Нерина быстрым шагом шла по оживленной улице, вдоль лотков с какими-то пахучими яствами, от которых поднимался едкий дым, и торговцев, устроившихся со своими корзинами прямо на земле. Мимо проносились, подпрыгивая на ухабах, автомобили. Еще недавно она гуляла здесь воодушевленная чем-то неясным и приятным, а сейчас чувствовала себя отвратительно и почти с ненавистью думала о родном доме.
Во время похода по рынкам и магазинчикам Нерина заодно запасалась подарками для близких и невольно вспомнила о Косте. Не удержавшись, она купила подарок и для него — кожаный браслет готического стиля, инкрустированный черным блестящим минералом. Парень обожал рокерскую субкультуру и такая вещь была явно в его вкусе. После этого Нерина невольно подумала, что от него давно нет хоть какой-нибудь весточки, даже простого вопроса о том, все ли с ней в порядке, и решила позвонить ему сама.
Но почти сразу до нее донесся многоголосый шум на заднем фоне, и когда Костя наконец отозвался, его речь явно слегка заплеталась, да еще перемежалась нелюбимыми ею словами. На публику юноша часто называл Нерину «тхэян» или «ёрым», что означало по-корейски «солнце» и «лето», а любые нежные слова по-русски говорил только наедине. У нее самой подобные ассоциации вызывали недоумение: со своей меланхоличностью и любовью к мрачной эстетике она была скорее «осенью», да и день рождения у нее был в январе. И все чаще Нерина подозревала, что эти прозвища Костя использовал со всеми девушками, чтобы не путать имен, и заодно отдавал дань моде, а никак не уважению к своим корням.
Поэтому когда Костя в очередной раз стал увещевать подругу этими словами, она уже не была уверена, что он понял, кто с ним говорит. Мысль об этом никчемном звонке, о купленном браслете и прочих попытках навести мосты вызвала у девушки злость и презрение к самой себе, а заодно и к родителям, которые наверняка будут настаивать на этом браке до последнего. И скорее всего опять ее сломают…
Не имея возможности приглушить невроз алкоголем, Нерина купила двухлитровую флягу колы и тянула ее до тех пор, пока не начались болезненные толчки в грудине. Поняв, что ни питье, ни пустое сидение в кемпинге не успокоит, она решила отправиться туда, где в последнее время было легче всего, — к Айвару.
Перед выходом она быстро глянула в зеркало и, сама не зная зачем, быстро провела по губам блеском, который ей подарил молодой человек.
Однако Нерина неожиданно сбилась с пути и вскоре свернула на совсем незнакомую улицу, с недостроенными домами и очень слабым освещением. В воздухе тяжело пахло отходами и нечистым человеческим телом, откуда-то доносились голоса и смех, который показался девушке зловещим. Нерине стало так страшно, что она не могла ни оглянуться назад, ни идти дальше. На глазах выступили слезы. И вдруг ее плеча коснулась чья-то рука.
Она едва не вскрикнула, и Айвар осторожно притронулся к ее холодной от испуга щеке.
— Не надо, успокойся, — мягко заговорил он. — Ты просто слегка промахнулась, сейчас я тебя выведу. Я ведь уже домой собирался, так что тебе повезло меня застать.
Нерина, еще не вполне отойдя от ужаса, все же удивилась:
— А как ты вообще понял, что я здесь?
— Я иногда что-то чувствую, — коротко сказал Айвар. Он заметил, что лицо у девушки сейчас было еще более измученным, чем в их первую встречу.
— Что это с тобой сегодня, Нери? — спросил Айвар, взяв ее за плечи. — Надеюсь, дома ничего не случилось?
— Нет, родители, слава богу, здоровы, — сказала Нерина и через силу улыбнулась. — В общем-то, ничего нового и не случилось, просто подобие моей личной жизни летит к чертям и я не понимаю, радоваться этому или огорчаться.
— А, так у тебя какие-то проблемы с твоим парнем? Прости, если лезу не в свое дело, — сказал Айвар. Но девушка тут же заверила его:
— Нет, все в порядке, то есть проблемы есть, только это не мой парень, а общественный. На это есть еще красивое слово — «полигамный», но я предпочитаю прямо выражаться. Хуже всего то, что родителям он нравится, и пока с ними бесполезно спорить. Вот, собственно, и вся история.
