Если не тревожить затянувшуюся недавно рану, она перестаёт саднить. Так же и с чувствами. Если убрать источник их раздражения, они стремительно черствеют.
И я чувствовала себя каким-то биороботом. Существом, которому выключили способность осознавать себя как живое. С Костиком на контакт особо не шла, но игнорировать факт его существования не могла. Что бы он не сделал в своей жизни, он мой брат. Человек, который большую часть своего времени, пока мы росли, посвящал мне, оберегал. И мне проще сдохнуть, чем оттолкнуть его окончательно. А Макс… возможно ли вообще отказаться от человека, которого безоглядно любишь на протяжении многих лет?
Нет.
Но и переступить через себя всё равно что свободно войти в болотную жижу и позволить ей поглотить, сомкнуться над головой и навсегда утянуть на дно.
Сняв джезву с плиты, я в тысячный раз прогоняла перед глазами сценарий наших дальнейших отношений, но никак не видела белого света в конце тоннеля. Чтобы всё было хорошо, чтобы я не была подвержена опасности. Но для этого ему нужно выйти из игры. Но как выйти из состава «семьи» тому, кто являлся сыном основателя банды?
Я вздохнула и разлила кофе по кружкам.
— Сегодня утром стало известно о смерти главы организованной преступной группировки, Самохина Николая Степановича по кличке «Арбат». Напомним, что два дня ранее на Большой Тульской на полной скорости вылетел с моста на парковку автомобиль «Митсубиси Паджеро». В машине обнаружены два тела: мужчины и молодой женщины. Личность девушки была установлена на месте. Тамилова Татьяна Викторовна, уроженка города Подольск, студентка института международных отношений. Личность водителя была опознана только сегодня. Экспертиза выявила, что оба находились в состоянии наркотического опьянения, что и стало причиной неосторожного вождения и аварии впоследствии…
Обернулась и посмотрела на Костика, а тот на меня. И не было в его взгляде ни чувства вины, ни триумфа. Просто взгляд. Ничего не выражающий и абсолютно спокойный. Увидишь этого парня в толпе и никогда не подумаешь, что он приложил руку к убийству Арбата и Тарзана.
И нет, я не винила. Совесть кусалась и бесновалась, что я жестокая сука, но… Тарзан ведь столько «добра» мне и другим людям сделала. Страшно подумать, что могло случится не будь Макса рядом в день моего рождения. Дамир бы меня использовал, растоптал. Смогла бы я после смотреть Картеру в глаза? Никогда. И я могу сколько угодно убеждать себя, что рассказала бы всё Костику, но… я бы никогда не рассказала о том, что произошло за закрытыми дверьми чилаут-зоны. Потому что Костик и Макс нашли бы Дамира и расправились. Меня бы остановила угроза их наказания за месть.
А если бы Картер не успел, когда Игнат меня на блюдечке предоставил ублюдкам, которые выполняли приказ Арбата? Утром меня нашли бы у института. Раздавленную и… возможно, мёртвую.
Так должна ли я мучится совестью за то, что мне не жалко Тамилову? Я знаю, Костик с Максом защищают меня. Всегда защищали.
— Осуждаешь? — спокойно спросил брат, когда я поставила на стол его чашку с крепким свежесваренным кофе.
— Нет. Как ни странно, я понимаю.
Я села на стул и снова посмотрела в глаза парня. Костик выглядел уставшим и даже подавленным.
— Ты собираешься что-то делать с этим? — спросила, даже не надеясь на положительный ответ.
Но, к моему удивлению, он был. Брат склонил голову на бок и улыбнулся так, как улыбался с утра после ночных гулянок в клубах. Совершенно удовлетворённо.
— Не я, но все будут довольны. Ты тоже.
— И о чём ты говоришь? — хмыкнула я, действительно пытаясь понять.
Вот только Костик промолчал, одарив меня новой загадочной улыбкой, которую поспешил спрятать за кружкой.
— Макс расскажет, — Костя сделал паузу, задумчиво взглянув в окно. — Наверное. А если нет, то это сделаю я, но несколько позже.
