Тонкие пальцы Ларисы, посвёркивая бриллиантами и изумрудами колец, нервно теребили кружевной белоснежный платочек, изредка прикладываемый к зелёным накрашенным глазам. Лёгкая золотистая прядь рассчитано точно падала на высокую аппетитную грудь скорбящей дочери, вызывая противоречивые чувства у собравшихся у могилы людей: женщины — к тщеславной гордости Ларисы — отводили глаза в сторону, стараясь сохранить на лицах постное выражение, подобающее моменту, а мужчины — где им понять столь тонкую женскую игру — спешили утешить, приобнять, прошептать в трогательное ушко слова соболезнований, вдыхая терпкий аромат французских духов и запретных желаний.
Всё служило фоном к разыгранному Ларисой спектаклю: и выстроенные в строгую шеренгу пышнотелые венки, скучающе шелестящие на ветру длинными с пафосными надписями лентами, и небольшой оркестр, исполняющий тихую печальную музыку, не заглушающую высокопарные речи прощающихся.
Все играли свои роли, не подозревая об этом: и сослуживцы Марины Сергеевны с их печальными вздохами, и её задушевные подруги со слезами на глазах и хиленькими гвоздичками в руках, и молодые охранники Ларисиной фирмы в чёрных костюмах, выступающие сегодня в несвойственной им роли распорядителей траурной церемонии, и могильщики — деревенского вида мужики в чёрных комбинезонах с явно выраженным желанием на туповатых лицах поживиться за счёт опечаленных родственников, и даже Кира — участница массовки и единственный зритель, сознающий неискренность происходящего…
Опасения Киры не оправдались — это были совсем другие похороны: строгие, мужские, с суровыми каменными лицами, со сжатыми кулаками и перекатывающимися на скулах желваками.
Идя к могиле Павла, Кира всё время отставала — мелкие камушки, как назло, лезли под высокие каблуки сабо, и приходилось внимательно смотреть себе под ноги.
Дмитрий Викторович часто оглядывался, выискивая её среди высоких, плечистых мужчин и нескольких женщин и, наконец, не выдержал: остановился, дождался, взял за руку, положил её ладонь на сгиб своего локтя и уже не отпускал от себя. Со вчерашнего дня у него появилась семья — СЕМЬЯ! — эта женщина была её частью, и он теперь отвечал за неё.
Сквозь тёмные очки Кира смотрела на стоящих за железной оградой людей и чувствовала исходящую от них скорбь.
Здесь собрались Пашины сослуживцы, друзья, жившие и работающие с ним бок о бок последние годы его жизни, хорошо понимающие всю опасность их работы, принимающие её, и всё равно исполняющие свой служебный долг — не так то просто каждый день ходить по краю жизни, подставлять свою грудь под пули, защищая совершенно чужого человека, но они это делали. Честь и хвала этим отважным людям! Смерть для них стала не роковым приговором, не громом среди ясного неба, а неотъемлемой частью их жизни. Она шла с ними рука об руку, заглядывала в глаза, серебрила раньше времени виски, учила проживать каждый день, как последний, ничего не откладывая на потом. И, тем не менее, она всегда была неожиданной, болезненно жгучей и не вовремя пришедшей. Что такое тридцать пять лет?! «В сорок жизнь только начинается!» А у Павла Шубина уже никогда не будет этого начала…
По сравнению с друзьями Павла Кире на кладбище было намного легче. Она не общалась с Павлом много лет, не видела его серых, внимательных глаз, не ощущала тепла его рук на своих плечах, не слышала ласковых слов — всё связанное с ним она давно вычеркнула из своей памяти. Для неё Шубин умер в тот самый день, когда она поняла, что он предал её, оставил одну умирать от разбитой любви. Да, всё оказалось совсем не так, как она думала раньше, но это уже не имело большого значения — всё равно ничего нельзя уже было исправить — смерть поставила жирную точку в их отношениях, не дав им даже крошечной возможности попытаться что-то исправить. Частичка былой любви, сохранившаяся вопреки всему в самом потаённом уголке её души под грудой обломков, слоем пепла и валунами обиды, продолжавшая жить столько лет без света и надежды на будущее, не угасла с осознанием физической смерти Павла, лишь болезненно вспыхнула, обожгла сердце и вернулась в привычные границы.
В неглубокую ямку опустили урну с прахом…
Рука Дмитрия Викторовича под ладонью Киры дрогнула, и она плотнее сжала холодные пальцы.
Прощавшиеся мужчины заходили за ограду, наклонялись и что-то бросали в землю рядом с урной.
Кира присмотрелась. Нет, это были не цветы…
Портсигар, зажигалка, тонкая шариковая ручка, маленький карманный фонарик, пачка «Мальборо»… Они клали рядом с урной свои какие-то вещи, чтобы поддержать его, напомнить о себе, сказать, что он не один в этой непроглядной безысходной пустоте!
Эта мужская забота, так тронула Киру, что слёзы сами собой закапали из глаз.
Когда настала её очередь прощаться, она достала из сумочки бархатную коробочку, надела на безымянный палец левой руки обручальное кольцо Павла с бриллиантовой дорожкой и бросила коробочку к его урне. Неожиданно её настоящее обручальное кольцо соскользнуло с пальца, упало в яму, звякнуло обо что-то, покатилось по положенным в землю предметам и пропало из глаз.