— Ну ладно, я понял, просто тебе нужно успокоиться, так что давай я с тобой прогуляюсь до твоего кемпинга. А по дороге объясню, что даже когда жизнь не ладится, ею нельзя так рисковать. Это плохая улица, Нери, сюда и полиция заходит с неохотой.
— Да, конечно, прости, я понимаю, что повела себя глупо. Спасибо, ты уже второй раз меня выручаешь. Но не надо в кемпинг, Айвар, я сейчас не хочу оставаться одна. Можно пойти к тебе домой?
Этот вопрос изрядно его озадачил: Айвар не очень любил приводить в свое жилье чужих людей. У него иногда бывали гостьи, но чаще он старался ограничиваться подсобками в баре, а если женщины вызывали доверие, принимал приглашение в отель. Сейчас же ему стало не по себе еще и от ответственности такого поступка, как привести домой эту несамостоятельную девушку, совсем не похожую на всех, кто бывал там раньше. С другой стороны, предоставить ей идти своей дорогой было еще страшнее, а настаивать, чтобы она вернулась в неприятный для нее кемпинг, Айвар не хотел.
— Ну хорошо, пойдем, — ответил он наконец. — Вот только когда ты теперь вернешься к своим? И что ты им собираешься сказать?
— Ничего страшного, все уехали на экскурсию в Лалибелу с ночевкой, — сказала Нерина, и в ее глазах впервые сверкнул какой-то озорной огонек. — Так что меня никто не контролирует.
— О как, — протянул Айвар с интонацией, которую можно было истолковать по-всякому. — Но зачем ты хочешь идти ко мне? Настолько не переносишь одиночества?
— Вовсе нет, с одиночеством я всегда была в дружбе. Но всем порой бывает нужно, чтобы их услышали, а у меня надежда только на тебя.
Айвар удивленно посмотрел на нее и ответил:
— Ты в самом деле удивительная, Нери, но гораздо более нормальная, чем тебе кажется. Ладно, пойдем.
Они отправились в противоположную от кемпинга сторону. По дороге парень заметил, что Нерина слегка прихрамывала — изящные туфли явно были еще не разношены. Айвар жил в одном из убогих панельных домов, без канализации и с суровой обстановкой. Но в сравнении с многими жителями окраин Аддис-Абебы, обитающими в старых вагончиках или просто на улице, его жизнь была еще более-менее благоустроенной.
Обстановка комнаты Айвара все же показалась Нерине очень аскетичной. Уехав от родственников, парень стал очень бережно относиться к деньгам, и поскольку питаться можно было на работе, тратился в основном на сигареты, кофе и шоколад. Еда не отличалась разнообразием, часто приходилось перебиваться рисом или булгуром, сдобренным для вкуса перемолотыми бульонными кубиками. А вот любимыми, хоть и вредными привычками он категорически не хотел жертвовать.
И еще он всегда покупал контрацептивы, которые здесь стоили совсем недорого, но не пользовались особой популярностью. Эфиопы все еще считали, что от половых инфекций мужчин лучше всего предохраняет обрезание. Однако в деревнях оно до сих пор больше калечило, чем помогало, — инструменты никто не стерилизовал, а кроме того, после операции мальчики обязаны были некоторое время провести в уединении. Поэтому риск сепсиса был очень высок, и Айвар в свое время так и не позволил произвести над собой эту процедуру.
О нежелательной беременности в Африке вообще мало кто заботился, но Айвар благодаря привитым в детстве правилам был брезглив и считал глупостью экономить на своем здоровье, а помимо того, при всем неуважении к своей «клиентуре», не хотел испортить кому-то жизнь.
Комната, где жил Айвар, была довольно маленькой, с грубо окрашенными стенами и несколькими нишами, в которых хранилась посуда, гигиенические принадлежности, а также довольно много книг, журналов, безделушек и аудиокассет. Имелся здесь и магнитофон, старой марки, но еще вполне исправный. В приземистом деревянном шкафчике была сложена одежда. Также тут был примитивный рукомойник — воду для него приходилось носить из дворовой колонки, — походный туалет за ширмой, пластмассовый таз, в котором Айвар замачивал белье, и электроплитка. Около рукомойника висело небольшое зеркало.
