— Ну да, что-то такое странное. Как будто им что-то хочется съесть.
— Какой ужас! — содрогнулся Хвостик.
— Наоборот, бывает даже приятно. Я сколько раз был влюблён.
— Тогда хорошо, — немного успокоился осёл.
— А ещё, — сказал Панадель, — влюблённые всё время держатся за руки. Наверное, боятся, как бы их не унесло ветром.
— Ах беда какая! — У Хвостика от сочувствия даже шёрстка на спине стала дыбом.
— Да что ты всё пугаешься? Я же говорю, иногда это очень даже приятно. По себе знаю. — Бродяга мечтательно посмотрел на небо. — Когда влюблён, всё становится сразу другим. Солнце светит — ты думаешь: как хорошо! Дождик льёт — ты радуешься. Снег идёт, гром гремит — ты всё равно счастлив. Представляешь?
— А Катенька и Принц Понарошку — они что, тоже влюблены друг в друга? — спросил осёл.
— Откуда ты взял?
— Они всё время держатся за руки. Вот посмотри. Катенька и Принц Понарошку в самом деле танцевали, держась за руки, и молча друг на друга глядели.
Бродяга почесал в затылке.
— Может, ты и прав, Хвостик. Тогда это многое объясняет, — сказал он почему-то с обидой.
— У них есть что-то эдакое в глазах?
— Издалека не разглядишь.
— Ладно, кончайте болтать глупости. — Якоб сердито встал. В глазах у него стояли слёзы. Он повернулся и побежал домой.
Хвостик удивлённо глядел ему вслед.
— Чего это он ушёл? Праздник ещё не кончился.
— Боюсь, Хвостик, он тоже влюблён, — сказал Панадель. — А влюблённые всегда вытворяют глупости.
— Что делать? — растерялся осёл.
— Ничего страшного, — успокоил Бродяга.
И они с Хвостиком выпили ещё по стакану лимонада и съели по жареной колбаске. А сами смотрели, как другие танцуют, и думали, что в мире всё-таки много странного и удивительного.
Когда вечером все вернулись домой, Якоб Борг уже лежал в постели. Он не спал, не читал, не разговаривал, и лучше было его не трогать. Только смотрел на потолок, как будто там показывали что-то интересное.
— Какой был праздник! — вздохнула Катенька. — Как все замечательно выступали!
Бродяга недовольно покачал головой:
— Нет, праздник без моряцкой песни — это всё равно что велосипед без звонка. Да ещё это длиннющее стихотворение.
— Какое стихотворение? — не поняла Катенька. — Я никакого стихотворения не слышала. Понарошку так чудесно играл…
— Стихотворение было такое длиннющее, что его нельзя было не услышать, — возразил Панадель.
— Он играл как никогда.
Катенька сияющими глазами посмотрела на Принца Понарошку, и Принц Понарошку сияющими глазами посмотрел на неё.
— Всё понятно, — со вздохом сказал Панадель. — Для тебя на всём празднике только он и существовал.
— Тебе тоже понравилось, правда?
— Ещё бы! Чуть с ума не сошёл от его треньканья.
Осёл Хвостик подошёл к Панаделю и тихо спросил:
— Что с Якобом? Он всё время лежит.
— Тяжёлый случай, Хвостик, — ответил Бродяга. — Смотри, не ест, не пьёт, ничего делать не хочет. Только глядит в потолок и чувствует себя несчастным.
— Ай-яй! — Ослику стало так жалко Якоба. — А можно ему помочь?
— Боюсь, что нет. В таких случаях никакие лекарства не помогают.
— Какой ужас! Ай-яй!
— Не вешай голову, Хвостик! Попробуем что-нибудь придумать.
Бродяга присел на постель к Якобу и тоже уставился в потолок. Спустя время он проговорил:
— Ну и стихотворение было, ужас!
Якоб Борг не повёл даже бровью. Он как будто не слышал. Панадель посмотрел с ним вместе на потолок минуту-другую, потом сказал:
— Да ещё такое длиннющее.
Якоб Борг не откликнулся.
Панадель продолжал рассматривать потолок, будто что-то там тоже увидел. Помолчал — и опять:
— Я бы вообще это стихотворением не назвал. Двадцать две строфы сплошной ерунды. Да ещё с припевом.
Якоб не шевельнулся. Он только сказал:
— Ничего ты не понимаешь. Стихотворение было прекрасное.
— Возможно. Спорить не стану. Но что длиннющее — это уж точно.