Я промолчала, с новой силой осознавая, как же сильно вляпался мой брат. Ведь если их поймают, то это срок. А я не смогу подобное пережить. Моё сердце разорвётся от боли.
Неожиданно раздалась трель телефона. Я взглянула на часы, пока брат доставал мобильный. Было семь вечера. То время, когда он обычно уходил из дома. Но я знала, что сегодня, как предыдущие дни, он никуда не пойдёт, потому что я всё ещё оправлялась от событий.
— Да, — резкое, как всегда. — М-м, уверен, что стоит?
Я подняла на него взгляд, догадавшись, кто собеседник, и Костик протянул мне смартфон. Сердце ёкнуло, но я… да, я взяла гаджет.
— Алло, — произнесла тише, чем хотела, словно боясь, что услышит.
— Кэти… мы можем поговорить?
— Говори.
— Не по телефону, Малая, — хмыкнул Макс в трубку.
— Тогда где?
— Выходи, — сказал и сбросил вызов, будто был уверен, что выйду.
Но я и впрямь вышла. Машина Картера стояла у наших ворот, а он сам курил, прислонившись к пассажирской двери. Знакомый табачный запах ударил в нос, когда я приблизилась, и парень тут же двумя пальцами отшвырнул окурок на дорогу, рассыпав искры в сумерках.
Он замер, глядя на меня, и не торопился усадить в тёплое нутро автомобиля. Просто смотрел. Будто запоминал.
— Будешь здесь говорить? — я отвела от него взгляд, потому что не хотела видеть его таким грустным и задумчивым. Я хотела обнять. Прижаться к крепкой груди и ещё раз услышать, как громко стучит его сердце, когда я рядом. — Я думала…
— Садись в машину, — Макс отстранился и открыл мне дверцу.
Кивнула и заняла пассажирское сидение. Пристёгиваться не стала, рассчитывая, что мы никуда не поедем. И мы действительно остались на дороге. Картер молчал, сжимая руль до побелевших костяшек, а я не знала, что говорить. Да и нужно ли что-то говорить? В салоне тихо играла «Deep end» от певицы Ruelle, и я повторила про себя три короткие строчки из припева, соглашаясь с каждым словом:
I'm slipping into the deep end. I'm in over my head. I can't catch my breath.*
— Как ты? — спросил всё же, нарушая безмолвие.
В воздухе витало густое напряжение, от которого можно было телефоны заряжать. И я даже не знаю, с чем это связано.
— Только что услышала из новостей про Тамилову, — ответила тихо.
И Макс в очередной раз доказал, что он лучший друг моего брата:
— Осуждаешь?
Я вздохнула, собираясь с силами и всё же развернулась, чтобы смотреть ему в глаза. Макс тоже повернул голову и… мы оба замерли, попав в ловушку взглядов. В груди мгновенно сжало тоскливым спазмом, а горло засаднило. Макс сглотнул, но продолжал смотреть на меня потемневшей от голода коркой льда.
— Не осуждаю, — выдохнула я наконец. — Знаю, ради кого и ради чего. А ещё знаю, что, несмотря на всю мою доброту, чувствую уверенность: она того заслуживала.
— Ты не представляешь даже насколько, — усмехнулся он, и мы снова погрузились в напряженное молчание.
Прямо здесь и сейчас, наверное, решалась наша судьба. Я не была готова сделать выбор, а Макс… он не мог сказать мне то, зачем позвал. Мы оба оттягивали тяжелый момент разговора. Оба варились в котле мыслей и тяжелых чувств. Картер любил меня. Я уверена, любил своей странной любовью. Чего стоит вспомнить только такую мелочь, как гель для душа на полке в его ванной. И это не вызывало отторжения. Мне приятна мысль, что он мучился ещё хуже, чем я. Ведь сам отталкивал, зная, что может притянуть.
Горько улыбнулась, осознав масштабы лжи в своей жизни. Крайне неприятное чувство, что тугой верёвкой стягивало душу.
— О чём ты хотел поговорить?