Стены были украшены несколькими простенькими картинами и иконами на коже и пергаменте, а также яркими вырезками из журналов. Кое-что Айвар собирал сам, другое осталось от прежних жильцов и ему не хотелось это выбрасывать.
В принципе эта обстановка его на данный момент устраивала, так как дома приходилось проводить не так много времени. Но Айвар всегда выкраивал его для чтения и мыслей, наедине с которыми чувствовал себя не так уж и плохо. Во многом выручал давний четкий распорядок — с утра он выпивал крепкого кофе, заедая куском хлеба-инджеры с сахаром или медом, отжимался, приводил себя в порядок и шел работать. Если у него была вторая смена, то можно было сходить в баню, на рынок или в интернет-кафе, где он переписывался с дальними знакомыми и узнавал, что происходит в мире.
— Ты что же, сам тут убираешься? — спросила девушка, осмотревшись.
— Ну конечно, и убираюсь, и посуду мою, только стряпать не умею. Так что питаюсь по-простому, но ничего, я не привередливый! А что делать? Я ведь давно живу самостоятельно, так что волей-неволей многому научился. Стираю прямо в бане: мы там трем белье на доске и кипятим в чане.
— Какое-то странное занятие для мужчины, — заметила Нерина.
— Нет, в Африке это совсем не считается зазорным: женщины у нас шьют, варят мыло, а прачечное ремесло в основном мужское. Так что молодежь привыкла заботиться о своих вещах. А к бане вообще у многих особое отношение: это у нас как клуб досуга. Правда, мыла часто нет, и приходится довольствоваться песком и маслом, но мы привыкли. Зато как себя чувствуешь, когда разотрешься и окатишься прохладной струей! Я это дело люблю, к тому же, в бане у нас есть и массаж, и траволечение, и кофе можно попить, и просто поболтать с ребятами. Они славные, только немного легкомысленные и ленивые. Но я ведь и сам не без этого!
Нерина взглянула на него с уважением. Она заметила в комнате кое-какие предметы из советского интерьера, казавшиеся ей приятными артефактами. На стуле лежала домотканая подушка из ярко-голубой ткани, расшитая желтыми одуванчиками, среди посуды была кофейная чашка с блюдцем, расписанная видами моря, и стакан в узорном мельхиоровом подстаканнике, в котором виднелось несколько черенков затейливых латунных ложечек. Это были не стилизованные новоделы, а настоящие вещи из прошлой эпохи. На столике, где стояла электроплитка, лежал также старый деревянный пенальчик с выдвижной крышкой, украшенной выжженными подсолнухами. Айвар пояснил, что письменный прибор у него в основном служит для сведения доходов и расходов и практики в русском языке. А пара внушительных утюгов из чугуна заменяла ему гантели.
— А собирать всякие безделицы я у родителей научился, — сказал он, окинув взглядом содержимое своего жилища. — Они с удовольствием брали за гроши разную подержанную мелочь на барахолках в Питере, на Удельной, например. Правда, их отчасти и нужда заставляла: своих вещей-то поначалу почти не было. Но порой им попадались красивые, трогательные предметы, наверняка хранящие какие-нибудь тайны. Одному богу ведомо, зачем людям приходилось их продавать…
— Ты что-то привез с собой? — восхищенно спросила Нерина.
— Да, есть и такое, хоть и немного. Остальное нашел уже тут — многие эфиопы прежде бывали в России и СССР, в основном по учебе, возвращались с накопленным добром и потом вынуждены были его отдавать за любые деньги, потому что их знания на родине оценили еще меньше. А некоторые, кто занимается ручным трудом, подсмотрели и скопировали кое-что у российских мастеров.
Айвар предложил Нерине сесть на толстый старый матрас, на котором, впрочем, было чистое белье, накрытое сверху красивым, хоть и слегка истрепавшимся узорным покрывалом. Сам он присел напротив на колченогий деревянный стул, явно не подходящий к его росту.
