Однажды мама уехала на целый день в Мейдбридж. Она уехала одна, но дети должны были встречать ее на станции. Понятно, что всякий раз, когда мама уезжала, дети, при их любви к станции, объявлялись там за час до прибытия поезда, вернее, за час до назначенного прибытия, и это следует оговорить, потому что как правило поезд опаздывал. Они приходили на станцию заблаговременно даже в те дни, когда погода стояла прекрасная и все, чем могли порадовать леса и поля, потоки и скалы, было к услугам нашей детворы.
Но в этот день лил дождь, и к тому же было не по-июльски холодно. Порывистый ветер гнал по небу пурпурно-красные облака, и Филлис это напомнило шествие увешанных коврами слонов из восточной сказки. Дождь не прекращался ни на минуту, и на станцию дети бежали бегом. Тяжелые струи разбивались о витрину книжного магазина и о стеклянную дверь, за которой находился холодный зал ожидания.
– Мы как будто в осажденном замке, – сказала Филлис. – Видите, вражеские стрелы летят между зубцами крепости.
– Нет, это как будто садовник нас поливает из шланга, – возразил Питер.
Они решили ждать наверху, потому что нижняя платформа была вся залита и дождь проникал в ненадежное укрытие, где сгрудились встречающие.
– Может быть, к маминому приезду дождь перестанет, – рассуждала Бобби, – но я все же молодец, что захватила дождевик и зонтик.
Дети вошли в большой безлюдный зал с табличкой «Большой зал ожидания» и с удовольствием провели время в увлекательной игре. Это была игра в афишки. Вы, конечно, представляете себе, что это такое. Все выходят из комнаты, а кто-то один принимает загадочную позу. И потом все должны угадывать, что означает эта поза.
Бобби села на скамейку, раскрыла над собой мамин зонтик и сделала свирепое лицо. И все сразу же узнали в ней лису, изображенную на афише, которая тоже сидит под зонтиком.
Филлис попыталась устроить ковер-самолет из маминого дождевика. Но ей никого не удалось убедить, что дождевик умеет летать, и ее номер провалился.
Питер справился со своей задачей гораздо лучше. Он вычернил себе лицо угольной пылью и развалился в небрежной позе – совсем как герой рекламы канцелярских чернил.
Когда подошла опять очередь Филлис, она попыталась принять позу сфинкса из рекламы путешествий в Египет, но в это время послышался пронзительный звонок, возвещающий о прибытии поезда. Ребята сразу прервали игру и побежали на станцию. В локомотиве поезда они увидели тех самых машиниста и кочегара, которые стали их лучшими друзьями. Сразу же начался обмен любезностями. Джим расспрашивал, как поживает игрушка, а Бобби предлагала ему угоститься ирисками собственного приготовления, которые от дождя сделались противно липкими.
Очарованный вниманием, машинист согласился выполнить просьбу Филлис и как-нибудь взять Питера покататься.
Но вдруг он неожиданно резко оборвал беседу:
– А ну-ка, помощники, назад! Поезд отправляется.
Поезд и в самом деле тронулся, и дети провожали глазами его хвостовые огни, пока они не скрылись за поворотом, после чего вернулись к пыльной свободе Большого зала ожидания и продолжили игру в афишки-рекламы.
В какой-то момент им вдруг захотелось пойти и посмотреть на то, как последние из сошедших на станции пассажиров бросают в урну свои билеты и выходят из дверей. Но кусок платформы возле выхода представлял собой черное пятно, и таким же черным пятном казалась толпа пассажиров.
– Эй! – в порыве радостного возбуждения воскликнул Питер. – Что-то случилось! Пойдемте!
Дети сбежали вниз, на платформу. Когда они подошли к толпе, им ничего не удалось рассмотреть, кроме мокрых спин и локтей. И все люди разговаривали наперебой. Теперь у ребят уже не возникало сомнения, что что-то случилось.
– По-моему, он выглядит не так уж плохо, – говорил мужчина, по виду напоминающий фермера. Питер, пока мужчина говорил, всматривался в его красное, гладко выбритое лицо.
– Если вас интересует мое мнение, то я считаю, что это дело судебной полиции, – прибавил молодой человек с черным портфелем.