Макс снова сжал руль, вздохнул поглубже и потянулся к внутреннему карману куртки. Я не против, когда он курит. Мне всегда это нравилось, поэтому спокойно смотрела, как он обхватил губами фильтр, подкурил и знакомо щёлкнул зажигалкой, отчего я мгновенно вспомнила, как лежала на кожаном диване и умирала от возбуждения.
Тут же пошла удушливой волной смущения, но взгляда от его губ не отвела.
— Почему ты не показался мне в клубе? Я… догадывалась, что тогда был не Дамир.
Картер снова растянул губы в усмешке и сделал новую затяжку.
— Я до сих пор помню твой вкус, Кэти… — произносит таким низким голосом, что я тут же сжимаю бёдра от прострелившего возбуждения. — Твои стоны, мольбы, милые угрозы и досаду, когда не получалось кончить.
О, Господи!
Мне стало невыносимо жарко, и я поспешила открыть окно со своей стороны, а он, словно издеваясь, продолжил:
— Помню твёрдость твоих сосков на языке и мягкость тела.
— Прекрати, — прошептала, чувствуя невыносимый жар в низу живота.
Картер обернулся, посмотрел в моё красное лицо и ещё раз усмехнулся. Невесело.
— Ты же моя, Кэти. Моя с самого начала, неужели не поним
аешь?
— Это ты не понимал этого очень долго, Макс. Почему? — с трудом проговорила я. — Откуда такое рьяное желание защищать то, что тебе никогда не принадлежало? Я ведь…
— Посмотри, что сейчас из нашей близости получилось, Малая.
— Ты мог ещё тогда отказаться от «семьи», — уверенно заявила я. — Мог ведь. Сколько тебе было?
— Пятнадцать, Кэти. И я не мог.
И я только сейчас поняла, что ничего толком о Картере не знала. О том парнишке, что однажды появился на баскетбольной площадке. О том, кого я возненавидела в первую же встречу, лишь бы не признавать, что он способен затрагивать мои чувства. О том, кому в итоге принесла их на блюдечке с голубой каёмочкой.
Мы снова замолчали, разделяя напряжение, ставшее уже привычным, а потом…
— Сегодня ночью я улетаю. В Америку. Насовсем.
От этой фразы внутри всё стынет.
И я не спрашиваю почему. Не могу спросить. Мне не хватает сил.
Макс поворачивает голову, ожидая ответа. Или хоть какой-то реакции, а я понимаю, что не получается и слова из себя выдавить. Я умерла. Меня не хватит даже на вдох.
— Промолчишь? — усмехается он.
И словно в насмешку в салоне заиграла песня "Say something" в исполнении Boyce Avenue. Но я не попрошу остаться. Это его выбор. Его желание. И я не уверена, что так не будет лучше для нас обоих. Ведь я не могу быть с преступником. Не могу, даже если люблю его больше всего на свете. Я не выдержу. Не выживу. Сама себя уничтожу, разобрав остатки того кирпичного нечто, что ещё выполняет функцию внутреннего стержня. Выполняет функцию меня.
Киваю и на автомате дёргаю ручку двери. Молча встаю, но Макс резко хватает меня за пальцы и дёргает на себя так, что я валюсь обратно на сидение.
— Я могу забрать тебя с собой! — говорит он с глухим отчаянием, которое разрывает моё сердце.
— Я не хочу, — отвечаю тихо. — Отпусти.
И он отпускает. Мы оба понимаем, что это самое ужасное прощание, но я не могу находится рядом с ним ни секунды, потому что… Я не хочу признавать, но мне больно. Мне так больно, что я дышать не могу. Что-то царапается в груди и рвёт душу на ошмётки. Что-то, что способно оставить меня пустой.
Захлопнув дверцу, я разворачиваюсь к дому и тону в звуке срывающейся с места машины. Задние фары пропали из виду уже через несколько секунд моего бессмысленного взирания на них.
Я дура… Я дура, которая только что убила нас обоих.
В дом я вернулась, пребывая в состоянии… прострации? Скорее всего. Я чувствовала себя никакой. От меня будто отодрали все, что возможно, и я осталась лишь с пустотой и болью. Даже крови не осталось — мое сердце уже давно не мое, я вырвала его еще давно и отдала в руки человека, который через несколько часов просто покинет мою жизнь.
Все правильно, все верно, все так, как должно быть. Макс взял ответственность на себя — уехал сам, не стал давить или устраивать конфликт, но…
Почему же мне плохо? Ощущение, словно творится что-то неправильное, ирреальное.
Когда зашла на кухню, увидела Костика, что-то делающего у плиты. Он, подпевая какой-то мелодии, льющейся из беспроводных наушников, жарил… Пошла, дабы глянуть, какой продукт мучает брат. Настолько не повезло яйцам.
— О, ты вернулась, — он вынул из уха один наушник и широко улыбнулся. — Я сегодня повар. Смотри, чему я научился за годы студенческой жизни! Это еда богов, то, чего ты еще никогда не пробовала, Малая!
— Подгоревшую яичницу я действительно не пробовала, — кивнула я, открывая форточку пошире. — И что-то даже не хочу приобщаться к твоему деликатесу. С желудком мне еще жить как минимум лет сорок, я еще про пенсию молчу.
— Вот потому ты и не богиня, — не обиделся Костя, ловко орудуя лопаточкой. — Ладно, тогда будешь жевать тоскливо бутерброды. Кажется, я где-то видел столетний лоток с нарезкой колбасы. Надо отвоевать ее у плесени… И выйдет самый шикарный студенческий бутерброд!
Я улыбнулась, но улыбка вышла жалкой и ненастоящей. Я сама себя чувствовала ненастоящей, созданной из пластика и пустоты.
— Костик, — осторожно позвала я, до сих пор взвешивая свое решение. Разбирая то, что хочу произнести, по кирпичикам, которые раскладывала затем на "да" и "нет". А потом… Разве уже может быть хуже того, как сейчас? — Расскажи мне все. Абсолютно все.
Брат, который до этого шинковал сыр, чтобы посыпать свою "пищу богов", замер и спросил:
— В смысле?
— Хочу знать правду. Чем вы занимаетесь? Ты, Макс, Павел Алексеевич, остальные?
Он молча отложил нож, затем поставил свою тарелку с яичницей на стол. Заговорил Костя лишь тогда, когда завершил делать мне горячие бутерброды и сел за свое место.
— Понимаешь, Малая… Люди бывают разные. Есть те, кому достаточно того, что они имеют, а есть те, что с каждым разом желают большего. Люди второго типа познали вкус власти, и потому они ни перед чем не остановятся, чтобы расширить свое влияние. Им плевать на обычных граждан, у них свои ценности и свои правила. А мы задаем планку, выше которой подниматься нельзя. Так сказать, сохраняем баланс. Мы не герои, конечно, но и не отморозки, которые идут по головам невиновных.
Я слушала молча, и только когда брат закончил, задала волнующий вопрос:
— А полиция? Это ведь все равно не законно. А вас не могут вдруг…
Даже не стала договаривать. Я до ужаса боялась, что однажды кто-то из них окажется на скамье подсудимых. Что услышу стук молотка и жестокий приговор, разбивающий их судьбы вдребезги.
— Закон? — Костя усмехнулся. — Иногда, чтобы соблюдать закон, нужно его нарушать. И ешь, Малая, иначе заставлю съесть мой шедевр: я в него слишком много приправ добавил, а выбросить жалко.
Больше Костя ни о чем не стал рассказывать. А я не стала расспрашивать, сделав вывод, что об остальном быть осведомленной мне не положено. В любом случае я узнала то, что дало мне спокойно выдохнуть.
Выдохнуть и попытаться начать новую жизнь, раз мое прошлое раздробили на осколки. Первым делом я забрала документы из института. Я чувствовала себя там чужой, а находиться в окружении подлых и потерянных людей я не желала.
Если жить по-новому, то с чистого листа, перед этим выбросив старые наброски. Или так, или никак.
Потому, не став долго раздумывать, решилась на переезд в Санкт-Петербург. К Костику. Ни в Москве, ни в Подольске я не сумела бы остаться. Слишком много всего связано с этими городами: столько любви, боли, страсти, слез и грязи. Плохое надо оставлять за спиной. Соня, к моей искренней радости, поддержала мой выбор. Поддержала и подала бумаги на перевод в питерский филиал нашего ВУЗа. К тому же, после того, что произошло в кафе, она долго не могла прийти в себя, а смена обстановки как раз должно было помочь ей.
