Аэропорт Инчхона. Люди толкались и проходили мимо с безразличием толпы. Многолюдные места похожи друг на друга, как ничто другое. Люди сталкивались плечами, кто-то вежливо извинялся, а кто-то невежественно грубил. Шум, стоящий в аэропорту, подавлял собственный голос, и, чтобы услышать себя, нужно прикладывать усилия.
Это место не отличалось от аэропорта в Москве. Тут только говорили иначе. Я слышала корейскую речь, видела корейские резкие иероглифы и ничего не понимала, так как не знала языка.
Мне уже приходилось не единожды прилетать в Корею, но в те разы я не оставалась одна. Всегда со мной кто-нибудь находился из сопровождающих, поэтому я даже не озадачивалась тем, чтобы запоминать дорогу. Если честно, в те годы я сама мало проявляла интереса к другим странам и не желала изучать новые города, как это делали туристы. В тот период, когда я часто летала, во мне полностью иссяк интерес к приключениям и осмотру достопримечательностей. Ведь везде они по сути казались одинаковыми. Все люди из любой страны стремились построить что-нибудь большое, величественное и блестящее. Не всегда красивое, но достойное памяти как самое-самое.
В этот прилёт мне пришлось внимательно осматриваться, чтобы поймать нужный ориентир. Вначале я шагала за потоком вышедших из самолета пассажиров, а затем искала знакомые информативные стойки на английском языке.
— Ксения!
Оглянувшись на крик, я столкнулась с расплывшимся людским морем, которое бурлило, дрейфовало и крейсировало одновременно. Я скользила взглядом по лицам из толпы, надеясь найти кричавшего, но с непривычки люди казались одинаковыми.
— Ксения! — послышался ближе голос Кванджона.
Закрутившись вокруг оси, мой взгляд блуждал и искал знакомые черты мужчины, но увидела я его только после того, как он поднял руку и помахал мне. Кванджон стремительно приближался, а толпа будто Красное море расходилось перед ним. Люди оглядывались на него и тут же что-то нашептывали друг другу, от чего гам усилился. Они следили за тем, как Кванджон, не стесняясь, подхватил меня и закружил вокруг себя. Когда мои ноги снова коснулись твердой поверхностности, он огляделся и, смутившись, отпустил.
— Прости, — заговорил Кванджон на английском. — Я так рад видеть тебя.
Вид его счастья поражал и невольно заражал. Его улыбка радовала меня, от чего я тоже заулыбалась в ответ. Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать или крепче обнять, я так точно и не поняла, но его действие подтолкнуло меня вспомнить — зачем я здесь. Моя улыбка слетела с губ, и, вместо того чтобы потянуться к нему, как ожидал он, я отступила и даже вытянула руку, чтобы не подпустить мужчину ближе.
— Я тоже рада, — проговорила я и растерянно оглянулась. — Но дорогу к выходу я тут вряд ли найду.
— Иди за мной, — Кванджон проигнорировал мой отказ от интимного приветствия и свободно взял меня за руку, не забыв отобрать у меня мой маленький чемоданчик.
Наш путь по аэропорту напоминал лабиринт. Мы то поднимались, то спускались на следующем повороте. Несколько раз сворачивали и передвигались на эскалаторе и на траволаторе. В конце мы выбрались на парковку, где нас ожидал Майбах последнего выпуска вместе с шофером в форме. Нам тут же открыли дверь, без приказа забрали мой чемодан и спрятали в багажник. Кванджон предупредительно помог мне сесть в салон, после чего сел сам. Дверь за ним закрыл шофер.
— Я проявил наглость, — сообщил Кванджон и схватил мою ладонь, притянув к себе. — И подготовил для тебя комнату у себя. Ты ведь не против?
Аккуратно вытянув руку, я разгладила невидимые складки на брюках, рядом со мной лежала сумка, а в ней распечатанная регистрация заселения в отель.
— Извини, но мне лучше остановиться в отеле, — проговорила я и закусила губу.
— Но…, — Кванджон поправил расстегнутый пиджак и повернулся ко мне всем телом, чтобы переубедить, но я первая перебила его.
— Потому что я уже оплатила номер в Лотте отель Сеул в Мёндоне.
Он кивнул и прокашлялся, принимая моё решение. Он даже улыбнулся мне, но неловко, словно успел распланировать наши следующие дни, забыв про моё мнение.
Кванджон связался с шофером и на корейском скорректировал курс. После чего я отвернулась к окну, рассматривая бурлящий дневной город в звенящей тишине салона.
Уже в отеле Кванджон потребовал лучший для меня номер и доплатил за повышение уровня обслуживания. Мы согласовали встречу на ужин в ресторане на первом этаже, а затем я отправилась наверх отдыхать.
Он осмотрительно не поцеловал меня на прощание.