– Похоже, просто слабость…
Затем раздался голос хозяина станции, твердый и уверенный.
– Пойдемте туда, если вам угодно, я буду сопровождать.
Но толпа пребывала в неподвижности, и ничего нельзя было разглядеть. И вдруг из нее раздался голос, пронзивший детей как будто током. Голос принадлежал иностранцу, и удивительнее всего было то, что человек говорил на языке, которого дети никогда не слышали. Они слышали не раз, как говорят по-французски и по-немецки. Тетя Эмма пела им песенку на немецком языке про котика и про часы. И уж точно это не была латынь – Питер учил латынь четвертый год.
Их несколько успокоило то, что в толпе ни один человек не знал языка, на котором говорил незнакомец.
– Чего он там такое мелет? – раздраженно спрашивал фермер.
– Кажется, француз, – сказал хозяин станции, когда-то пару дней гостивший в Булони.
– Это не французский! – закричал Питер.
– Какой же тогда? – спросили хором несколько голосов. Оглядываясь в поисках господина, говорившего не по-английски, толпа несколько подалась назад, между тем как Питер стал протискиваться вперед. Таким образом, когда все вернулись на свои прежние места, Питер оказался в переднем ряду.
– Я не знаю, на каком языке он говорил, но точно, что не по-французски, – уверенно проговорил Питер. Между тем все лица обратились в одну точку, и Питер увидел человека, говорившего на непонятном языке. Это был мужчина с длинными волосами и испуганным выражением глаз, одетый во что-то очень поношенное и незнакомого Питеру покроя. Он снова заговорил, руки и губы у него дрожали, и при этом он неотрывно глядел на Питера.
– Совсем не французский, – повторил Питер.
– А ты попробуй ему сказать по-французски! – предложил Питеру фермер.
– Parlez vous…*[15] – уверенно начал Питер, между тем как толпа снова откатилась назад. Тогда человек с испуганными глазами облокотился на стену, а потом рванулся навстречу Питеру, схватил его за руки и быстро заговорил. По-прежнему Питер не понимал из его речи ни слова, но звуки на этот раз были знакомые.
– Да! – радостно воскликнул Питер, оборачиваясь к толпе и оставляя свои руки в ладонях чужестранца. – Это французский.
Толпа сразу пришла в возбуждение.
– Я не понял, что он сказал, – вынужден был признаться Питер.
– Хорошо, вы все можете идти, – обратился к толпе хозяин станции, – я буду разбираться с этим делом.
Несколько пассажиров, самые несмелые и нелюбопытные, стали выбираться из толпы, благодаря чему Бобби и Филлис оказались рядом с Питером. У всех троих в школе преподавали французский. Как же они теперь сожалели, что не считали иностранный язык главным предметом и не выучили его как следует! Питер посмотрел на чужестранца и помотал головой, а тот постарался улыбнуться ему как можно ласковее и пожал руку.
– Никто ни черта не понял! – сказал мужчина, похожий на фермера, и тоже стал выбираться.
– Отведите его к себе в комнату, – обратилась Бобби к хозяину станции. – Наша мама хорошо говорит по-французски. Она скоро приедет – поездом из Мейдбриджа.
Хозяин станции взял чужестранца под локоть. Он сделал это решительно, но не грубо. Тем не менее чужестранец вырвался от него и бросился было бежать.
– Не сердитесь на него, – обратилась к хозяину Бобби. – Понимаете, он боится, он думает, что вы хотите его арестовать. Посмотрите, какие у него глаза!
– У него глаза как у лиса, попавшего в капкан, – заметил не успевший еще уйти фермер.
– Подождите, – сказала Бобби. – Я все-таки какие-то французские слова знаю, мне только нужно сосредоточиться.
Бывает, что в самые решительные моменты нашей жизни мы оказываемся способны на такое, что в обычное время нам и во сне не приснится. Прямо скажем, что Бобби «плавала» во французском языке, но глядя в перепуганные глаза странного человека, она поняла что-то такое, для чего и не обязательно было знать французский.
– Vous attendre. Ma mиre parlez franзais…*[16] Господа, подскажите, как будет по-французски «будьте добры»…
Никто не знал.
