И Сталкер кивает: и записи, и “Большую” — обязательно, мол.
“Большую” — это значит не обычную, а большую партию. В обычной — той, что как правило играется — каждая фишка — или “жучок”, или так, как их Егоров со Сталкером называют — только периметр поля должна пройти и потом — по диагонали — в центр поля, в “дом” завестись; а в “Большой” она не сразу в центр заводится — а по спирали всё поле проходит, клетку за клеткой. И со спирали на спираль фишки — если на соседних клетках оказываются — друг друга есть могут. Ходить же по полю можно только на то количество клеток, сколько точек на кубике выпадет. Кубик вообще в этой игре очень большую роль играет — потому что задаёт, как говорит Пищер, “фактор случайности”. Сталкер же просто называет его “пятым игроком” и считает, что с ним можно договориться и играть в паре против всех — и тогда выиграть — или поссориться и продуть партию. Ну, не знаю... У каждого, наверно, своё понимание этой игры. Но это и делает её столь интересной, не похожей на другие. Потому что в ней и думать надо, куда и какой фишкой ходить — не меньше, чем в шахматах, честное слово — и ещё угадывать-понимать, что на кубике у кого в какой момент выпадет — чтоб не ошибиться со своим ходом.
И ещё нужно сказать, что “есть” в простой — то есть “малой” игре — фишки могут друг друга только, если одной по-кубику выпадет точно на занятую другой фишкой клетку встать. Перепрыгивать друг через друга они не могут, и это здорово тормозит игру. Бывает, что прямо перед тобой на следующей клетке стоит кто-то, а у тебя выпадают все знаки, кроме “единицы”. И ты стоишь, и ничего поделать не можешь. Вообще об этой игре можно очень долго рассказывать, потому что правила я уже почти все перечислил, но в ней очень много “тактических ходов” ( так говорит Сталкер ) — и они как раз позволяют тебе выиграть, несмотря на невезение с кубиком. Что ещё сказать? “Малая игра” может час длиться или три, а “Большая” — растянуться на целый день. А то и на два — это как сложится. Поэтому если они завтра ещё и “Большую” затеют, то весь день в гроте сидеть придётся. Впрочем, завтра всё равно весь день в гроте придётся провести — из-за записей этих, хотя бы.
Хотя... Что-то тут не так.
Что-то не то было в словах Сталкера — только что, я не понял.
И как-то странно он ещё говорит: играть, так играть — когда мы убираем со стола всё после еды и Егоров достаёт поле и фишки с кубиком. Можно подумать, его кто неволит. Сам же и предложил.
И мы начинаем играть.
Я беру кубик и кидаю его — выпадает 3. Ладно: слишком мало шансов, чтоб с первого броска сразу 6 выпало. А “выставиться” — то есть выйти на поле и начать игру — можно только, если на кубике выпадет 6. Такое правило. “Шестёрка” вообще в этой игре — самая важная, потому что если выпадет 6, имеешь право на повторный бросок, сколько бы “шестёрок” подряд у тебя ни выпало; а если ты две “шестёрки” подряд выбросил, но не использовал ( специально пропускал ход — это и есть “тактика”, или не мог ходить, потому что был заперт чьей-то впереди стоящей фишкой — я уже объяснил, как ) — то можешь любую из своих фишек, стоящих на поле, “дамкой” сделать. А “дамкой” можно ходить в любую сторону ( а не только против часовой стрелки ), и есть все фишки подряд, на сколько клеток тебе выпадет переместиться по кубику — почти, как “дамкой” в шашках. “Дамка” в этой игре самая ценная вещь, потому что ей можно легко убрать с поля всех противников, и без помех завести свои фишки в “дом”. Да только очень редко бывает, чтоб выпало две “шестёрки” подряд — и ты их не использовал. Но всё же бывает.
Некоторое время ни у кого не выпадает “шестёрок” — выпадают, кажется, все кости, что есть на кубике, только не 6 — и разговоры за столом постепенно смолкают. Только Сталкер как-то преувеличенно весело каждый раз после неудачного броска говорит: «ничего, не сразу Москва строилась – и не за раз наши штреки вырылись…» А потом на поле подряд выходят Пищер, Сашка и я.