В номере я включила телефон и на него тут же посыпались оповещения. Приходили сообщения и уведомления о пропущенных звонках. На некоторые я ответила, а остальные перенаправила. Ещё мне прислала ответ Марина, что она всё поняла и взяла руководство агентства на себя.
Матвей сообщил, что Лев под присмотром, и что его юристы подключились к решению этого вопроса.
Никита же предупредил, что Валентин Яковлевич заезжал к нему, и он забрал все документы, но если что у Никиты остались копии.
Выдохнув, я упала на мягкую постель и устало закрыла глаза. Московские дела постепенно решались. Но мне ещё предстоял серьезный разговор с мужчиной, который видел во мне жену, а он для меня успел стать прошлым.
**
— Ты отлично выглядишь, Ксения, — проговорил Кванджон, стоя за мной и пододвигая стул, чтобы я удобно уселась.
Вежливо кивнув на его комплимент, я всё же осталась к нему равнодушной. Потому что понимала, что он лгал.
Когда я только спустилась, то заметила в его глазах удивление. Он не ожидал увидеть меня за ужином, который предполагал налёт романтики, в обычных классических чёрных брюках и простой бежевой блузе. Мой вид напоминал образ офисника, работающего с девяти до пяти, но никак ни топ-модели с собственным модельным агентством. К тому же раньше я стремилась принарядиться для него, потому что знала, как ему нравится мой изящный и безукоризненный стиль. Вот только Кванджон не знал, что в эту поездку я не брала ничего нарядного. В моём чемодане лежали джинсы, брюки, пару блуз и футболок. Даже лодочки у меня оказались единственные, вся остальная обувь на плоской удобной подошве.
Потому что я готовилась не к свиданиям, а переговорам.
— И ты, — тихо проговорила я, обращая внимание на насыщенно-синего цвета костюм, который подчеркивал статную фигуру мужчины и его красивые черты лица, и в конце призналась. — В эту поездку я взяла мало вещей.
— Тогда не забудь здесь сходить по магазинам, — с довольной улыбкой предложил Кванджон. В его глазах мелькнуло снисхождение и толика облегчения, будто он радовался моим словам. Неужели он посчитал, что я только что намеком попросила содержания? Нахмурившись, я пропустила момент, когда Кванджон коснулся моей руки и радостно добавил: — Возьми мою карту, Ксения. Тогда Сеул раскроется перед тобой во всей своей первозданной красоте.
Или продажной? Будто я не знала, как любой город быстро раскрывал своё нутро вместе с людьми, если помахать перед ними дармовыми деньгами.
— Разве магазины Кореи отличаются от московских? — Съязвила я, отпив воды.
— Конечно, — воскликнул он, не замечая моей колкости. — Мне нравится Россия, но тут, по-моему, намного лучше.
— Ты не можешь беспристрастно говорить на эту тему, — хмыкнув, заметила я.
Сжимая в пальцах ножку бокала, я надеялась, что наш разговор не скатится в межнациональный спор, который всегда был и будет, если люди не научатся уважать и принимать чужие отличия.
— Согласен, — кивнул Кванджон, что сильно обрадовало меня, и я с облегчением выдохнула. Но через секунду он отрицательно покачал головой и решительно добавил. — И в то же время нет. Я рационально оцениваю потенциал будто страны, человека или любого предприятия, и скажу тебе, здесь ты способна стать более известной и богатой моделью. Особенно если примешь моё предложение.
Всмотревшись в красивое лицо мужчины передо мной, я досадливо хмыкнула. Ведь Кванджон верил всем сердцем в то, что говорил. Он верил в свои слова, в свои убеждения и в самого себя. Он действительно замечательный человек, который ценил любовь и заботу, но он в первую очередь всё же думал о себе. Он не эгоист, но и не альтруист. Раньше мне даже в голову не приходило, что мне нравилось такое качество, как самоотверженность, бескорыстность и безвозмездная забота о других. Эти качества иногда казались такими глупыми, такими неразумными, но в то же время самоотверженные люди для меня являлись оплотом стойкости и непоколебимости.
Таких качеств я никогда не находила в себе, но они меня безмерно восхищали. Они даровали меня веру в существовании добра в человеческих душах.
А Кванджон…. Он бизнесмен, который умел зарабатывать и эффективно тратить деньги. Три года назад он помог мне с эфиопской деревней. Но также я знала, что он воспользовался новостью о его благотворительной деятельности и растиражировал её.
Скорей всего его желание жениться на меня имело ни одну подоплёку. Возможно я часть его следующего бизнес-проекта. А это звучало обидно даже для меня. Хотя я не влюбленная в него женщина. К тому же я всегда умела находить выгоду для себя и мыслила достаточно трезво.
— Почему ты хочешь жениться на мне? — Напрямую спросила его, чем явно шокировала его.