– Кажется, bong, – сказала Филлис.
– Nous кtre bong pour vous.**[17]
Возможно, странный человек не понял, что говорила Бобби, но он понял доброту намерений девочки, когда она правой рукой пожала его руку, а левой погладила его потрепанный рукав.
Она осторожно тянула незнакомца в направлении «святилища» хозяина станции. Питер и Филлис шли рядом, и едва они переступили порог, как хозяин запер дверь перед носом у толпы, оставшейся стоять в кассовом помещении. Потоптавшись некоторое время у плотно запертой желтой двери, люди понемногу стали расходиться по одному или парами, недовольно ворча.
В комнате у хозяина станции Бобби не отходила от чужестранца, продолжая пожимать ему руку и гладить рукав.
– Что же вы теперь прикажете с ним делать? – развел руками хозяин станции. – Билета у него нет. Он даже не знает, куда ему надо ехать. Придется звать полицию.
– Нет! – в один голос умоляюще обратились к нему сестры и брат. И вдруг Бобби вскочила с места: она увидела, что незнакомец плачет.
По счастью, у нее нашелся в кармане носовой платок. Правда, он был не совсем чистый, но и не чтобы грязный. Бобби постаралась незаметно вложить его в руку незнакомцу.
– Подождите, пока мама приедет, – уговаривала его Филлис. – Она очень красиво говорит по-французски, вам одно удовольствие будет ее слышать.
– Я уверен, что он ничего не сделал такого, чтобы сажать его в тюрьму, – убеждал Питер хозяина станции.
– По внешности трудно судить, – рассуждал хозяин. – Пожалуй, в самом деле надо подождать, пока приедет ваша мама. Мне самому любопытно узнать, какой он национальности.
И тут Питера осенило. Он вытащил из кармана конверт, полный почтовых марок разных государств.
– Смотрите! Вот это нужно показать ему.
Бобби взглянула на незнакомца и заметила, что он вытер глаза платком.
– Ну, хорошо, – сказала она тогда.
Дети подали ему итальянскую марку и вперились в него с вопрошающим видом. Он помотал головой. Тогда они извлекли из конверта норвежскую марку голубого цвета – реакция была та же самая. Дальше настал черед испанской марки, и вдруг незнакомец завладел конвертом и стал дрожащей рукой перебирать его содержимое. И вот он с торжествующим видом, как бы отвечая на заданный вопрос, предъявил русскую марку.
– Он русский! – радостно воскликнул Питер.
В этот момент со станции засигналил поезд, прибывший из Мейдбриджа.
– Вы ведите сюда маму, а я останусь с ним, – предложила Бобби.
– А ты не боишься?
– Нет, – ответила она и посмотрела на незнакомца так, как смотрят на чужого пса, оценивая, насколько он кусачий. – Вы же мне не сделаете плохо?
Бобби улыбнулась ему, и он ответил ей странной кривой усмешкой. Потом он закашлялся. А вслед за этим раздался грохот и свист приближающегося поезда, и хозяин станции вместе с Питером и Филлис пошел встречать его. Когда они вернулись вместе с мамой, Бобби по-прежнему сидела подле незнакомца и держала его руку.
Русский встал навстречу вошедшим и церемонно раскланялся.
Мама заговорила по-французски, и он стал отвечать ей, вначале с запинками, а потом все более и более длинными фразами.
Наблюдая за их лицами, дети пришли к выводу, что сказанное им вызвало у мамы осуждение и одновременно жалость, негодование – и в то же время грусть.
– Ну, мэм, говорите, в чем там дело? – спрашивал хозяин, которому было больше невмочь обуздывать свое любопытство.
– Да, дети правы – он русский. Дело в том, что он потерял свой билет. И я боюсь, что он серьезно болен. Если вы не возражаете, я отведу его к себе домой. Ему надо вымыться и переодеться. А утром я к вам прибегу и расскажу о нем подробнее.
– Не будете жаловаться, что вам подсунули замороженную гадюку? – ухмыльнулся хозяин станции.
– Ни в коем случае! Понимаете, у себя на родине он очень известный человек. Он пишет книги – это замечательные книги. Я читала некоторые из них… Завтра я все расскажу вам подробнее.
