ГОЛОС ВТОРОЙ — ПАНТЕОН :
... А ещё говорят — так было:
Залезли как-то раз три студента-спелеолога — или, быть может, просто приятеля — в одну пещеру в Крыму и нашли там клад. Может — золото, может — монеты, может — рукописи старинные; а может и оружие —— кто знает?.. Вылезли двое наверх, верёвку за собой с кладом подняли — а третий пока внизу оставался: он им мешки с кладом к верёвке привязывал.
— Двое же вылезли, чтоб легче вдвоём мешки поднимать было.
И вот отвязали два эти приятеля мешки от верёвки, начали её вниз спускать — да уронили. То-ли конец её к дереву или камню привязан плохо был, то-ли дерево это гнилое попалось... А страховки никакой у них, конечно, не было: одно слово — чайники.
..: Посидели они над входом в дыру немного, подумали — ну и надумали, что без посторонней помощи им своего друга из пещеры не вызволить; а как на помощь звать, когда такое богатство руки жжёт? Да и на двоих делить — это не на троих соображать...
— Не сразу они, конечно, до такого додумались; кто-то первый должен был это сказать, а первому ох как нелегко говорить такие вещи! Но сказано — сделано. И отправились они домой.
Да только до дома добрались, развязывают мешки — а там не клад, а дерьмо. То-ли товарищ их так специально сделал, то-ли ещё что... Кто знает? Но сам он в этой пещере так и остался: как остаётся информационная матрица умершего насильственной смертью, но не похороненного человека на месте его гибели,— и образуется энергетический фантом, призрак, навечно связанный с этим местом. Или с ситуацией, месту этому отвечающей — в конце концов, что есть “место”? Пятачок земли — или площадка?.. Грот в пещере — как комната в замке — или вся пещера, или же весь замок?? Ситуация, информационно схожая, то есть такая же — что возникнет в любом месте этой пещеры, или же в любом похожем месте пещеры иной,— или пусть не в пещере, но просто под землёй — в чем-то сходных обстоятельствах,— сходных пусть неуловимым кодовым штрихом, замком, ключиком...
: Сам по себе он не существует — как не существуют сами по себе персонажи книг, магнитных записей и кинофильмов,— но когда мы раскрываем книгу или смотрим фильм, слышим чей-то рассказ — в нашем сознании возникают образы лиц, описанные хранящейся в книге или на ленте информацией,—
— И точно так же оживает дух этого человека, когда мы приходим в пещеру: в место, с которым он связан информационно, как герои книг — со страницами книги, сколько её ни тиражируй. И потому его можно встретить в любой пещере — ибо отличия их друг от друга для сущности его не более, чем бумага книжных страниц для описанных в них героев. Только Дух человека — информация о нём, запечатлённая в камне — энергетически отличается от вымышленных персонажей. И степеней свободы у него много больше.
... Говорят, зовут его все Белым Спелеологом, и ходит он вслед за группами туристов под землёй — специально разгильдяев и разных вредных типов высматривает. И не дай Бог, попадутся ему какие-нибудь чайники бойкие. Он тогда и пикеты ориентировочные перепутает — или так спрячет, что вовек не найти — и узлы на верёвках, слабо затянутые, распустит,— а то и вообще все верёвки вниз сбросит, как и ему когда-то.
: Так или нет — да только действительно под землёй всякие странные, а то и страшные истории происходят. А особенно он не любит, говорят, плановых туристов, официальных спелеологов и “спасателей”. Этим ему вообще лучше не попадаться. По крайней мере — живым. Правда, если ему хороший человек встретится — который сам по себе ходит или с группой настоящей — маленькой, без шума и гама; такой, где все друг другу — действительно друзья и вниз за красотой подземной спускаются или чтоб постичь Мир Подземли — а не на время, рекорды ставить, по верёвкам лазая — как нормы ГТО сдавать,— так он им специально такие пещерные красоты и тайны открывает-показывает, что никому из смертных себе даже не вообразить...
Что ж: может, и правда. Ведь те два его бывших приятеля — что погубили его когда-то — так и погибли под землёй. Не судьба им была больше под землю спускаться. У одного верёвка лопнула — когда он как-то без страховки на даче полез известное место чистить,— а на другого плита упала: в подземном переходе, и сверху гружённый щебёнкой “камаз” для надёжности. Вот так.