Кванджон подавился. Он схватил салфетку со стола и прижал её ко рту. Он едва заметно удлинял момент, чтобы успеть подумать перед ответом. Он действительно это делал «едва заметно», но я сумела подметить его вялые чуть замедленные движения, а также напряженные черты лица. Мне повезло, потому что я не отводила взгляда от Кванджона и ждала. Мне хотелось услышать от него его чувства, чтобы окончательно определиться с выбором. А также, чтобы не страдать чувством вины, что разрушила наши вообще-то неплохие отношения.
— Потому что ты обворожительно красива, — Кванджон мягко улыбнулся и затем потянулся ко мне, чтобы взять мою руку.
Его вид располагал и создавал обманчиво-теплое ощущение. И я бы согласилась на его предложение, если бы другой голос не признавался иначе.
«потому что ты моё счастье»….
«в твоих глазах до сих пор мерцает радуга»….
— Это всё? — с разочарованием уточнила я и мельком осмотрела зал ресторана, в котором сейчас блистали корейские дамы. — Но красивых женщин много. Только в одной Корее их полно.
— Но у тебя настоящая красота и это цепляет сильнее, — неожиданно признался Кванджон, но, заметив мой прищурено-скептический взгляд, понял, что его слова не убеждали меня. — Ты умная. Твой маленький бизнес процветает, а это доказывает, что мы похожи. У тебя восхищающее хобби. Твои благотворительные проекты очень популярны во всём мире. И за эти качества ты мне нравишься. Более того, я люблю тебя, Ксюша. Поэтому я хочу видеть тебя своей женой.
Вот теперь картина ясна. Вот его реальное представление обо мне.
Красивая по меркам всего мира — мною можно хвалиться и за меня ему не придется стыдиться. Достаточно умная и способная — бессмысленно транжирить его состояние не стану, а ещё смогу помочь приумножить его. Уважающее миром хобби, благотворительность — это красивая этикетка для превосходного имиджа утонченного и благородного человека.
Он готовил для меня место подле него, как правильная формулировка в досье.
Красота не всегда даровала благо обладателю. Она имела свойство также приносить страдание своему носителю. Некоторые считали, что если женщина красивая, то большего ей нечего желать. Словно моя красота принадлежала не мне, а другим, чтобы они смотрели, восхищались и гордились. Особенно если женщина «удачно» выходила замуж. Но удача не синонимична счастью. Ведь так?
Красота всегда управляла людьми. Нередко внешняя красота становилась врагом внутреннего мира. Но почему мы ставим красоту на одну чашу весов, а ум на другую? А если человек имел и то, и другое, то значит он словил благословение фортуны. Разве без красоты или ума человек не может найти собственное счастье, правда отличающегося от всеобщего?
Из-за этого общество иногда жестокосердно относилось к моделям и к другим профессиям связанные с внешностью. Всем тем, кто зарабатывал, используя дарованную красоту, встречались те, кто превозносил их. Из этого выливалось то, что одни получали власть, а другие возможность обладать чужой красотой. Поэтому эскорт зачастую встречался среди моделинга. Потому что жажда обладания пьянило, но также и разрушало. Но уничтожало оно ни одного, а обоих — и того, кто жаждал обладать, и того, кто упивался властью над жаждущим.
Поэтому я когда-то влюбилась в Глеба. Он никогда не жаждал меня. Он испытывал со мной комфорт и уют также, как и я. Когда мы рядом, то чувствовали внутри зарождение искорки счастья, которая согревала нас.
Поэтому наша любовь прекрасна, и она стоила борьбы за неё. Потому что она особенная для меня и для него.
Отвернувшись, я аккуратно прижала салфетку к щеке и промокнула парочку утекающих слезинок. Кванджон явно удивился моей сентиментальности, но всё же, не теряя времени, ловко достал из нагрудного кармана футляр с кольцом с изумрудами и малахитом.
Он только что сильно обманулся.
— Извини, — я отняла слегка влажную салфетку от лица и добавила. — Моя голова загружена делами агентства. Последние дни сильно выматывали меня, и я стала чрезмерно эмоциональной.
Кванджон нахмурился. Видимо он не понимал, зачем я рассказала о проблемах, но постарался проявить чуткость и заинтересованность.
— У тебя проблемы?
— Есть небольшие, — кивнула я, добавив про себя, — «или не очень».
Я устало выдохнула и поджала губы, не зная как правильно отказать и в то же время не обидеть человека. Мы строили отношения; и мы были близки; хоть мы не смогли стать чем-то целым, но делать ему больно — я не хотела.
— Тогда продай его, — вдруг воскликнул Кванджон, приподняв брови. — И переезжай ко мне. Тут назревает серьезный проект. Я про него уже упоминал. Мы вместе сможем построить нашу собственную семейную империю.
