Война, которую Дмитрий Викторович Юшкин так долго готовил, стояла перед ним в образе женщины, решительно сверкающей карими глазами и замирающей от надвигающихся неотвратимых последствий. Минуту назад он думал, что выиграл решающее сражение, загнав в угол противника, и ожидал полной капитуляции, но оказалось, что он просчитался — противник оскалился, вывернулся и вцепился в его горло. Он прямо физически ощущал острые клыки, впившиеся в шею, и тяжесть навалившегося на грудь врага.
Дмитрий Викторович достал из кармана валидол и сунул таблетку под язык.
Внутри у Киры что-то дрогнуло от увиденной слабости противника, но она постаралась заглушить в себе жалость: перед ней был опытный, расчётливый, циничный враг, и доверчивость и сострадание были не позволительны в её ситуации.
«…у его папашки сердечко пошаливает…»
Не к месту вспомнились слова одного из похитителей, но подумать о совпадении Кира не успела, только отметила, что и у Бориса Николаевича Шубина, и у Дмитрия Викторовича Юшкина «сердечко пошаливает».
— Кира Дмитриевна, — тихо произнёс «враг», когда боль немного отпустила, — никто не собирается отнимать у вас дочь.
Во время передышки устроенной болью, он вдруг ясно понял, что долгую затяжную войну за внучку ему не выиграть. Это должен был быть блицкриг быстрый, напористый, но противник оказался умнее, чем он предполагал, и предпочел не ввязываться в решающий бой, а отступить, измотать его силы, выжидая и нападая из засады. А это означало судебный процесс, и не один!
«— Если бы её не было, я смог бы выкупить опекунство у нынешнего отца Виктории, заставив его отказаться от неродной дочери».
Но мать внучки была, и приходилось с этим считаться.
«— Надо было раньше предложить ей миллион отступного за Викторию, а теперь она вряд ли согласиться устраниться от воспитания девочки и передать мне все права на этого ребёнка… Хотя, может и раньше бы не согласилась…»
— Чего же вы хотите? — не меняя позы, холодно спросила Кира.
Для Дмитрия Викторовича это был шанс избежать своей полной капитуляции и приступить к мирным переговорам. Конечно, ему придётся кое-чем пожертвовать, но кое-что и он получит без борьбы.
— Я хочу видеться с внучкой, участвовать в её жизни, помогать советами и деньгами.
Кира вздохнула с облегчением — отбирать дочь у неё никто не собирался.
— Столько времени она вам была не нужна, а теперь вы вспомнили о ней.
Упрёк был справедлив, и Дмитрий Викторович опустил глаза. Не мог он рассказать о том, что десять лет назад и слышать не хотел о возможных переменах в своей жизни, всячески отговаривая сына от решительных действий.
— Повинную голову меч не сечёт…
От мысли, что эта женщина не примет его протянутую руку, и он снова останется один в этой жизни и уже ничто не сможет скрасить его одиночества, дать ему смысл и силы жить дальше, боль снова сжала его в своих объятьях.
— Если в вашем сердце всё ещё живёт обида и жажда мести, то я могу вас уверить, что все виновники ваших страданий давно наказаны. После смерти Лизы и Паши я одинок на этом свете и буду доживать свой век с сознанием своей вины перед ними и вами с Викторией. Лиза десять лет жила в ссоре с сыном, пытаясь узнать у него о внучке, и сердце её не выдержало такого страдания… Однажды Паша положил перед ней фотографию Виктории и сказал: «- Ты лишила меня семьи, я же лишаю тебя только внучки». С этого момента началась для неё расплата за содеянное — не было дня, чтобы Лизонька не говорила мне об этом. Она так мечтала увидеть внучку…
Почувствовав себя несчастным и покинутым, Дмитрий Викторович закрыл лицо руками и склонил седую голову. Жгучие слёзы потекли сквозь пальцы, закапали на стол…
— Не выбрасывайте меня из своей жизни, — прошептал он, сдаваясь на милость победителя.