Она снова обратилась к незнакомцу по-французски, и все прочли в его глазах удивление, признательность и радость. Вежливо раскланявшись с хозяином станции, русский очень церемонно подал руку маме. Она приняла его руку, но было впечатление, что скорее она ведет его, а не он ее.
– Вы, девочки, бегите домой и зажгите свет в гостиной, – распорядилась мама. – А Питер сходит за доктором.
Но к доктору Форресту в конце концов отправилась Бобби.
– Я за вами, – запыхавшись объяснила она, взбежав на его крыльцо и позвонив в дверь приемной. – Мама зовет вас к странному русскому. Он непременно вступит в ваш клуб: у него нет ни пенни. Мы нашли его на станции…
– Нашли его! – фыркнул доктор, натягивая пальто. – Он что, потерялся?
– Да! Он рассказал маме очень грустную историю о том, как жил во Франции. А она сказала, что вы так добры, что придете не мешкая. Если, конечно, я застану вас дома… У него ужасный кашель, а еще… Еще он плачет!
Доктор улыбнулся.
– Пожалуйста, не смейтесь! – запротестовала Бобби. – Если бы вы только видели его… Я в первый раз видела, как мужчина плачет. Вы не представляете себе, что это такое!
После таких слов доктору Форресту расхотелось улыбаться.
Когда Бобби с доктором добрались до «Трех Труб», они застали русского сидящим в том кресле, где обычно любил сидеть папа. Он вытянул ноги в сторону печи, где жарко полыхали дрова, и пил приготовленный мамой чай.
– Этот человек замотан душевно и телесно, – проговорил доктор. – У него нехороший кашель. Но он не безнадежен. Его надо сейчас же уложить в постель. И вам придется всю ночь поддерживать огонь в печи.
– Тогда его надо положить у меня – только там есть камин, – сказала мама.
Она постелила у себя, и доктор помог незнакомцу лечь.
У мамы в комнате стоял большой черный сундук, который дети никогда не видели открытым. И вот теперь она зажгла свет, открыла сундук, достала оттуда одежду – мужскую одежду, и повесила ее возле только что зажженного огня, чтобы она прогрелась.
Бобби, войдя в комнату с охапкой дров, обратила внимание на то, что на ночной рубашке была метка. Тогда она заглянула в сундук. Там, в сундуке, была только мужская одежда, и на некоторых вещах стояла метка с папиным именем. Получалось, что папа уехал и не взял с собой одежды. Ночная рубашка была новая. Бобби вспомнила, что она появилась примерно тогда, когда праздновали день рождения Питера. Почему же папа не взял с собой одежду? Бобби незаметно выскользнула из комнаты. Уже за дверью она слышала, как мама запирает сундук на замок. Разные ужасные мысли стали приходить ей в голову. Почему папа уехал и не взял с собой вещи? Когда мама вышла из комнаты, Бобби обняла ее за талию и прошептала:
– Мама, скажи, папа не умер?
– Доченька, что ты? Как тебе такое могло прийти в голову?
– Я не знаю, – проговорила Бобби, все еще продолжая сомневаться, что мама говорит ей правду.
– Послушай! – мама поспешно обняла ее. – Я недавно слышала, что у папы дела обстоят очень хорошо, и когда-нибудь он непременно вернется к нам. Я тебя прошу – не забивай себе голову всякими ужасными фантазиями!
Чуть позже, когда русский гость уютно устроился в теплой комнате, мама спустилась к девочкам. Решили, что она будет спать на кровати Филлис, а Филлис придется постелить на полу матрац, чему та была страшно рада: еще одно приключение! Когда мама вошла, две белые фигурки рванулись ей навстречу и два нетерпеливых голоса произнесли хором:
– Мама, расскажи нам про этого русского!
И тут в комнате возникла еще одна белая тень. Питер вбежал, волоча за собой стеганое одеяло, похожее на хвост белого павлина.
– Мне сперва очень хотелось спать, но теперь уже не хочется. Я жду, мама, что ты расскажешь нам длинную историю.
– Сейчас уже слишком поздно, чтобы вам слушать длинные истории. И потом я сама страшно устала.