— Я помню, что ты кофе не любишь, но чая у меня нет, зато шоколада много. Так что давай-ка вместе выпьем, отдохнешь и все объяснишь по порядку. Энергоснабжение у нас частенько барахлит, но плитка все-таки работает, — деловито сказал Айвар, одновременно потрепав девушку по плечу своим обычным жестом.
— Спасибо, — отозвалась Нерина. — Просто я даже не знаю, с чего и начать, проблемы у меня растут далеко не из сегодняшнего дня…
— Ну знаешь, об этом я давно догадался, — спокойно ответил Айвар. — Но я тебя в любом случае выслушаю, поэтому расскажи то, что в первую очередь считаешь нужным, а там уж разберемся.
Нерина задумалась на несколько минут, пока Айвар ходил за кофе, и наконец сказала:
— Знаешь, что я особенно ненавижу в любовных романах?
— Это ты книжки имеешь в виду? Если да, то я таких никогда не читал и оценить не могу, но вопрос у тебя, я полагаю, риторический?
— Совершенно верно… Я тебе сейчас расскажу, за что я их ненавижу, ты, наверное, удивишься…
— Конечно, я уже удивился: зачем ты в таком случае их читаешь? — ответил Айвар вполне невозмутимо, но на самом деле ее поведение порядком его беспокоило. — Разве у вас там не из чего выбрать?
Нерина вздохнула и заговорила:
— Сама не знаю. Скорее всего, чтобы лучше понимать и различать хорошее. Человеческое сознание, знаешь, как своего рода иммунная система — ему нужен контакт со всякой дрянью, заразой, иначе оно не окрепнет и никогда не научится отделять вранье от правды, а красивое от похабного. Знаешь, у нас в институте есть обычай: мы иногда проводим собственные «литературные гостиные», где рассуждаем о современных тенденциях. Я даже выступала на них с докладом о значении низкопробного чтива.
Айвар кивнул, и девушка продолжила:
— Так вот, у них есть одно общее клише — одинокая, неудачливая в любви и, что важно, красивая девушка встречается с более опытным мужиком, у которого в жизни было много секса, но не было «истинных чуйств». Они обычно сразу жутко не нравятся друг другу, и я уже знаю, что чем больше между ними подколов в самом начале, тем жарче будет, извини, перепих, который состоится максимум на второй день после знакомства. Причем начнется с полного сноса крыши за пару секунд, а закончится непременно обоюдным оргазмом, и никак иначе!..
— Ну допустим, и что тут такого? Ты же понимаешь, что к жизни это отношения не имеет, так пишут для упрощения и остроты, чтобы книгу купили. Это рассчитано не на таких, как ты, думающих людей, а на тех, кто критическим мышлением в принципе не пользуется. Да, они пытаются лепить конфету из дерьма, но ничего нового я в этом не вижу. Что тебя вдруг так взволновало?
— Меня не деградация литературы вообще волнует, а именно вот этот момент. Давно хочется спросить этих авторов: почему они не пишут о заурядных, невзрачных девушках? Почему у них любовь начинается с койки? Почему тогда в жизни все, кто спьяну кувыркается в туалете ночного клуба, наутро не признаются в вечной любви, а в лучшем случае спрашивают кого как зовут? Почему вообще у них такое значение придается этому процессу, якобы только в постели можно понять, что это твой человек…
— Наверное, потому, что когда люди любят друг друга, то они этим занимаются, — сказал Айвар, подумав, что это, пожалуй, самый странный разговор из всех, какие с ним заводили туристки. — Хотя я могу лишь предполагать, потому что о первом пункте ничего не знаю.
— То есть, ты ни разу еще не влюблялся? — вдруг спросила Нерина.
Этот вопрос по-настоящему ошарашил молодого человека, несмотря на его богатый опыт наблюдений в баре. Он даже отбросил назад свою хулиганскую челку, обычно закрывающую лоб почти до глаз, словно желая получше разглядеть девушку.
— Нери, а почему ты спрашиваешь? Нет, скрывать мне нечего: близких отношений по любви я действительно пока не имел. Конечно, были девушки, которые мне очень нравились, но это не приводило ни к чему хорошему. Одну я встретил еще в России — это была дочь наших друзей из Эфиопии, и после того, как меня увезли, мы навсегда друг друга потеряли. А другая жила по соседству в деревне, вот там все было почти серьезно…
— А с ней ты был близок? — робко сказала Нерина, отводя глаза.
