Несмотря на странные ощущения после разговора с Северцевым, Айвар был доволен, что сможет доставить Павлику радость. Детям в лагере очень нравилось, а им он доверял больше чем кому бы то ни было. В свои периодические заезды Айвар выкраивал время, чтобы пообщаться с воспитанниками, и беседы у них проходили тепло и весело. Налия тоже любила детей, причем ладила с трудными подростками не хуже, чем с малышами, — сказывался собственный опыт конфликтов и скитаний. Поэтому она охотно помогла устроить мальчика в лагерь на две смены.
В разгар лета супруги приехали в Питер по делам, связанным с разработкой системы паллиативного ухода, и при первой возможности навестили Павлика. Мальчик, который успел окрепнуть и загореть, с удовольствием показал им красочные панно на стенах игровых комнат — ребята рисовали их коллективно, но эскизы он в основном придумывал сам. С алкидными и акриловыми красками, кистями и специальным распылителем он уже управлялся как заправский художник-оформитель, и ему нравились все этапы работы, от сочинения композиции до очистки стен, шлифования шпаклевкой и наждаком и нанесения грунта.
Вода в заливе в эти дни была удивительно теплой и прозрачной. Устроившись вместе с Павликом на пляже, Айвар показал ему, как в Африке чистят кожу горячим песком и золой, и рассказал о племенах, которые до сих пор панически боятся воды, не говоря уже о моющих средствах. Они так увлеклись беседой, что не сразу заметили, как подошла Налия, неся с собой корзинку с нарезанными дольками арбуза и дыни.
— Как тут мои мальчишки? — весело спросила она, присаживаясь между ними и погладив Павлика по волосам.
Эти ласковые слова удивили и тронули Айвара, и он заметил, какой воодушевленной жена была весь день. Налия украдкой прикоснулась к плечу Айвара кусочком льда, оставшимся в корзинке, и он ответил лукавым, притворно строгим взглядом. А Павлик, полулежа и задумчиво грызя кусочек арбуза, прислонился к коленям женщины и прикрыл глаза.
— Что, устал, львенок? — мягко сказала Налия. Этим словом она обычно называла малышей, но иногда обращалась так и к подросшему Павлику. Тот неловко улыбнулся и кивнул.
— Слушай, Павлик, а ты не хочешь погостить у нас несколько дней? — вдруг спросил Айвар. — Мы остановились в служебных апартаментах, там вполне уютно. А у меня тут хлопот поменьше, чем у Налии, так что мы с тобой успеем и погулять, и пообщаться.
— Ой, это было бы супер! — оживился мальчик. — Мне здесь нравится, но с тобой еще лучше. Я даже маму спрашивал, можно ли будет на следующее лето поехать к вам в гости, в Эфиопию.
— И что же она сказала?
— Что если вы будете не против, она меня отпустит, но позже, когда я подрасту, — сказал Павлик с сожалением.
— Так приезжайте все вместе, — предложила Налия с веселой улыбкой.
— Ладно, ребята, вы что-то далеко забегаете вперед, — заметил Айвар. — Там у нас все еще очень много опасных болезней и недоброжелательных людей, и вряд ли это удастся искоренить к тому времени, когда ты подрастешь. Но если получится — тогда, конечно, мы позовем тебя в гости.
— Обещаешь? — спросил мальчик, расплывшись в доверчивой улыбке.
— Конечно, обещаю, — улыбнулся Айвар ему в ответ и подхватил мальчика на руки. Тот с удовольствием обнял его за шею, ткнулся носиком в темную щеку мужчины и тихо сказал:
— Тогда я тебе тоже обещаю, что приеду.
Айвар договорился с начальством, чтобы Павлика отпустили на несколько дней, и предупредил об этом Олю. Когда они приехали на квартиру, Налия приготовила мальчику горячие бутерброды с чаем, и пока он ел, муж потихоньку сказал ей:
— Как это все-таки странно: любознательному мальчишке совсем не интересно увидеть Америку, где живет его отец, но тянет в Эфиопию. И семья это, похоже, поощряет…
— Отец-молодец, — усмехнулась Налия. — Айвар, а какая тебе, собственно, разница, почему так, а не иначе? Ты разве не рад с ним побыть?
— Да что ты, не то слово! У меня сердце от нежности заходится, когда я его вижу. Просто переживаю, Налия: мне почему-то кажется, что у них там не все так гладко, как на первый взгляд. Но взрослые люди пусть со своими проблемами сами разбираются, а Павлик ведь еще совсем маленький. И потом, я слышал, что люди всегда интересуются своими корнями.
— Так Павлик и интересуется, а корни у него такие же, как у тебя: эфиопские, — иронично заметила Налия. — И не морочь себе голову! Павлику с тобой хорошо, а это главное. И знаешь, я уверена, что если ему в самом деле понадобится помощь или совет, он тебе скажет.
— Ладно, — почему-то устало улыбнулся Айвар и притянул жену к себе, зарываясь лицом в мягкие складки ее кофточки. — Как ты всегда умеешь ответить, чтобы все проблемы не казались такими уж серьезными?
На следующий день Налия рано уехала по делам и Айвар неторопливо накормил мальчика завтраком.
— Мне потом нужно будет в одно место, по работе, — сообщил он, когда Павлик умылся. — Могу тебя взять с собой, чтобы тебе одному тут не скучать, а когда освобожусь, мы еще погуляем. Как тебе такой план?
Павлик с радостью согласился, хотя строго говоря, место, куда собирался ехать Айвар, для детского досуга совсем не подходило. Это был дом инвалидов и престарелых, расположенный ближе к области, где Айвару надлежало собрать кое-какие сведения для будущих паллиативных проектов. Однако он находился в тихом и зеленом месте, к тому же долгая дорога увлекла мальчика. Айвар взял напрокат машину и Павлик восхищенно смотрел в окно и с ходу придумывал всякие интересные истории о зданиях и маленьких домиках, встречавшихся по пути.
Предложив Павлику погулять по уютному парку, Айвар отправился к директору, которого весьма удивил интерес африканца к паллиативной деятельности.
— Вы рассчитываете, что вскоре, так сказать, богоугодные заведения смогут стать частым явлением в вашей стране? — полюбопытствовал директор.
— Не могу прогнозировать, но очень этого хочу, — пояснил Айвар. — То, что в Африке люди живут мало, вовсе не значит, что они умирают молодыми: просто немощь у них наступает на двадцать лет раньше, чем у вас. Семья не всегда может обеспечить им комфортное дожитие, поэтому я считаю, что для этого должны работать специально обученные люди и места, где их обеспечат удобствами и анестезией.
— Ну вообще я думаю, что это должно быть крайней мерой: не от хорошей жизни существуют такие заведения, и в конце концов, каждый человек имеет право скончаться в собственной постели.
— А по-моему, вы не о праве говорите, а о какой-то навязанной услуге, — возразил Айвар. — Я очень много общался с безнадежно больными, и далеко не все они этого хотят. Кому-то, представьте, гораздо легче умирать, зная, что они не обременяют своей болью и беспомощностью тех, кого любят, что у близких останутся в памяти светлые моменты, а не этот последний ужас. Что, вас удивляет, что люди с черной кожей и недостатком образования способны на такие измышления?
— Нет, что вы! Но вообще есть такое впечатление, что к смерти у вас, по крайней мере, относятся иначе.
— У нас другие ритуалы: в последний путь принято провожать с песнями и танцами, а не со слезами, но чувства те же самые, и терять близкого человека очень больно. Так зачем мучить людей, вынуждая их следить за его угасанием? И зачем мучить его сознанием, что он им в тягость? Я часто веду с родственниками негласную психологическую работу и никогда не настраиваю их на то, что больной скоро умрет. Пусть они подольше думают, что в больнице ему еще смогут помочь, тем более что народ у нас в основной массе довольно наивный и докапываться не станет.
— В России тоже когда-то принято было скрывать безнадежные диагнозы, — заметил директор.