Он открыл футляр и с довольным видом пододвинул его в мою сторону. На его лице сияла улыбка, будто сделка уже у него в кармане и осталось только формально подписать бумаги, чтобы закрепить её.
Из-за этого все мои благие намерения испарились. Меня обуял гнев. Потому что единственное, что я ненавидела всем сердцем, — давления на меня. Вспыхнув, я натянуто улыбнулась и холодно проговорила:
— То есть мне нужно всё бросить: дом, друзей, агентство, — про себя добавив, — «сына, которому дала обещание». — Всю свою жизнь отложить ради тебя. При том, что я честно признаюсь тебе, что не люблю. Я испытываю только небольшую симпатию к тебе, и как, по-моему, этого мало для брака.
— Этого не мало, — возразил Кванджон, наклоняясь ко мне. — Моей любви хватит на двоих.
— Кванджон, — рявкнула я, стукнув по столу. — Не унижайся до жалких крох. Ты ведь хочешь иных отношений. Чтобы девушка светилась при виде тебя. Чтобы она думала о тебе. Чтобы она дышала тобой, как и ты. Прошу, не унижай себя до таких мелких отношений: где ты будешь ждать от меня ответных чувств, а я испытывать вину за их отсутствие. Я была счастлива в наших несерьезных отношениях, но, чтобы они развивались, нужна любовь обоих.
— Ты так говоришь, как будто знаешь, что значить любить, — он печально взглянул на меня. — Я думал, что ты никого не любила. Я думал, что твоё сердце пустует.
Он думал…, что моя душа одинока.
— В моём сердце всегда был другой. Однажды я его оставила, потому что выбрала мечту. Но я никогда не переставала любить его. Никогда.
— Любила? — Кванджон растерянно вперил взгляд, а чуть позже нахмурился. — Но ведь его не было рядом с тобой? Или?
— Верно, — кивнула я. — Я бросила его, а сама уехала. А затем сожалела, что сделала это. Если мы поженимся, то моё сердце никогда не будет принадлежать тебе. Только ему.
— Но как? Я не понимаю. Я думал, что между нами, — он взмахнул руками, чтобы придать словам больше смысла. Но верные слова не приходили. Они ускользали, будто вода. — Я думал, что мы понимаем друг друга.
Сумев облечь мысли в слова, он посмотрел на меня, словно хотел найти во мне знакомые ему черты Ксюши-модели. Но с ним я не проявляла настоящую Ксюшу, только отражение реальной себя. А сейчас перед ним сидела истинная я, которую он не узнавал.
— Мне было удобно с тобой. Ты умеешь заботливо ухаживать. Ласково касаться и непринужденно улыбаться, когда молчание между нами натягивалось. Я не чувствовала себя обязанной влюбляться в тебя. Но, как оказалось, я обманулась. Потому что ты рассчитывал на крепкие отношения в будущем. Об этом я не подумала. — Я тяжело вздохнула и, подняв голову, уверенно проговорила. — Прости меня, Кванджон, но я не приму твоё предложение. Потому что оно мне не подходит, как и тебе. Прощайте, Кван Чу Вон.
Я встала, даже не прикоснувшись к еде, слегка поклонилась, как он когда-то учил меня, а затем гордо ушла, ни разу не обернувшись.
В номере меня затрясло, словно я одержала давно желанную победу. Так часто я бросала людей, не объясняясь. Я просто сбегала, навсегда исчезнув из их жизни. Но сейчас я впервые отказала человеку и попрощалась с ним.
Казалось, что в ту секунду в меня впрыснули адреналин. Но его действие заканчивалось, и теперь сердце судорожно билось в груди, а руки отражали его дрожь. При этом во мне разрасталась радость. Она медленно заполняла меня, вытесняя озноб.
Я справилась.
У меня получилось.
Облегченные слезы выступили между ресниц и неспешно покатились вниз. Впервые я не спешила осушить глаза и стереть следы плача. Наоборот они мне показались символом моей смелости, от которой я пряталась. Эти слезы — слезы осознанного выбора, а не потоку обстоятельств и страха.
Ещё мне хотелось набрать Глеба и поделиться с ним моими чувствами. Хотела рассказать, как раньше боялась делать выбор и позволяла судьбе выбирать и решать за меня. Я притворялась решительной; говорила себе и другим, что я смело борюсь за себя, но это всего лишь самообман. Был тогда, но не сейчас.
Я сумела ответить за собственные чувства и защитить себя. Моя мама сегодня бы точно гордилась мной.
Резко зазвонил телефон. Он отвлек меня, и в первую секунду я не понимала, что за звук вторгся в мои мысли. Но затем мне показалось, что это Глеб. Мелькнула идея, словно он чувствовал меня на расстоянии. Из-за этого я подскочила и выхватила телефон из сумки, но на дисплее маячил номер ресепшена дома. Мне звонил консьерж.