Бобби почувствовала, что мама вот-вот заплачет. Филлис и Питер однако ничего не заметили.
– Ну, расскажи, сколько можешь! – просила Филлис, а Бобби обняла маму и крепко прижалась к ней.
– Детки, это длинная история, если ее записать, она составит целую книгу. Он писатель, автор замечательных книг. Понимаете, в царской России не разрешают, чтобы люди писали про богатых людей, которые поступают плохо. И про то, что можно сделать для бедных людей, чтобы они жили счастливее и лучше, – про это тоже нельзя писать. А если кто напишет, то этого человека посадят в тюрьму.
– Но как же можно за хорошее дело посадить в тюрьму? – недоумевал Питер. – В тюрьму сажают, если кто-то кому-то сделал зло.
– Или если судьям кажется, что человек сделал зло… Но это так в Англии. А в России не так. Вот он написал прекрасную книгу про бедных детей и про то, как можно им помочь. Я читала эту его книгу. Там все только про хороших людей и добрые дела. Но его за эту книгу посадили в тюрьму. И вот он три года провел в ужасной темнице, на жесткой койке, без света, в сырости. В одиночном каземате целых три года! Голос ее задрожал, и она замолчала.
– Мама, но теперь же такого не бывает, – сказал Питер. – Это как будто из книги по истории – о временах инквизиции или что-то в таком роде.
– Это правда, то, что я вам говорю. Ужасающая правда. Потом его взяли из тюрьмы и сослали в Сибирь. Там осужденных приковывают друг к другу цепями. Там были те, кто сделал зло, а были и такие, как он. И вот они шли, шли много дней, и ему казалось, что они никогда не дойдут. А за ними шли надсмотрщики с плетьми. Да! Кто уставал, того били плетьми. После этого некоторые становились калеками, а другие падали в изнеможении, и им не помогали подняться, а оставляли умирать. Там столько было ужасного, что я даже не могу про это рассказывать. И вот он попал в рудники. Его осудили на пожизненные работы там, и он написал об этом еще одну прекрасную книгу.
– Мама, а как же ему удалось оттуда бежать?
– Когда началась война, каторжанам разрешили записываться добровольцами в солдаты. И он тоже записался, а когда представился случай, то он бежал.
– Но ведь это же трусость – дезертировать из армии, особенно когда идет война.
– Я думаю, он был вправе отказаться служить стране, которая с ним так поступила. Для него важнее было исполнить свой долг перед женой и детьми. Он ведь даже не знал, что с ними.
– Они, наверное, жили в ужасной бедности после того, как его посадили в тюрьму! – жалостно проговорила Филлис.
– Да, он, сидя в тюрьме, представлял себе всякие ужасные вещи. Что они просят подаяния, как нищие… Или что их тоже посадили в тюрьму. В России делали и так. Но когда он уже попал на рудники, друзья передали ему известия, что его жена с детьми бежали в Англию. И когда он дезертировал, он приехал сюда, чтобы их разыскать.
– И у него нет их адреса?
– Нет. Он знает только, что они в Англии. Он первым делом решил отправиться в Лондон, и на нашей станции ему надо было сделать пересадку, и тут он обнаружил, что у него украли билет и бумажник.
– А ты думаешь, он их найдет? Я имею в виду, не билет и бумажник, а жену и детей?
– Да, мне верится, что найдет. И я молюсь о том, чтобы он их нашел – и жену, и детей.
Но в мамином голосе не было уверенности. Это почувствовала даже Филлис.
– Тебе его очень жалко, да? – спросила она.
Мама некоторое время молчала, потом утвердительно кивнула. Дети старались сохранить спокойствие. Наконец она проговорила:
– Давайте будем постоянно просить у Господа, чтобы он смиловался над всеми, кто пребывает в заточении или в плену.
– Господи, будь милостив ко всем, кто пребывает в заточении и в плену, – повторила Бобби. – Я правильно сказала, да, мама?
– Правильно, дочка. О невольниках и плененных. О тех, кто пребывает в заточении и в плену…
* Говорите ли вы… (франц.)
* Вы подождать. Моя мама говорить по-французски… (франц.)
** Мы будем добрый к вам (франц.).