И начинается Игра. Только Сталкер никак не может “вывестись” — но похоже, это его особенно не угнетает.
Весёлый он человек.
Жалко только, что с ним в паре играю я ( играем “два на два”, потому что так гораздо интереснее, чем “каждый против всех” ). Но так и проиграть можно: не из-за себя, из-за партнёра, как сам ни старайся.
Я довольно быстро успеваю загнать первую свою фишку в “дом” — ловким задним ходом “съедаю” Егорова, то есть, конечно, его фишку, потому что есть-то можно и назад — главное, чтоб на кубике выпало ровно столько точек, сколько клеток отделяют твою фишку от фишки противника; это ходить можно только вперёд — “съедаю” же я фишку Егорова вот как ( объясняю специально, потому что это самый замечательный тактический ход, который я знаю, и чтоб понятнее было, как мы играем ).
Представьте себе шахматное “поле”. На 6 я выставляю свою фишку в угол. Дальше мне надо бы идти вправо — против часовой стрелки и так обойти по периметру всё поле, кидая кубик на каждый свой ход ( если не “сожрут” мою фишку Егоров с Пищером ); дойдя до своего угла, я сворачиваю на диагональ, ведущую в центр поля — и спокойно завожусь в “дом” ( устал от “кавычек”, и не знаю, нужны-ли они дальше ) — одну из четырёх клеток в центре поля, что соответствует моему углу. То есть в дом я завожусь, если подхожу к своему углу слева. Такое правило. А тут я вижу, что Сашка именно слева приближается к моему углу. ( Есть, я уже написал, можно и назад. ) И я чувствую ( не могу объяснить, как ), что через два хода у меня выпадет на кубике ровно столько, сколько клеток будет отделять его фишку от моей слева. И я никуда не хожу, пропуская ходы, а жду его. И когда только три клетки отделяют его фишку от моей, я бросаю кубик ( моя очередь бросать ) и выкидываю на нём 3. Я не знаю, как так получается — но это и есть Игра. И потому она нравится мне, как и всем остальным. Только такое предчувствие тоже бывает редко — как и две шестёрки подряд. Я съедаю Сашку, и когда следом у меня выпадает 5, просто дохожу до своего угла, будто уже прошёл круг, и завожусь в дом. Это и есть тактика. И первая моя фишка буквально в четыре хода попадает в дом ( всего же их надо завести туда четыре — так мы договорились в начале игры, потому что перед игрой всегда договариваемся, по какой системе играем, так как вариантов игры много — можно заводить и три, и пять фишек, или, скажем, запретить есть задним ходом — только это уже не интересно ).
Но тут моё везение кончается.
Сзади ко мне ни Сашка, ни тем более осторожный Пищер больше не подходят — наоборот, всё норовят сами сожрать меня спереди — и игра начинает выдыхаться. Наступает её вторая стадия: медленное, упорное продвижение фишек к своим домам с постоянными съедениями друг друга, после которых снова нужно ждать шестёрки, чтобы продолжить игру этой же фишкой. Хорошо ещё, что играть можно одновременно хоть всеми четырьмя фишками ( я предпочитаю вести по полю две — в зависимости от того, что выпадает на кубике, и на сколько клеток нужно перевести каждую, чтоб съесть кого-то — или наоборот, не быть съеденным, и одну иметь в резерве: выставленную на поле, но ждущую своей очереди в углу для заднего хода; кажется, не сказал о естественном, но важном моменте: число клеток, выпавшее на кубике, нельзя произвольно распределить меж всех своих выставленных фишек — на каждый ход можно двигать только одну, но любую ).
— “Позиционная война”,— объявляет Егоров. Преимущества ни у кого нет — да и быть не может: фишек на поле уже достаточно и все чуть-ли не каждый ход жрут друг друга. Я, как могу, в одиночку сражаюсь с Пищером и Егоровым — они уже по две фишки завели в дом, а у меня только одна ( та, первая ) — да и на поле у них постоянно две-три гуляют; я, правда, как-то всё-таки умудряюсь их съедать — но завестись не могу. Не хватает меня одного на них обоих, а Сталкер никак не может выкинуть свою шестёрку.
И я вижу, как у него потихоньку портится настроение.
И тогда я начинаю — как бы это назвать? — немного отвлекаться.
Я вообще не знал, писать об этот или нет; может, всё это неважно... А может — важно. Я напишу, а Пищер пусть потом решает — или кто там будет решать — в общем, не важно, кто.
То есть я начинаю воображать. Конечно, это глупо — понимаю — но ничего не могу с собой поделать. Я всё время как бы досочиняю события — или как это сказать: гадаю немножко, что-ли?
Вот, к примеру, Пищер говорит что-то, а я тут же думаю: а Егоров на это ответит так... а потом Сталкер сострит... и Пищер скажет ему...
Это почти мгновенно у меня получается, само собой. И постоянно. И так быстро, что я два-три варианта успеваю продумать ( или как правильно — “придумать”? ) — пока из них один другому ответит. И на два-три хода вперёд — то есть, если это разговор, то на две-три фразы. Иногда даже думаешь: эх, Сашка! Лучше бы ты вот это сказал! Ну что же ты? Ну скажи, скажи! Ведь не поздно ещё, можно сказать — только надо то-то и то-то вначале помянуть, или сделать что-то — это, смотря о чём разговор идёт. И здорово бывает, если он и вправду начинает говорить, как я придумал. Сразу внутри такое чувство — будто летишь куда-то и звон хрустальный вокруг.
А может, я просто дефективный. Не знаю. Но мне всегда интереснее не говорить — а следить за разговором. Думать за всех. То есть не думать, а... ну, я в общем уже написал, как и что. И под землёй это со мной всё время происходит, а наверху — почти никогда. Редко очень.
А ещё бывает — это, когда нет разговора, как сейчас,— я картинки представляю себе. Ситуации. Вроде как фильм смотрю. Это даже интереснее, чем разговор за всех думать — потому что тут и думаешь, и делаешь будто что-то за всех, как на самом деле, и ещё что-то происходит независимо от тебя. И тоже — три-четыре варианта за секунду, наверное. То есть тоже очень быстро. Очень интересно.
Вот и сейчас — загадываю: у Сашки будет 3. Нет. Чувствую стену глухую — и вокруг, и — больше — впереди,— и знаю: не будет у него сейчас 3. Тогда, говорю — нет, представляю про себя — будет 4. И снова стена. Тогда — 5, решаю я, потому что как в игре “горячо-холодно” меня тянет в сторону увеличения цифры, и всё это за полсекунды, наверное, и Сашка кидает кубик, и — полёт со звоном — 5.
Угадал. Попал.
Но кубик скучно угадывать — к тому же не себе ведь,— правда, это помогает уберечься от некоторых ходов Сашки и Пищера, но ведь не ото всех, а потом, так играть неинтересно — будто нечестно — и поэтому я представляю себе другое.
— ХР-РР!.. — трещина вдруг разрывает потолок, по потолку — чёрным страшным зигзагом ( я так ясно её вижу! ) — и камни оттуда, столб земли, пыли и глины... Обвал. И мы все тут же — нет, быстрее! — к стенам, но ещё быстрее — ватная стена и вялость, тупик: нет, с нами такого здесь не будет; только трещина чёрная — та, в начале — была “со звоном”, а как я подумал о нас — сразу стена; значит, думаю, обвал может и будет — когда-нибудь, но только не при нас — а после, может, через миллион лет.
И лёгкая пустота внутри: со звоном.
Значит, правильно. Но это не трудно. И потому я позволяю себе немного повалять дурака. Всё равно на доске — я имею в виду: на поле игры — и вокруг неё ничего интересного не происходит. Если не считать, конечно, кислой физиономии Сталкера, помноженной на его невезение и наш с ним — при такой игре — неизбежный проигрыш.
Но как раз это совсем не интересно. Особенно те слова, которые по поводу дальнейшей игры начинает говорить обычно сдержанный на такие слова Сталкер.
И так как ничего нового для меня он не говорит ( слов этих я в армии своей наслушался выше крыши — особенно когда нас прижимали к земле, точнее, к тёплой вонючей жиже своим огнём чёрножопые бандиты из УНИТЫ, а другие чёрножопые — которых мы должны были натаскивать, но по сути, только защищали, не знаю, во имя чего, от тех — боялись рыла своего от земли оторвать ) — так вот, слов таких я с тех пор на дух не перевариваю — и потому представляю ( чтоб не слышать того, что говорит Сталкер ):
... с хрустом разрывается потолок, и из него прямо на стол — аккуратно между нами — вываливается здоровенный каменный блок. Кубик со стороной ровно в один метр.
Вес, соответственно — 2,7 т. Как у мрамора. Потому что камень, естественно, влажный.
И на всех гранях — :::.
То есть, как мог бы себе представить Егоров — “картина алегорическая...”
Внезапно — Сталкер, 6! — почти кричу. Звон изнутри, и всё гудит от звона — 6, 6, 6, 6, 6, 6... — сколько же раз? Ведь не бывает!..
И тут Егоров говорит: «В прошлый раз Сталкер доказал, что можно за всю игру не войти в дом. В этот раз он, очевидно, хочет доказать, что за всю игру можно не выйти на поле.»
А Сталкер всё трясёт кубик в стаканчике...
— Да кидай же,— не выдерживаю я — и он кидает.
— Теперь снова кидай,— говорю я, когда он выставляет на поле свою первую фишку,— только стой на месте, никуда не ходи — чтоб сразу дамку сделать.
Тут же представляю, что он мне говорит, и как он, не слушая меня, идёт на свою следующую шестёрку, не веря в Удачу — и всё тут же заваливает, потому что тот вариант с бездной шестёрок быть может один из ста тысяч, из тысячи миллионов вариантов, и нужно, будто в лабиринте на ощупь пройти, не сворачивая в ложные тупиковые ходы, именно им, и не дай Бог ошибиться, свернуть не туда,— всё это одновременно со звоном вихрем проносится в моей голове, и пока он, как в замедленном кино, тянет руку к своей фишке, я говорю ему именно так, чтобы он никуда не пошёл — в противовес мне, а остался на месте. И кидал кубик повторно.
Так говорить — очень сложно, трудно, почти невозможно,— и внутри у меня всё начинает болеть и корчиться, потому что это ещё и западло — манипулировать человеком,— но я так говорю, потому что это единственный вариант заставить его выиграть — и он выкидывает шестёрку десять раз подряд, и внутри меня словно что-то щёлкает — перегорая, выключаясь — и я ощущаю жуткую немоту-безмолвие изнутри, и покой,— а Сталкер делает себе три дамки подряд и съедает ими все незаведённые фишки Егорова и Пищера — и те, что они повторно пытаются вывести на поле, выкидывая свои редкие шестёрки,— и мы со Сталкером без проблем ДЕЛАЕМ ЭТУ ИГРУ.
Только плохо выигрывать у Пищера с Егоровым. Неинтересно. Это обязательно шум и скандал, и обвинения, что мы со Сталкером жухали, а они, мол, добрые такие, нас прощали, и выигрыш наш — липовый; то есть нас ещё пожалеют — как маленьких...
Ну, ничего. Раз так — я вам тогда завтра Большую Мандавушку в сухую сделаю. То есть выводиться вы у меня, конечно, будете — это от меня не зависит — но к дому ни один из вас и близко не подойдёт. “Да”!
“Уж это точно — по ряду причин на самом деле — или типа того, в некотором роде, значить,— я имею в виду. И что имею — пардон, эскьюз ми! — то и введу: мон шер, да.”
( Кажется, Егоров добавил бы ещё “этсетера” — но я не знаю, что это значит. )
Вот вам всем.