Юля.
Трое мужчин — Саша, Давид и, как представил его Маркуша, Геннадий Юрьевич.
Последний, уже в возрасте, но не дряхлый старик, а такой высокий, довольно подтянутый мужчина. Только лучики морщин вокруг глаз и посеребренные сединой виски выдают его возраст, а вот взгляд внимательный, пытливый.
Именно этим пытливым взглядом он и смотрит на меня, как и Саша с Давидом. Хочется поежиться под перекрестным огнем трех пар глаз, но я держусь.
— Я, кажется, уже сказала, что разговаривать буду только в присутствии адвоката, — знаю, грубо, но по другому сейчас не могу. Нервозность, вызванная их появлением, дает о себе знать.
Вся эта ситуация с моими обвинениями, бьет по нервам почище отбойного молотка, а присутствие при этом всем Саши только усугубляет положение.
Почему-то, когда разговаривала с Леськой, все казалось простым, а сейчас нервы все таки сдают. И еще становится до ужаса обидно.
Почему я? Или точнее — почему снова я?
Сестра точно верит, еще Вася, папа и мама, если я позвоню и расскажу им… если подумать, много, кто поверит в мою невиновность, а мне почему-то очень хочется такого же безоговорочного доверия от одного единственного человека, который стоит сейчас напротив меня. Вот такая вот шутка моего мозга. Именно он уже второй раз и обвиняет, а мне приходится оправдываться.
Это обидно и унизительно.
— В адвокате есть необходимость? — удивленно вскидывает брови Геннадий Юрьевич.
— Вы обвинили меня в шпионаже. В адвокате есть необходимость, — скрещиваю руки на груди, отгораживаюсь, но не сдвигаясь ни на шаг. Я так и держу их за порогом квартиры и впускать нет никакого желания.
Смотреть предпочитаю на их шефа — так проще, но…
— Юля, нужно поговорить, — вздрагиваю, услышав этот голос, а сердце бьется чаще.
Я так старалась внушить себе, что его нет, сосредоточившись на пришедшем с ним мужчине, что Сашин голос раздаетсяся, как гром среди ясного неба.
Замираю. Вдох-выдох.
Я не слышала этот голос три года. Даже в кабинете он молчал. А вот сейчас… какого черта я так на него реагирую? Ведь не должна же!
— Удивительно, что это предлагаешь именно ты, — шиплю не хуже змеи, все таки поворачиваясь к нему и сталкиваясь с ним взглядом.
Всего один взгляд и словно шипом в сердце — больно.
Меня трясет. Чувствую себя, как мышь перед удавом. Мне не выстоять одной сейчас — духу не хватит. Уже горечь подступает к горлу, сердце заходится в сумасшедшем ритме, а к глазам подкатывают слезы обиды.
Хочется зайти в квартиру, захлопнуть дверь и никого не пускать, но оглядывая мужчин, понимаю, что меня не отпустят. Они твердо намерены поговорить.
— Вы не можете принудить меня разговаривать, — оборачиваюсь к Геннадию Юрьевичу.
— Мы ведем расследование и сотрудничаем с госструктурами. И мы либо разговариваем здесь, либо придется проехать в участок, — бесстрастно отзывается мужчина.
Задыхаюсь от нахлынувшего возмущения и страха. Госструктуры, участок — это уже чересчур. Хватаю ртом воздух и не знаю, что сказать. Неужели у них действительно есть такие полномочия? Вдруг уверенность в том, что я смогу просто развернуться и спокойно уехать из этого города и начать жизнь где-то в другом месте, начинает рассыпаться, как карточный домик.
Да, в прошлом была аналогичная ситуация, но она будто прошла мимо меня. Никто вот такой серьезный и холодный не приходил и не говорил, что я могу, а что нет. Я по сути в прошлый раз сбежала и меня никто не искал. Да, было обидно услышать от Ани в чем меня обвиняют, но была только обида, сейчас же поселился еще безотчетный страх.
Я ничего не делала, но я в ужасе.
И что мне делать?
Уже нервно оглядываю мужчин — бесстрастные, жесткие. Такие не идут на компромиссы, не слушают слов, а опираются на доказательства. Такими я их вижу сейчас. И мне страшно.
Даже моя уверенность в том, что я ничего не делала, начинает давать сбой. Нет, я по прежнему уверена, что не крала никакой информации, но смогу ли я это доказать?
За спинами мужчин раздается звук прибывшего лифта. Я не вижу, но слышу, как двери лифта разъезжаются и голос:
— А что здесь происходит? Юля?! — ноги едва не подкашиваются от облегчения.
Ощущение, что в позвоночник был вставлен стальной стержень, а сейчас его вынули. Позволяю себе выдохнуть от облегчения и губы сами растягиваются в улыбке.
— Вася, — выдыхаю имя друга и ловлю на себе три удивленных взгляда.
Судя по всему, я сделала это очень явно. В каждом взгляде было примешано что-то свое — в глазах Геннадия Юрьевича, почему-то было веселье, в глазах Давида — шок, а Саша смотрит таким взглядом, который я никак не могу разобрать.
На них я особого внимания не обращаю. Я просто испытываю облегчение от того, что больше не одна.
Вася как-то ловко обходит мужчин и встает передо мной, загораживая меня от нежданных гостей, словно стена. Друг скрещивает руки на груди и по очереди, демонстративно, оглядывает всех троих.
— Юленок, это кто? — спрашивает, не поворачиваясь.
Брови мужчин от удивления взлетают еще выше.
Когда не одна действительно легче. Я даже могу взять себя в руки и ответить с изрядной доли язвительности:
— Это то, из-за чего я тебе звонила. Ты три года назад предлагал мне адвоката, — на этих словах Саша наклоняет голову набок и прищуривается, — мне нужен адвокат сейчас. Александр Игоревич в очередной раз обвиняет меня в шпионаже.