«Здравствуйте», — услышала я, когда приняла вызов. — «Ксения Валерьевна? Я Иван, консьерж дома, в котором вы проживаете».
— Да, я помню вас. В квартире пожар или потоп? — Уточнила я. Обслуживающий персонал дома звонил редко владельцам квартир. Только при серьезных обстоятельствах, когда необходимо срочно вернуться. — Или мою квартиру обокрали?
Меня ужаснула пришедшая мысль. Почему я вообще считала, что моя дом — крепость. Украсть можно всё что угодно, а стены квартиры вряд ли серьезное препятствие, если на кону высокие ставки. Вдруг Нинель захотела получить важные документы или печати, а Анатолий не обнаружил их в кабинете, успев побывать там. Поэтому они вместе ворвались в квартиру и….
«Нет-нет», — забормотал Иван, видимо услышав панику в моем голосе. — «Не волнуйтесь. Дело в другом. Мне сегодня принесли почту, и, когда я сортировал её, то обнаружил письмо для вас. На ней пометка «срочно», вот я и подумал сообщить вам об этом».
— Откуда оно? — Расслабленно проговорила я, растирая лоб.
«Эфиопия… район Сомали… зона Корахе… деревня Шеке. Вроде бы прочитал правильно», — проговорил он.
— Вы можете открыть?
«Но это как-то некрасиво…». — Неуверенно пробормотал консьерж.
— Вы знаете английский?
«Не особо».
— А читать умеете?
«Вы хотите, чтобы я прочитал вам? Открыл письмо и прочитал на английском?» — Изумился мужчина.
— Да, мне бы не прислали письмо с отметкой «срочно», если бы не произошло что-то действительно срочное. Прошу…. Я вам потом выдам премию, — настойчиво умасливала его я.
«Это, Ксения Валерьевна, вообще не красиво. Если хотите отблагодарить, то подарите лучше коробку вкусных конфет». — Проворчал Иван, сдаваясь.
— Тогда вы получите самые вкусные, — пообещала я, из-за чего он хмыкнул.
Благодаря звукам я будто наяву увидела, как консьерж положил телефон на стол и включил громкую связь, а затем распечатал конверт и на корявом английском прочитал письмо.
Мне приходилось несколько раз тормозить Ивана и просить его перечитать строку, потому что не понимала прочитанных слов. Но мы столкнулись с такими сложностями не из-за плохих навыков в лингвистики консьержа, а из-за неправильного написания некоторых слов. Большая часть людей из деревни говорили на амхарском языке и совсем чуть-чуть на английском. Я же амхарским владела не так хорошо, как хотелось бы. Я говорила с местными на их языке, но не читала и не писала на нём. Для эфиопов из деревни написания письма складывалось из смеси родного языка, плюс особенности диалекта и очень плохого знания английского.
Поэтому навыки Ивана, как чтеца, только усугубляли ситуацию, а не полностью портили.
Chigiri, moti, isati — беда, смерть и пожар. Три слова на амхарском, которые постоянно повторялись. Они записали их, используя английские буквы. Из всего письма я поняла главное, они срочно нуждались во мне.
«В деревне случился пожар?» — Уточнил Иван, когда я прошептала перевод слов.
— Спасибо вам, — душевно поблагодарила его. — С меня конфеты, а мне пора.
«Летите в Эфиопию?» — быстро понял он.
— Да, приглядите за квартирой.
Скинув звонок, я устремилась в спальню собирать чемодан, потому что кое-что уже было разложено. Через интернет я выкупила билеты до Аддис-Аббебы. Туда редко летали прямые самолёты, поэтому пришлось брать через Дубай, который улетал через шесть часов.
Спустя сорок минут с чемоданом в руках я спустилась на первый этаж и стремительно подошла к стойке ресепшена.
— Мне нужно срочно выселиться, — проговорила я на английском, как только администратор заметил меня.
Кореянка в форме дежурно улыбнулась и чуть смущенно мотнула головой, в традиционном для неё приветствие. Она нажала на панель встроенного компьютера, попросила у меня документы и ключ, а потом вернула бумаги.
— Деньги вернутся на счёт карты, с которой оплачивался номер. — проговорила она.
Равнодушно кивнув, я не вслушивалась в речь девушки. Это Кванджон доплачивал за номер, так что деньги его и должны вернуться к нему. Возможно так даже лучше, что мне надо срочно покинуть страну.
— Спасибо, — сказала я, когда кореянка закончила, и добавила. — Ещё мне нужна машина.
— Конечно, к вам подойдут через пару минут, — девушка двумя руками показала мне на кресла фойе, где я могла подождать.
Посидев не больше десяти минут, ко мне подошёл консьерж отеля.
— Машина ожидает вас, — проговорил он и взял мой чемодан.
Он проводил меня к черной машине местной марки, положил багаж в багажник и поклонился, пока я садилась в салон. Через интерком я сообщила водителю, куда меня нужно отвезти, и откинулась на сиденье.