— ЛЕГЕНДЫ?.. Пусть. Только не из пустого места эти легенды берутся. Не может человек придумать того, чего в Природе уж совсем быть не может < даже чёрт, как известно, является комбинацией весьма распространённых деталей; маски колдунов, замечательно отображённые в гротах массива Тассили, вполне могли подвигнуть христианских миссионеров “первого поколения” на отождествление языческих культов с нечистой силой,— а прообразы сказочных драконов господствовали в небе Земли во время образования пластов мела и известняка; в пещерах, образовавшихся в этих пластах, спустя миллионы лет жили люди — и “считывали” во сне или же “под мухомором” или пеотлем отражённую в них информацию — выводы делайте сами >. Ведь если разобраться — как случилось, что разные народы в разное время — культуры разные, и никаких связей или же влияний, заимствований! — говорят практически об одном и том же?
: Во Франции, Италии и Испании — Ева. “Эва” на романских диалектах, потому что в этом слове они не “е”, как мы, а “э” произносят.
: Позови её три раза под землёй — то есть как бы три брата, три сына её позвали... Иди за ней — она ведь к выходу вывести хочет, наверх, на поверхность. Только верь — и ничего не бойся. А кто боится — что ж... Как там в Греции было — если прямо смотреть не можешь, смотри в щит. В зеркало. Как увидел, что выход близко — обхвати эти камни руками, этой земли держись,— а не на плоды своего зашуганного воображения, страхом и неверием отравленного, любуйся,— и выйдешь.
: Я так думаю.
Ведь тоже самое — Хозяйка Медной Горы уральская и те легенды, что рабочие оренбургских рудников и каменоломен Ижорской возвышенности рассказывали. И Белый наш — как и старик шубин — при работе людей под землёй с землёй связанные,—
: Есть нечто такое в Белом Камне. В Земле. Общее.
Может, это вся наша жизнь, спрессованная в когда-то живой извести?
— Камень не ведает Времени.
: Как, может, и то поле — незримое поле жизни, биополе информационно=энергетических структур, что запечатлено в известняке. В котором — в каменоломнях наших — запечатлился в-на стенах каждый удар рабочего кайлом,— каждый замах его, свет тусклого масляного светильника или лучины,— даже взгляд, которым он оценивал переплетение трещин свода и стен, прикидывая, как лучше вести разработку — а значит, мысленно как бы уже нанося эти удары...
... и в котором отражаемся Мы, Приходящие Сюда.
: Все наши мысли, слова и чувства.
— Ибо “не может человек вообразить ничего такого, чего не видел на самом деле”.
: То есть того, чего не может быть — так или иначе.
ГОЛОС ЧЕТВЁРТЫЙ — К СЛОВУ О ФАНТАЗИИ:
За завтраком они снова начинают свой дурацкий трал.
— Глядя на тебя,— сообщает Егоров, уставясь на Сталкера ( конечно, Сашка произносит не “глядя”, а “блядя”, но я не хочу так писать; уже говорил, почему ),— невозможно оторваться от ощущения, что человек произошёл от свиньи.
Крепкий аргумент. Только все его аргументы я давно наперёд знаю. Это даже не шахматная партия, а так — домино. “Козёл”.
— Зато глядя на тебя,— машинально отзывается Сталкер, продолжая невозмутимо разбрызгивать ложкой суп по всему столу — и причавкивать при этом, явно “в пику” Сашке,— трудно поверить, что хотя бы незначительная часть человечества не произошла от приматов с неустойчивой психикой. Да.
Этот игрок посильнее — да только и его “все ходы у меня наперёд записаны”.
Под частью человечества он, конечно же, подразумевает себя.
И чего они так собачатся? С каждым днём всё больше и больше. И уже не понять, всерьёз — или пока в шутку. Может, от того, что мы уже неделю под землёй? Наверное. Вот и начинаем потихоньку надоедать друг другу. Но мне лично пока ещё никто не надоел. И Пищеру, кажется, тоже.
Следить за ними не интересно, и некоторое время я представляю, как мы тут сидим, едим, треплемся — и вдруг к нам в грот кто-то заходит. Не Двуликая, конечно — люди.
Не получается. Стена. Значит, никто не придёт. Потому что завал.
Представляю ответ... Нет, не из-за завала. Просто не придёт: сюда. Так получается. Хорошая штука эта “угадайка”. А завал уже почти и не представляется — словно и нет его. То есть он, конечно, пока есть — но будет недолго. Недолго ему уже осталось — и он стал словно ненастоящий, призрачный. Будто не из камней — а нарисован. Нарисован: кем? Не понять. Потому что нельзя задавать неопределённых вопросов.