— Я не скрываю диагнозов, тем более что я не врач, я просто даю некоторые установки. А бывает и так, что говорить ничего не надо, достаточно взгляда или прикосновения. Я ведь продолжаю работу в качестве патронажного брата — сам, конечно, с больными сидеть не могу, но постоянно навещаю такие семьи, инструктирую, поддерживаю. Некоторым достаточно было объяснить, что стену и пол у постели больного надо отделать клеенкой, и уже стало намного легче справляться. А в столице удалось на благотворительные взносы организовать приют для одиноких пожилых людей, чтобы они там могли не только лечиться, но и читать, и рисовать, и смотреть хорошие фильмы, и время от времени общаться с молодежью, — среди них есть бывшие учителя, интеллигенты, работники культуры, которые бывали за границей, и им есть что передать. Раньше мне приходилось этим заниматься едва ли не в одни руки, следить и за питанием, и за чистым бельем, но теперь, слава богу, наметился прогресс. Некоторых вообще удалось вытащить из затяжной депрессии и в прямом смысле поставить на ноги: пожилые люди ведь часто перестают двигаться не от болезней, а из-за апатии, равнодушия к жизни.
— Странно, вы ведь еще совсем молодой человек, — вдруг сказал директор, которого явно тронули эти слова. — Но знаете, убеждения с годами меняются, и мало кому удается сохранить идеалы, которые в молодости казались нерушимыми. Вот вы уверены, что сами согласитесь освободить близких от своего присутствия в старости и немощи?
— Ну уж точно не стану умирать у них на глазах, если смогу это предотвратить, — спокойно ответил Айвар. — Благо в Африке много мест, удаленных от цивилизации и гуманизма, где не составит никакой проблемы достать оружие. Но пока об этом рано говорить, у меня много дел, которые надо успеть выполнить.
— Это отрадно слышать, — отозвался директор уже с заметным добродушием. — Таким, как вы, уж точно хочется пожелать долгой счастливой жизни. Давайте я вам покажу наше убежище, пока ваш мальчик там не заскучал. Неужели это у вас сын такой светленький?
— Нет, что вы! Это мой друг, — улыбнулся Айвар. — Просто он потрясающе умный мальчишка, я ему многое рассказываю, в том числе о своей работе. А он так все воспринимает, будто и умом, и сердцем…
— Он удивительно на вас похож, — заметил мужчина, и Айвар слегка смутился, поскольку ему эта странная мысль тоже порой приходила в голову.
Директор показал ему палаты, места общего пользования и рекреационную зону, которая была очень неплохо обустроена. Удалось и немного побеседовать с самими обитателями, которые не сразу освоились в присутствии такого необычного гостя, но Айвар быстро сумел их разговорить. Основной контингент по естественным причинам здесь составляли престарелые женщины, а на них его очарование действовало безотказно в любом возрасте. На прощание они подарили ему две пары прелестных пушистых варежек, которые мастерили на досуге, — вторую пару, маленькую, Айвар взял для Павлика.
Подарок понравился мальчику, однако по дороге обратно Айвар заметил, что Павлик чем-то опечален.
— Что это ты приумолк, Павлик? Утомился или, может быть, есть хочешь? Так сейчас заедем куда-нибудь пообедать, в уютное место. У Налии сегодня еще много работы, так что мы с тобой пока на самообеспечении.
— Спасибо, все хорошо, — робко улыбнулся мальчик. — Я просто почему-то подумал: неужели все люди обязательно умирают?
— Ну да, к сожалению, — спокойно ответил Айвар, подумав, что два самых неудобных вопроса, которые дети задают старшим, — это откуда берется жизнь и есть ли что-нибудь после смерти. И в том, и в другом случае обычно приходится выкручиваться, придумывать какие-то эвфемизмы и сказки, но он в силу своей профессии и жизненного опыта не мог лицемерить. В то же время очень не хотелось ранить восприимчивую душу дорогого ему ребенка.
— И ты когда-нибудь умрешь? — спросил Павлик уже совсем встревоженным голосом.
— Ну а чем я лучше других, родной мой? Давай верить, что это произойдет очень нескоро, и со мной, и с тобой, и с мамой, и со всеми, кого мы любим. А когда человек становится совсем пожилым, он уже легче относится к неизбежности, по-философски. Просто привыкает радоваться одному дню, одной приятной мелочи, почти как ребенок, — погулял по парку, попил чаю, купил новую книгу. А грустные, тяжелые мысли отгоняет. Никакого другого средства от конечности жизни, к сожалению, пока не изобретено.