Сострадание растопило лёд враждебности, сердце Киры дрогнуло, и она увидела перед собой не коварного противника, а несчастного человека, потерявшего единственного сына, одинокого, забытого всеми старика, сознающего своё одиночество и страдающего от своей ненужности до слёз, до крика, до смерти…
Она обошла стол и положила руки на плечи плачущего мужчины. Он вздрогнул, почувствовав её прикосновение, и замер под её ладонями.
— Вы не поступите со мной, как Лиза, отодвинувшая меня за круг своей семьи?
Серые покрасневшие от слёз глаза пожилого мужчины смотрели с насторожённым ожиданием.
Не зная на что решиться, Кира молчала.
Вот она — правда! Но нужно ли её открывать всем?!
Стоит ли рисковать счастьем многих близких людей ради одного, в общем-то, чужого ей человека?
На одну чашу весов была положена спокойная жизнь её семьи, на другую — боль и страдания одинокого человека.
Но боль его была так безысходна, страдания так ощутимы, что Кира не смогла его оттолкнуть.
— Знаете, что, Дмитрий Викторович, — удивляясь самой себе, предложила она, — поедемте, ка сегодня на вокзал провожать девочек и моих родителей на Чёрное море — там я вас и познакомлю с Викой. Только правду рассказать всем я пока не готова — вернутся девочки из отпуска и тогда посмотрим…
— Сегодня? — Дмитрий Викторович предпочёл бы тщательную подготовку, продуманные вопросы и ответы, здесь же предлагалась совершенно спонтанная поездка к незнакомым людям, в семью, в которой жила его внучка. Мечта увидеть Викторию оказалась столь реальной, что он, неожиданно для себя, струсил. — Может, в следующий раз…
— Когда он ещё будет этот «следующий раз»! — Кира беззаботно махнула рукой. — Кстати, если вы думаете, что мы «тихо, мирно», как говорит Алиса, приедем на Киевский вокзал прямо к поезду, то вы очень ошибаетесь. Нам предстоит закупка продуктов и долгая дорога на дачу.
Ей очень быстро удалось убедить его.
«Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад…»
40
Насупившись, Кира сидела за рулём «Ягуара» и терпеливо ждала, пока Дмитрий Викторович разместит в багажнике пакеты с продуктами.
Она сердилась на него, на хихикающих продавщиц круглосуточного супермаркета, на толстую краснощёкую кассиршу, сочувственно вздыхающую ей вслед, но в большей степени сердилась на себя, устроившую настоящее представление в пять часов утра в пустом зале «Седьмого континента».
И чего она вмешалась? Пусть бы покупал, что хотел… Так нет!
— Зачем вы берёте индейку? — шипела Кира, вырывая из рук «нового родственника» огромную птичью тушку. — Нам некогда её готовить — поезд в двенадцать часов. Я куплю несколько кур гриль на вокзале.
— Вот ещё! — в полный голос возмущался Дмитрий Викторович, ни сколько не стесняясь устремлённых на них любопытных глаз. — Жареных кур в антисанитарных условиях! Ничего хуже вы придумать не могли? Нельзя так беспечно подходить к питанию детей!
— Девочки лююююбят таких кур, — тянула Кира к себе скользкую индейку в целлофановой упаковке.
— Безумие запихивать в детские желудки холестериновую отраву! — Дмитрию Викторовичу удалось отвоевать индейку, и он на минуту почувствовал себя победителем.
— Три коробки конфет?! — не сдавалась Кира, выхватывая из тележки ненужные продукты. — Орехи? Миндаль, арахис, фундук, фисташки… Десять пакетов? Куда столько?
— Пусть грызут в дороге. Это куда полезнее ваших зажаренных кур!
— Они же не белки, в конце концов! Две коробки с печеньем! Опять торт! Им за неделю всего этого не съесть!
Пакеты и коробки летели на стеллажи и тут же возвращались в тележку.
— Я лучше знаю, что нужно купить моим детям в дорогу!
— Вот и набирайте продукты в свою отдельную тележку!