Открыв рот, Кира замерла над могилой…
Что делать? Устроить на глазах у всех поиски кольца — вынимать из могилы урну и искать своё обручальное кольцо?
Нет! Этого сделать она не могла!
Она верила в мистику — всё в жизни имеет своё объяснение — видимо, все эти годы Павла мучило её замужество и сейчас, лишая её обручального кольца, он, таким образом, успокаивал свою душу.
Пусть будет так, как случилось!
Завтра она купит себе точно такое же обручальное кольцо и муж никогда не узнает о случившемся, а может и не купит… ведь она решила разводиться — просто Павел напомнил ей о ее решении.
Сделав несколько шагов от могилы, Кира обернулась.
Дмитрий Викторович, как прощальный привет, клал сыну пачку фотографий.
Она знала, кто был на тех фотографиях…
55
Он не сразу заметил её отсутствие и успел о многом передумать, идя к машине по узкой кладбищенской дорожке, но, почувствовав образовавшуюся вокруг него пустоту, Дмитрий Викторович оглянулся.
Его рука ещё чувствовала пожатие её пальцев, пиджак хранил запах её духов, но самой Киры рядом с ним не было.
— Где Кира Дмитриевна? — резко спросил он у телохранителя и встревожено посмотрел по сторонам.
— Она… — Сергей не считал своим долгом следить за другим «объектом» и довольно равнодушно ответил: — Кира Дмитриевна пошла в другую сторону. По-моему, она хотела догнать Валентина Александровича.
Дмитрий Викторович нахмурился — пустота вокруг него стала болезненно ощутимой. Только-только он начал привыкать к радостным ощущениям в своей душе, потеснившим тупую боль от потери близкого человека, как чувство тревоги растолкало их по углам, заполнив собой освободившееся пространство.
«— Нет! Эту женщину невозможно контролировать! — обречённо подумал он, нащупывая в кармане пластмассовую трубочку с валидолом. — Охрана не сможет повлиять на неё, они будут ходить за ней следом, втягиваться в круговорот её проблем и поступков, но направлять её, контролировать они не в силах. Вот если бы посадить её под замок в каком-нибудь большом просторном доме, но где тот дом, из которого она не попытается вырваться… Есть ещё вариант — приковать её наручниками к собственной руке, тогда уж точно ни на минуту она не исчезнет из поля зрения. Но это так обременительно! Хотя это выход: заключить с ней брак, выстроить загородный дом с высоченным забором и поселить в нём Викторию и Киру с другой дочерью. Думаю, с её разводом проблем не будет — её мужу доходчиво объяснят ситуацию и предложат приличную компенсацию за сговорчивость. За время их развода я бы добился признания отцовства Павла и отказа теперешнего отца Виктории от неродной дочери, а после нашего заключения брака с Кирой, как законный муж, оформил бы над Викторией опекунство, и она стала бы мне не только внучкой, но и законной дочерью. Да! Этот брак разом решил бы все мои проблемы».
Мечты! Мечты!
Дмитрий Викторович Юшкин всё просчитал, распланировал, но для того, чтобы его мечты осуществились, требовался совсем пустяк, мелкая незначительная деталь — согласие женщины, а его то как раз у него и не было!
— Узнай немедленно, где Кира Дмитриевна и кто её охраняет. И горе тому, кто упустил её из виду.
Сергей пожал мощными плечами и тихо заговорил в крошечный микрофончик, висящий на левом ухе.
— Ребята, кто ведёт Киру Дмитриевну — ответьте. Повторяю, кто ведёт Киру Дмитриевну — ответьте.
— Это Краснов Евгений — иду за ней в противоположную сторону от входа на кладбище.
— Ну, вот, — повернулся Сергей к своему недовольному «объекту охранения». — С ней всё в порядке — ребята её ведут.
56
Ускоряя и ускоряя шаги, Кира почти бежала за Валентином, пытаясь не выпускать из вида его тёмно-серую рубашку, мелькавшую среди деревьев и невысоких железных оград, с каждым шагом удаляющуюся всё дальше и дальше.
Ей надо поговорить с ним, извиниться — назначила встречу и улетела, еще раз повнимательнее послушать голос Павла Шубина и забрать ключи от «черного» выхода.
Конечно, он обиделся и ни разу не взглянул на нее во время всей церемонии.
Нет, первой она о случившемся между ними говорить не будет — в конце концов, он мужик и если ему хочется продолжения, пусть берет инициативу в свои руки… Вот ей захотелось, и она…
Кире приходилось отрывать взгляд от широкой, мужской спины и внимательно смотреть под ноги — мелкие камушки назойливо лезли под каблуки. Кричать в таком тихом, скорбном месте она не решалась, а поговорить с Валентином ей нужно было обязательно.
Она поправила ремешок сумки на плече и посмотрела по сторонам — Валентина нигде не было видно.
— Ничего! — успокаивала она себя, идя по дорожке, на которой последний раз видела Валентина. — Он обязательно придёт ко мне на квартиру, тогда и поговорим…
Деревья над головой успокаивающе шелестели листвой, негромко пели птицы среди ветвей, городской шум почтительно отступил за стены кладбища, боясь нарушить покой усопших. Пахло сыростью, землёй, увядшими цветами и воском. Где-то там, за забором, полыхала июльская жара, в разгаре был суматошный «рабочий день», а здесь на островке скорби и печали мирские заботы уходили на второй план, уступая место мыслям о вечном и неизменных ценностях.
Время в таких местах становится призрачным…