Нужно кого-нибудь предупредить о срочной поездке.
Достав телефон, я набрала Марину, но она не отвечала ни на первый звонок, ни на второй. Видимо выключила звук, когда находилась на съемках, — мелькнула мысль. Отвлекать также других от работы я не хотела, поэтому набрала того, у кого есть в обязанностях передавать информацию.
Женя ответила со второго гудка.
«Ксения Валерьевна, давно вас не было…».
— Женя, передай, пожалуйста, Марине Рубиной, что я срочно улетаю из Кореи в Эфиопию, — нетерпеливо перебила я её.
«В Эфиопию…. Я даже не знала, что вы улетели в Корею», — буркнула она, и как мне показалось с нотками обиды.
— Тоже срочно пришлось улететь, — ответила ей. — Ты главное передай Марине об Эфиопии. Ладно?
«Да-да, я ведь ваш секретарь. Это моя работа».
После чего Женя без прощания скинула звонок. Потрясенная от её слов, я убрала телефон в сумку и с некоторым отупением разглядывала город.
Я ни о чём не думала, а только пялилась на промелькнувшие здания и занятых своей жизнью людей. Сумерки настигли меня, когда машина въехала на территорию аэропорта. Водитель вытащил чемодан и вежливо попрощался.
Уже стоя в очереди на досмотр, я неожиданно призадумалась о Жене. Вроде бы раньше она не вела себя так грубо, даже когда я намекала на её ложь. Неужели она обиделась, что её не предупредили о моём отъезде, или дело в другом?
Мысли перескакивали с одной идеи на другую, когда телефон зазвонил. Фото Марины обрадовало меня, а также появилась надежда, что насчет Жени я всё же выдумывала невероятные небылицы.
«Ты знаешь, что я узнала», — выкрикнула Марина.
Зажимая телефон между щекой и плечом, я старалась удержаться на месте и ничего не уронить. Очередь постоянно двигалась, поэтому руки были заняты сумкой, чемоданом и документами. Так хуже всего то, что за мной стоял и пихал вперед один тип, которому явно невтерпеж поскандалить.
— Говори скорее, у меня телефон разряжается, — поторопила Марину, когда послышался пиликающий сигнал.
Надо было зарядить его в отеле перед отлетом!
«А ты где?» — Вдруг озадачилась Марина.
— Почти в самолете. Она ведь тебе уже сообщила? — Уточнила я, делая шаг вперед, чуть не роняя сумку.
«Что и кто сообщил?» — Сильнее удивилась подруга.
— Я полетела в Эфиопию, — ответила я одновременно с объявлением рейса.
«Что? Ничего не поняла», — воскликнула Марина, а я вздохнула, чтобы повторить ответ. — «Стоп! Ты сбила меня», — вспомнила Рубин и перебила меня. — «Я узнала кое-что о Жене Авдеевой, твоей секретарше».
— А что именно? — Напряглась я и сделала широкий шаг вперед.
«Она двоюродная сестра Регины! Регины Афанасьевой. Помнишь её…».
Меня снова толкнули вперед, но в этот раз мой телефон выскочил из зажима и, пролетев дугу, ударился экраном сначала о стенку, а затем с треском рухнул на пол. К тому же убиение смартфона завершилось проездом по нему огромной поломоечной машиной.
Он точно и навсегда закончил своё существование в этом мире.
— Простите! — Выскочил клинер, когда понял что на что-то наехал. — Я извиняюсь! Простите!
Мужчина кричал то на корейском, то английском, затем достал откуда-то остатки растерзанного и мокрого телефона и вернул его мне. Схватив обломки, я запихнула их в сумку. Думать о смартфоне некогда, подходила моя очередь.
— Не волнуйтесь. — На английском ответила я, а затем махнула в сторону мужика позади меня. — Он ответственен за происходящее.
Мужику-пихателю мои обвинения совсем не понравились. Он забухтел после моих слов, с каждой секундой усиливая громкость. Из-за него очередь и дорога до самолёта казалась вечностью.
Уже на борту самолета я попросила бутерброд и таблетку аспирина. Мысли невольно вернулись к прерванному разговору с Мариной. Головная боль усиливалась из-за того, что имя напоминало мне о чём-то. Это имя было как-то связанно с прошлым, но как именно память не спешила раскрывать.
Самолёт взлетел.
Устав и наевшись, я решила немного вздремнуть.
…
Длинные светлые волосы спускались ниже талии. Они колыхались от медленного, но решительного шага. Спина девушки гордо выпрямлена, икогдаона уходила после проигрыша на южном конкурсе, то ни разу не обернулась.
Блондинка с королевской внешностью степенно прошла мимо в белоснежном платье от Валентино. Она встала к фотостенду и изящно вытянула ногу, отклонив голову назад. Её волосы, перекинутые за спину, кончиками достигали до тонкого пояса.