— Спасибо, — почему-то снова сказал Павлик. — Знаешь, взрослые не любят делиться секретами, все время говорят: вырастешь, мол, узнаешь. То есть, мама так не говорит, но я не хочу ей грустные вопросы задавать, расстраивать. А вот дед Вова ни в какую не хочет объяснять что-нибудь важное: он считает, что это вроде как «не мужское дело» — малышню воспитывать. Дед Андрей гораздо более демократичный.
«Я бы так не сказал» — подумал Айвар, но ничем, конечно, не выдал этого соображения и вслух произнес:
— И что же тебе дед Андрей объясняет?
— Ой, да много чего, — улыбнулся Павлик, — он про науку и технику умеет интересно рассказывать, советует мне всякие мудрые книжки. Но самые главные тайны я все-таки только тебе доверяю.
Тут Айвар был до того растроган, что добродушно рассмеялся. Тут как раз выдалась возможность остановиться и перекусить в уютном месте с итальянской кухней. Когда они устроились на тенистой летней террасе, Айвар заказал мальчику куриный суп и спагетти с овощами и сыром, а себе острые брускетты и классическую «карбонару». Впрочем, в аппетите они нисколько не уступали друг другу.
— Вот и молодец, ешь на здоровье, — одобрительно сказал Айвар, заметив, что мальчик немного стесняется. — Ты ведь уже не малыш, ты будущий мужчина, так что тебе надо набираться сил. Увы, они по-прежнему решают очень многое, это как твой тыл на тот случай, если защитить себя интеллектом не получается. Хотя лично я всегда за второе.
Павлик весело кивнул старшему другу и с удовольствием принялся за фрукты и сок. У него совсем улучшилось настроение, и до вечера они еще успели погулять и побеседовать о всяких приятных секретах. Вернувшись, Налия приготовила ужин, а они в свою очередь порадовали ее купленными по пути сладкими булочками. До конца их командировки в Питере все трое провели время очень душевно и дружно.
Когда супругам предстояло уезжать, а Павлику — возвращаться в лагерь, мальчик долго о чем-то думал, а потому вдруг спросил очень серьезно:
— Айвар, а почему ты с Налией не хочешь жить здесь? Тогда мы бы виделись гораздо чаще: в день рождения, в школьные праздники, на соревнованиях. На стадион бы сходили, я давно об этом мечтал…
Этот вопрос сначала поставил Айвара в тупик. Он сам всегда терпеть не мог отговорки, на которые сетовал Павлик, потому что считал детей полноценными людьми, имеющими право на истину, свое мнение и уважение к нему. Но в данный момент он действительно не знал, что сказать, чтобы не обмануть и одновременно не оглушить мальчика какой-то неудобной вещью, к которой он явно не готов. Айвар был уверен, что ему не суждено еще когда-либо пересечься с Андреем Петровичем и его родней, а вот Павлик жил здесь, среди этих людей, и сеять в мальчике вражду к ним казалось недальновидным и непорядочным. Только как же при таком раскладе остаться честным?
— Павлик, это может показаться странным, но мне сейчас хорошо в Эфиопии, — сказал Айвар после короткой паузы. — Понимаешь, я очень люблю Питер, но в молодости, когда есть силы и не так зависишь от внешнего благополучия, надо успеть попробовать всякие трудности и испытания. Потом ведь шанса не будет. И когда у меня уже станет меньше задора, мы непременно сюда приедем.
— Обещаешь?
— Ну а как же! И ты не забывай, что обещал приехать к нам.
Рядом с Павликом он всегда ощущал безграничное умиротворение, но тем не менее сейчас к нему вдруг примешался какой-то странный холодок. Невнятная тревога кольнула его и, вероятно, не осталась незамеченной для мальчика: тот удивленно посмотрел на Айвара.
Он постарался отогнать это противное, маетное состояние и поцеловал Павлика в мягкую щечку — мальчику это всегда нравилось. На прощание тот подарил своим старшим друзьям новые рисунки, удивительно тонкие и не по-детски поэтичные. Когда Айвар снова посмотрел на них, настроение у него понемногу сгладилось, и когда они с Налией уезжали домой, он уже снова настраивался на интересную работу и приятные моменты отдыха.