— И да, и нет, — сдержанно ответил Айвар. — Ты уверена, что хочешь знать подробности?
— Наверное, да: может быть, таким образом я пойму что-то очень важное.
— Нери, это невозможно понять, не живя здесь, — усмехнулся юноша. — Я могу только рассказать, но это никак не вписывается в рамки твоего чтива. Так вот, номинально мы не были близки: я знал, что ее нельзя трогать, — ей предстояло выходить замуж за парня, которого давно уже подобрали родители. К тому же, я сам еще тогда был… ну, ты поняла. Но она этого парня не знала, замуж не хотела, с семьей у нее были плохие отношения, как и у меня с опекунами. Так мы подружились, а потом нас стало друг к другу тянуть. И я кое-что сделал. Ну, проще говоря, я ласкал ее руками, поначалу чтобы снять боль в женские дни, а потом ей это, конечно, понравилось… И в конце концов старшие узнали об этом.
— А потом что случилось?
— То, что и должно было: меня за это основательно выпороли, а ее… сначала убедились, что она осталась девственной, а потом обрезали и выдали замуж, как и собирались. Она уехала к мужу в его деревню, и больше я ее никогда не видел. Впрочем, вскоре я и сам подался в город, потом устроился в бар и стал подрабатывать проституцией. Оказалось, что где-то доставлять женщинам удовольствие не считается преступлением, за это даже вознаграждают. Ты ведь уже сообразила?
Нерина после паузы ответила:
— Да, я и раньше много слышала про секс-туризм. Ты постоянно этим занимаешься?
— Нет, только в разгар сезона, в остальное время в бар ходят местные. Но за несколько месяцев удается неплохо запастись. Впрочем, я собираюсь с этим заканчивать, надо уже когда-то и нормальную работу найти, и семью.
— Правильно, — кивнула Нерина. — Я вот только не поняла, а за что тебя избили? Ведь ты же не изнасиловал ее, не обрюхатил…
— Оказывается, ты и такие слова знаешь, — сказал Айвар и спокойно улыбнулся. — Я же говорил, Нери, что это нельзя понять не будучи эфиопом. Как раз за то, что ты сказала, мне ничего бы не было: наказали бы ее, за то, что «соблазнила» и опозорила свой род. А в данном случае именно я был виноват больше, так как приучал девушку к удовольствиям, которые ей не дозволены, ей вообще не положено было о них знать. В представлении африканского крестьянина женщина — не более чем тупое животное, которое должно только рожать и кормить. А мужчина, как существо с разумом, обязан ее поучать и держать в узде, не сбивать с правильного пути. Женское обрезание, про которое ты, возможно, слышала, тоже делают именно с этой целью. Ну как, ты поняла?
— Поняла, но все же шокирована. Ты прав: у вас здесь совсем другой мир, — призналась Нерина, подумав, какими нелепыми этому парню, должно быть, показались ее жалобы на несоответствие ожиданий и реальности в сытой и комфортной жизни. И все же она решила сказать то, о чем подспудно думала все последние дни:
— Наверное, ты мне не поверишь, но у меня ведь сейчас похожая ситуация с этой бедной девушкой. По крайней мере, такое ощущение, что меня тоже выдают замуж, против моей воли и наплевав на чувства. Только у меня даже не было рядом такого, как ты… Она хотя бы о тебе может вспомнить, а я ни о чем.
— Как это? — искренне удивился Айвар. — Разве в России такое еще практикуется?
— В законе это, конечно, не прописано, но все же иногда происходит, особенно у этнических меньшинств. На это есть много причин. И вот мои родители очень хотят, чтобы я вышла замуж за выгодного им молодого человека, а я привыкла их слушаться. И не знаю, что им возразить: я точно знаю, что люблю папу и маму, люблю рисовать, читать, ходить в театр, размышлять, смотреть на поезда. А вот люблю ли этого парня, с которым встречаюсь, — такого я не могу сказать однозначно. Зато почти уверена, что он меня не любит. Словом, извини, я тебя не хотела обидеть, просто много накипело, а с родителями такое нельзя обсуждать. Они никак не могут принять, что я уже выросла и не всегда могу с ними согласиться.