Я начала новую жизнь и работу над собой, чтобы стать лучшей версией себя — более мудрой и рациональной Кати, однако…
Я смогла оставить все, кроме чувств. Чертовых чувств, что горели во мне ярким пламенем. Зря я думала, что если мы с Максом будем далеко, они угаснут. Нет, любовь окрепла, расправила крылья… но не смогла взлететь. Лишь изранила мою грудную клетку, безуспешно пытаясь выбраться. Но как выбраться оттуда, откуда выхода я сама не нашла?
Возможно, дело еще в том, что я никогда не умела прощаться с людьми. Отпускать их. Оставлять. Вредное качество, верно. Но как отдавать свое? Того, кого я уже зашила хирургическими нитями в свою душу? Как?
И как просыпаться и знать, что с ним встретиться будет невозможно. Нельзя случайно столкнуться, встретиться взглядами, коснуться нечаянно ладонью и понимать: мы дышим одним воздухом, ходим по одной земле, по одному городу, передвигаемся в одной координате и видим одни звезды. Пускай мы далеко, но при этом… Мы близко. У нас есть шанс.
Это больно. И каждый из прошедших сто восьмидесяти двух дней было больно. Я пыталась заглушить боль как могла. Но разве станет легче, если заклеить открытую рану пластырем и выпить активированный уголь?
Апрель выдался на удивление теплым и солнечным. Я с улыбкой раскрыла шторы, пропуская лучи в свою комнату, и спросила у замолчавшей Сони, с которой мы общались по телефону:
— Ты все?
По ту сторону раздался какой-то шум, а затем я услышала веселый голос подруги:
— Агась. Спихнула племяшку на Лешика. Пусть тоже страдает.
— Жестокая, — хмыкнула я. — Ты его так экстренно готовишь к новости?
— Конечно! И заметь: совершенно бесплатный экспресс-курс по знакомству с отцовской долей, — я даже через смартфон ощущала ту нежность, что исходила от девушки. Они с Лешей недавно поженились. Я очень рада за подругу, но в то же время… Костер в груди разгорается каждый раз сильнее, вспыхивает именем единственного мужчины, которого я люблю. И который находится на другом материке. — Кстати, я завтра уже скажу. Торт заказан, осталось пару деталей и в целом… Очень страшно и волнительно!
— Сонь, выше нос. Все будет окей. К тому же, тебе надо храбриться. Я оставляю на твоем попечении машину и коллекцию кактусов, не забыла?
— Как это забыть? — хохотнула подруга. — Стану сразу многодетной мамочкой! Буду главной мамочкой на дороге, когда…
— Эй, только ты осторожно, моя малышка недавно только покрасилась, — напомнила я шутливо. — Ну а если серьёзно, то береги себя, хорошо?
— И ты мне про здоровье, — отмахнулась она. — И вопрос: а для чего ты и кактусы ко мне перетаскиваешь? Я думала, они неприхотливы. Разве нет?
Я погладила пушисто-колючие шапочки своих крошек, которые еще стояли на подоконнике, и пожаловалась на брата:
— Оставить их Костику? Ни за что! От бедных растений даже горшка не останется — у него все дохнет, глина и пластик в том числе.
Теперь смеялась Соня, а затем задумчиво протянула:
— Наверное, слишком сильная аура властности…
— Говорила я, Сонь, не читай ты фэнтезийные романы! Вон уже ауры видишь, — закатила глаза я. — А дальше что? Разглядишь у меня совесть?
— Совесть? — делано удивилась Соня. — Я сама ее у себя пока не разглядела. Под дозой очередного томика тоже наблюдала. И вообще, я тут тако-о-ое читаю!
Разговор пошел о книгах? О, это будет долго и интересно, потому, прежде чем уточнить, что же "тако-о-ое" читает подруга, я бросилась на свою почти разобранную постель:
— Рассказывай!
— Итак, там плохой парень и вообще последний мерзавец влюбляется в…