Модель, что испортила платье строительной ватой, чтобы вырвать победу у соперницы. Она беспощадно растерла стройматериал изнанку наряда и обувь, чтобы противница не смогла сделать ни шагу. Настолько сильно она жаждала победить. И за это Марков уничтожил её репутацию.
Именно поэтому её лицо казалось знакомым, когда она проходила мимо кафе. И именно она сидела в одной машине с Нинель и жарко с ней спорила.
Именно её имя назвала Марина.
Регина Афанасьева.
А её сестра работала последние месяцы секретарем в модельном агентстве!
…
Из-за кошмарного сна-воспоминания я подорвалась с места. Опустив голову вниз, я зажала её между ног, чтобы хоть как-нибудь успокоиться. Тем временем стюардесса объявляла посадку в Дубае. Мой стоповер тут чуть больше часа.
Ко всем проблемам мой телефон сломан, и я не успевала купить новый, а Марина и вообще никто в Москве на данный момент не знал — моё нынешнее местонахождение. А единственный, кому я успела его сообщить, оказался неблагонадежным осведомителем.
**
Выйдя из самолёта в Аддис-Аббебе, я в первую очередь связалась со знакомым эфиопом Абелем через его брата таксиста. Именно он занимался транспортировкой продуктов и вещей первой необходимости до ближайших сел. Уже два года, как между нами действовал договор, по которому он отвозил меня в деревню и после возвращал в столицу. Расстояние от Аддис-Аббебы до Шеке приличное и мало кто брался за такую работу, поэтому данную услугу Абель предоставлял только для меня.
В этот раз мне пришлось немного его подождать. Потому что обычно я с ним связывалась заранее. Но, когда его потрепанный высокий грузовичок подъехал к аэропорту, он вышел и приветливо растянул губы в частично беззубой улыбке, а затем помог залезть в кабину автомобиля.
— Ты ведь вроде недавно уезжала, — Абель заговорил на смеси английского и амхарского и завёл с глухим выхлопом машину.
— Мне письмо пришло из деревни. У них пожар случился.
— Беда, — грустно проговорил он, качая головой и поцокивая. — Кто-то погиб?
— Подробностей не знаю, поэтому сразу полетела сюда.
Остальную часть путь я провела в полусне, из-за чего больше молчала, чем говорила.
К тому же отголоски кошмара, который я увидела при подлёте к Дубай, омрачали меня. Мой телефон сломан, а в аэропорту Дубай купить новый аппарат я не успела, как и связаться с Москвой. Я приобрела телефон уже в Аддис-Абебе, но симка в нём не работала. Видимо она тоже повредилась, когда поломоечная машина проехалась по ним. Попытка подключиться к общественному вайфаю сорвалась, потому что сигнал тут слабый. Мне не удалось даже войти на электронную почту.
От разочарования хотелось биться об асфальт. Но тут обстоятельства оказались сильнее меня. Мне пришлось отложить прием связи с Москвой на поздний час.
Мы прибыли в Шеке в вечерних сумерках. Меня встречали всей деревней. Абель уехал в соседнюю деревню, и мы договорились, что он вернется за мной дня через два. Эфиопы из Шеке тут же взяли меня в оборот и отправились показывать мне погоревшие места. Пострадало, к счастью, не много, но приступать к работе было уже поздно. Они вкусно меня накормили и отправили спать в отдельную хижину. Но мне перед сном захотелось, пока последние сумерки ещё освещали дорогу, пройтись и осмотреться.
Кое-что меня зацепило, когда местные жаловались на пожар. У одного сарая я заметила длинную борозду прожженной земли, которая тянулась до мелкого кустарного леса. Захватив с собой маленький фонарик, который потерялся в прошлый раз, я отправилась в обход. Борозда действительно оказалась странной. Она тянулась слишком аккуратно и продуманно, словно огонь жег не всё, а только конкретный сарай.
Она мне напоминала линию поджога, а не случайный пожар. Но зачем и почему?
Дойдя до рощи, где борозда закончилась, я при помощи фонарика осмотрела ближайшие кусты и недавно вырытые кучи. Ничего подозрительного и в то же время ничего нормального. Разве огонь не должен разойтись дальше по сухой траве? Или я снова додумывала факты ради удобной правды?
Я уже развернулась, чтобы вернуться в деревню, когда фонарик зацепил блеск. Замерев, я нерешительно подошла к нему и обнаружила под слоем листьев и земли канистру, пахнувшую бензином.
А это уже не домыслы чуть помешанного на паранойе сознания. Неужели кто-то умышленно совершил пожар?
Усилием воли я заставила себя войти в предоставленную хижину и лечь на спальное место. Если пожар был не случайным, то скорей всего это месть от соседних народов или вообще подстава от сомалийцев. Ведь тут конфликт может начаться от любой маломальской провокации.
Закрыв лицо руками, я пыталась убедить себя в том, что это совпадение. Всего лишь обычное совпадение, но прозорливое предчувствие нашептывало мне тоненьким голоском, что рядом пряталась моя опасность. Проворочавшись, я всё же смогла уснуть, а затем… лучше бы совсем не просыпалась.
Я открыла глаза из-за женского визга и резко поднялась с постели. Сейчас ночь, но почему-то в окне мне померещилась яркая вспышка. Едкий запах защекотал обоняние и сдавил грудную клетку. Я подскочила на ноги и подбежала к окну, чтобы понять что за опасность в деревне, когда взрывная волна сбила меня с ног. Я упала на дощатый пол хижины, чувствуя как ладони покрылись мелкими, но кровоточащими царапинами. Попыталась подняться, оперевшись об стол, но не удержалась и снова упала, разбивая колени. Грохот от взрывов и автоматной очереди приглушили остальные звуки. А сизый туман разъедал слизистую от чего у меня потекли слезы.
Первородный страх окутал меня. Мне показалось, что я задрожала всем телом от предчувствия скорой расправы. Но я услышала женские крики и что-то во мне заставило не сдаваться. Пока рано. Пока рано поддаваться панике.
Откуда тут опасность? Это ведь деревня с обычными эфиопскими трудягами, которые хотели выжить. Они жили здесь, чтобы прокормить себя и своих детей.
Уши заложило, а туман в голове не собирался пропадать. Всё перед глазами показалось размытым. Только периодические вспышки ярко виднелись за окном. Я повторно попыталась встать, но не успела. Кто-то проломил дверь моей хижины. Огромная черная тень с автоматом в руках направилась ко мне. Массивные кожаные армейские ботинки тяжело опускались, и вроде бы глухой звук отзывался слишком четко и громко в туманной голове. Черные пальцы больно впились в плечо, поднимая меня. Он не задумался, что мне больно. Хуже того, когда я не сумела подняться, неизвестный прикрикнул на меня на незнакомом диалекте. Я не поняла его, но инстинкты кричали, что мне нужно его бояться. Моя жизнь сейчас не в моих руках.
Мне пришлось подняться и пройти на выход. Дуло автомата уперлось в правую лопатку, неприятно покалывая. Я, запинаясь, переступила порог и окинула взглядом долину.
Глаза давно слезились от едкости вокруг. Сердце кольнуло от окружающей боли и страданий. Я увидела как мужчины пытались бороться с захватчиками, но явно проигрывали им. Женщины испугано кричали, пытаясь спасти детей. Но к сожалению черных теней слишком много в нашей деревне. Кто-то из них поджигал местные посевы, а кто-то вырубал скот. Недалеко от меня кто-то истошно закричал, но крик резко прервался после одиночного выстрела.
Что-то во мне сломалось. У меня пропал воздух, и я начала задыхаться. Тень позади меня сильно толкнула, чтобы поторопилась, но я не смогла идти. В изнеможении я схватилась за руку неизвестного, пытаясь произнести слова помощи на амхарском. Но страх парализовал память, из-за чего я выдавала ужасную смесь на разных языках. Мой беспомощный вид не вызвал сострадания у тени. Наоборот, он повысил голос и пнул меня, попав в бедро.
Боль, страх, унижение. Никогда не думала, что меня можно сломить. Но перед лицом реальной опасности я оказалась слабой, обычной женщиной, которая молила о пощаде. Я валялась на пыльной земле, слезы текли по щекам, руки дрожали, а голова шла кругом.
Тень крепче прижала к себе автомат, направляя в меня дуло. Вспышка ярко осветила мне лицо скрытое маской. Темная кожа в прорези блестела, как и черные глаза. В них не было сомнений или раздумий. Одна лишь цель и готовность убить.
Стольких потеряв, я никогда не ценила свою собственную жизнь. Она просто была, и мне казалось, что я обязана её прожить.
НО я вообще хотела ли иметь свою жизнь? Хотела ли жить по-настоящему?
Вчера я бы не поняла вопроса, а сейчас да. Я хотела жить. Хотела ценить счастье, которое мне подарила судьба. Хотела поблагодарить за всё, что получила и не ценила. Принимала как должное. Потому что сейчас перед лицом смерти я искренне хотела дожить до старости. Хотела видеть людей, которых люблю. Хотела сказать, как они дороги моему сердцу.
Медленный ВДОХ и последующий ВЫДОХ.
Мой выбор впервые не принадлежал мне. Сейчас жить мне или умереть решала сама судьба. И я покорно позволила сердцу выбрать направление.
Я медленно закрыла глаза, отдаваясь освобождающему чувству, когда услышала очередной одиночный оглушающий выстрел.