И я думаю — когда уже записываю эти строки — что пишу я очень как-то неопределённо. И дело тут не в словах, которых мне не хватает. Мне не хватает по-настоящему совсем иного. Ведь даже если я буквально — слово в слово — запишу всё, что говорит Пищер и Егоров, или же, как думаю сам — получится белиберда. Как потом ни исправляй и ни переписывай. Потому что когда говорим, мы половину всего как-то подкрепляем жестами, интонацией — или используем слова друг друга, а то и цитаты из каких-то пословиц, песен, чужих фраз... И часто мы их не совсем так говорим, как они звучали — а по-другому, слегка переиначивая. Иногда оставляя только ритм фразы ( эти слова “ритм фразы” я нахожу после очень долгих раздумий и зачёркиваний ) — я не имею в виду, как Егоров переделывает все слова подряд — со смыслом и без, наобум, лишь бы не произнести правильно, а хочу сказать о другом: об интонации ( слово подсказывает Пищер ). Эти переделки/не/переделки ( решил записать так ), например, как писать? В кавычках? Но ведь это не цитата. Пищер говорит, что это называется перефраз. А как пишется перефраз? Никто не знает. Но как-то его выделять надо, иначе теряется смысл.
Егоров говорит, что мне просто не хватает слов. Дескать, лексикон беден. Но если я заменю слово “лексикон” на “словарь” — что изменится?.. Ничего. Дело всё-таки в интонации. Как в китайском языке — там точность понятия достигается не нагромождением в принципе одинаковых слов, но тоном произношения, что почти не передаваем на бумаге. А потому все попытки ввести там знаковое, то есть буквенное письмо, провалились: иероглифы, что по-разному обозначают почти равно звучащие слова, несут больший смысл. И передают истинное звучание фразы.
Мне не хватает знаков. И ещё. Иную фразу мы словно не договариваем: не ставим точки, так мы её произносим, переключаясь на что-то иное, и если я, записывая её, поставлю точку или как-то начну переставлять и изменять слова, чтоб получилось закончено, красиво — это будет уже совсем не то, что было сказано. Или как подумалось. То есть — ложь.
Не люблю врать. Придумывать — одно, а врать совсем другое.
Грязное, подлое. А когда придумываешь — в кайф всем. Потому что все это понимают, и получается как бы игра: на равных. Без обмана.
Запятые и тире, как мы их произносим, тоже разные бывают — словно разной длины. И иногда мы произносим запятую — ясно — но по правилам её ставить нельзя. Значит, правило лажовое, говорит Пищер. Но как же тогда писать — чтоб правильно передать мысль? Ритм фразы значит не меньше, чем она сама. А иногда и больше.
А другие фразы начинаются как бы не с начала — как их писать, может со средины строки? Иногда такая фраза, словно ответ на что-то; а иногда она будто раскрывает какую-то мысль, поясняет — или переворачивает то, что было до неё. А иногда будто отзывается — эхом — как в рифму, но не в рифму. В такт?.. «В размер»,— подсказывает Пищер. «В унисон»,— говорит Сталкер.
Егоров просто хмыкает.
Пищер говорит, что здесь можно писать, как хочешь. Всё, мол, важно. ( «Пиши, пиши,— изрекает Егоров,— в издательстве “Медакадемия” готовится очередной том книги Карпова... Гонорар авторов получают опекуны и лечащие диссертанты...»,— и Сталкер отзывается на это, и Сашка отвечает ему,— и они “заводятся” снова. )
Пищеру важно одно, а мне совсем иное. Но можно попробовать. Очень хочется расспросить его подробнее, как называются разные по звучанию фразы — но он сейчас занят, рисует съёмку — камералит, так это называется по-нашему — а это очень тонкая работа ( я знаю ) и недаром за неё у нас больше всего платят. У нас — у топографов, потому что я как раз окончил топографический техникум и сейчас у меня нечто среднее между последним отпуском и первыми каникулами. ( Извините, перепутал. Не специально. Но не буду исправлять — пусть останется, как вышло. Потому что про себя я так и сказал — в ритм фразы, и даже сам только потом, когда перечитывал, “въехал”, что оговорился, то есть описался... Ну вот: на бумаге вышло, как у Егорова. Значит, совсем подряд записывать мысли тоже нельзя: галиматья получается, и всё равно не успеваешь. Но “одумался” значит совсем иное. Всё — надоело сражаться, устал, голова болит от напряжения. Закрываю скобку: ) — вот так. Значит, на бумаге можно даже больше, чем на словах... Тогда попробуем дальше: