенькой: густые, русые волосы с золотым отливом, стройная фигура, лёгкая летящая походка, карие глаза с солнечными искорками — обычная симпатичная девчонка, каких тысячи ходят по Москве. И он думал так же, пока не увидел её в высоких кожаных сапогах, в обтягивающих белых бриджах, в чёрном коротком пиджачке и жокейке на пышных волосах. Она спускалась по институтской лестнице, похлопывая хлыстиком по сапогу, словно сошедшая с картинки дорогого глянцевого журнала, освещающего занятия конным спортом особ английского королевского дома, и казалась такой особенной и такой недосягаемой, что Анатолий был сражён наповал одним лишь её экстравагантным видом. Это уже потом он оценил и ум, и такт, и чувство юмора и ринулся в атаку завоёвывать свою «принцессу». Но оказалось, что принцесса не так уж беззащитна и не нуждается в чужой помощи, и легко справляется с огромным упрямым конём, к которому и подойти то страшно; что она независима и своевольна — может остаться одна в пустой аудитории, когда вся группа сбежала с лекции в кино; что она не поддаётся на уговоры и посулы, тверда в своих решениях и честна в отношениях. К тому же она была не «его» принцессой, у неё был свой сероглазый, неулыбчивый принц, который держал её за руку, поучал и смотрел на неё влюблёнными глазами — он видел их вместе несколько раз у конюшни…
«— Я видел их вместе несколько раз у конюшни… — горько подумал Анатолий и подозрительно принюхался. — То ли чудится мне, то ли кажется, что пахнет этой самой пресловутой конюшней!»
Между тем Кира продолжала рассказывать, проигнорировав вопрос мужа о ночной работе.
— …Мы обсудили условия работы, и я согласилась. Потом неожиданно выяснилось, что родственник Елизаветы Георгиевны собирается покупать племяннице лошадь. Представляете?! И, конечно же, я не удержалась и сказала, что могу помочь им в этом нелёгком деле. Сегодня с самого утра мы ездили на конюшню…
— Поэтому здесь так воняет! — не удержался Анатолий от колкого замечания.
— …Выбрали девушке прекрасную лошадку…
— Прежде чем садиться за стол, надо было душ принять! Не всем нравиться запах навоза! — это уже было неприкрытое недовольство.
Но Кира никак не реагировала на слова мужа — это ещё больше раздражало его и приводило в бешенство от собственного бессилия.
— Кстати, пап, ты оказался прав: «восьмёрка» Анатолия, — Кира специально подчеркнула чья это машина, — окончательно сдохла. Мне пришлось вызывать техпомощь и тащить её в сервис. До дачи меня подвезли на шикарной машине.
— Сомневаюсь, что эту старушку можно починить, — Дмитрий Андреевич жалостливо взглянул на дочь — упрёки зятя ему не нравились, но вмешиваться в отношения супругов он считал неправильным. — Хочешь, возьми нашу «Волгу» пока мы с девочками отдыхаем на море. А лучше бы ты поехала с нами!
Кира на минуту задумалась.
— Нет, па, спасибо. Уехать сейчас я не могу, а машина… Может, мне пора уже купить новую, а не «донашивать» за мужем…
— Я вижу, что я здесь лишний! — услышанное удивило и озадачило Анатолия, громко хмыкнув, он встал из-за стола и прошествовал в дом.
Вздыхая, Кира посидела ещё немного с родителями в беседке, вяло поковыряла вилкой кусок торта в тарелке и пошла следом за мужем в их комнату — разговор о разводе надо было начинать.
— Из-за чего снова скандал? Что опять, тебя не устраивает? — устало спросила она, присаживаясь на кровать, на которой аккуратно были разложены вещи мужа. — Моя работа или то, что я приняла решение без твоего согласия.
— Меня не устраивает и то, и другое, и третье! — Анатолий выдержал паузу, во время которой жена должна была осознать свою вину, а он сообразить: что из вещей ему надо взять с собой, а что оставить для стирки. Решив это, он продолжил: — В первую очередь я забочусь о детях — они будут брошены на произвол судьбы! В доме не будет ни обедов, ни ужинов — кто-нибудь обязательно заработает гастрит или даже язву желудка.
— Может, ты не заметил, но девочки уже не нуждаются в няньке. Они выросли! И вполне могут подогреть себе и обед и ужин.
— Здорово у тебя получается! Дети будут готовить, муж работать, а ты ублажать пожилую дамочку и развлекаться на конюшне.
— Я тоже буду работать и тоже буду приносить деньги в семью, а свободное время я хочу проводить так как мне нравиться.
— На конюшне?
— На конюшне.
— Не смеши народ! — фыркнул Анатолий.
Ему всё больше и больше не нравился этот беспредметный разговор — в их семье всё всегда решал он — так было и будет, пока он сам не решит по-другому, Кира лишь соглашалась с его мнением, а тут вдруг такая самостоятельность.
— Мне совершенно всё равно, что подумают чужие люди, — устало произнесла Кира и сжала холодеющие пальцы в кулаки — выяснять отношения она не любила.
— И на моё мнение тебе тоже наплевать?
— По большому счету — да! Все пятнадцать лет брака я только и делала, что уступала тебе во всём, выполняла все твои требования, исполняла твои желания — ты связал меня по рукам и ногам своими условностями, обещаниями, требованиями. Хорошо хоть спать с собой не заставляешь…
— Вот радость то — трахать бревно!
Но Киру, словно прорвало, она не слушала мужа и продолжала говорить:
— К чему привело моё покорство я теперь ясно вижу: ты перестал замечать во мне человека со своими желаниями и со своим мнением. Ты лишил меня права распоряжаться собственной жизнью, принимать решения, заставил отказаться от самой себя, от своих интересов, ради семейного благополучия. И я подчинилась, поставила интересы семьи выше своих собственных. И что? Что я из себя представляю на данный момент? «Кухарка, нянька, прачка!»
— Ты мне ещё стишки почитай!
— Да нет, — махнула рукой Кира, вставая с кровати. — Без толку с тобой разговаривать. Лучше скажи, когда мы разведемся? Когда ты уладишь, наконец, свои бесконечные дела с работой и пропиской?
Анатолий стоял напротив, скрестив на груди руки и прикрыв голубые глаза. Красивые губы его кривились презрительной усмешкой.
— Не терпится от меня освободиться? И кто же будет тебя содержать? По-моему, я плачу тебе достаточно, чтобы ты поддерживала мой статус семейного человека — ты же знаешь, как мое начальство относится к семейным ценностям: жена, дети, а если нет — за ворота! Если разведемся, я лишусь работы, а ты содержания на себя и детей. Подумай хорошенько, прежде чем требовать развод.
— Сначала армия, потом прописка, теперь работа… Сколько еще?
— Ты хочешь новую машину? Где же ты, деньги на машину возьмёшь? — язвительно спросил он, как только жена замолчала. — Я могу помочь… если договоримся.
Кира обречённо вздохнула и с каким-то тайным злорадством подумала о сейфе с деньгами в Шубинской квартире.
— Сама разберусь…
— Уж не у Пашки ли Шубина займёшь? Или кого побогаче нашла? Поэтому освободиться от семьи пожелала?
— Причём здесь Шубин? И не от семьи я хочу освободиться…
— Все при том же! Ты, как я погляжу, совсем ума лишилась! Мужа проводила, детей на родителей скинула, принарядилась и в загул. — Анатолий бочком пристроил футболку в портфеле, сверху в плотном целлофановом пакете положил рубашку с галстуком и распрямился. — Мы с тобой о чем договаривались? Примерная семья! А ты что творишь? Шляешься по ночам неизвестно где! А женишок твой бывший всегда у меня с навозом ассоциируется: запахло от тебя этим тошнотворным лошадиным запахом, я сразу его и вспомнил.
В устах мужа имя «бывшего женишка» звучало так уничижительно, что Кира не выдержала.
— Шубин умер, так что будь добр, воздержись от оскорбительных предположений.
— Откуда ты это знаешь? А? Считается, что ты домом и детьми занимаешься, ни с кем кроме Лариски не общаешься, а вот, поди ж ты, в курсе всех мировых событий.