— Да я и не обижаюсь, успокойся, — улыбнулся Айвар и коснулся ее плеча. — Вот, попей воды, передохни и не волнуйся.
Нерина улыбнулась в ответ: Айвар умело разряжал неудобную атмосферу, и ей стало легче. Она глотнула кипяченой воды, допила свой кофе и заговорила более спокойно:
— Но самое ужасное, что мне почему-то кажется, будто я и не заслуживаю его любви, потому что у меня не получается так, как в этих романах… Никаких тебе «бабочек в животе», никакого катарсиса и прочей дребедени. Да, я давно уже знаю, что все это бред собачий и большинство женщин занимается сексом, чтобы пробиться по карьерной лестнице, удержать мужа, родить ребенка, который порой и не особенно нужен, и вообще отдавать дань обычаям. И эти девицы, с которыми он развлекается, только продают себя за выпивку и подарки, имитируя искреннюю страсть. И он все это знает, и мои родители тоже, а я знаю, что они знают. Такой вот всеобщий молчаливый договор. Но мне с этого не легче, Айвар: я все это время чувствую себя каким-то социальным инвалидом и думаю, что сама виновата в его изменах.
— Перестань, Нери, — произнес Айвар твердо. — Во-первых, любовь вообще нельзя заслужить, а во-вторых, ты не в ответе за чужой выбор, запомни это. Выйдешь ты замуж за этого парня или нет, такой человек может измениться только если сам захочет, а до этого ублажай его как угодно, не поможет. Только почему ты это все решила со мной обсудить? У тебя что, вообще нет никого ближе? Нет, сейчас, в Африке, — это понятно, но неужели ты и дома не могла ни с кем поделиться?
— Получается, что так, не могла. Наверное, у меня действительно нет никого ближе… — тихо сказала Нерина, опустив голову, словно у нее кончились силы. Айвар решил, что девушке необходимо перевести дыхание, погладил ее по растрепавшимся длинным волосам, и она взглянула на него с благодарностью и еще каким-то странным, болезненным чувством.
Нерина словно впервые всмотрелась в его карие глаза, похожие на золотистый кленовый настой, и будто хотела еще что-то сказать, но не решалась.
— Что с тобой такое сегодня, девочка? — спросил Айвар ласково, хотя этот взгляд его встревожил.
Лицо девушки оставалось бездумно-сосредоточенным, она не глядя положила руку на его колено и стала его поглаживать сквозь грубую джинсу. Айвар понял, что по-хорошему это надо остановить и что она послушается, если он скажет категорическое «нет», но в его арсенале пока не было других способов успокоить женщину.
Он осторожно приобнял ее за плечи руками, от которых всегда пахло тимьяном и мускатным орехом, и серьезно, без намека на игривость, заглянул ей в глаза.
— Это и есть то, что ты хотела понять? — спросил он.
Нерина неловко молчала, и ему пришлось опуститься рядом с ней на колени, хотя даже в таком положении она смотрела на него снизу вверх. Она еле заметно потянулась к нему, и Айвар бережно поцеловал ее в щеку. Девушка закрыла глаза и напряглась, но затем посмотрела на него, тоже осторожно обняла за талию и ощутила тепло его губ, которые казались ей постоянно припухшими от неправильных, порочных поцелуев.
Айвар не был уверен в том, что последует за этим: от такой девушки можно было ожидать любой реакции, тем более в столь необычной обстановке. Явно она не каждый день целовалась с чернокожими парнями в трущобе, в практически дикой стране, и ехала сюда совсем не с такой целью. Поэтому он прислушивался к ее состоянию через прикосновения и тихие слова, будто предлагая девушке некий вызов, проверку сил. И Нерина, подогреваемая его лаской, наконец стала обнимать его все более уверенно и увлеченно, проникая за воротник рубашки. Тогда Айвар осторожно отстранился, расстегнул и развел ее в стороны, и девушка несмело коснулась по-юношески гладкой кожи его шеи и груди.