Юля.
Эта ночь переворачивает все с ног на голову. Начиная с встречи на теплоходе, заканчивая тем, что произошло в коридоре меньше часа назад.
До сих пор не пойму, что на меня нашло. О чем я думала, когда набросилась на Сашу, как изголодавшаяся кошка на кусок мяса? Ответ очевиден — я просто не думала. Соскучилась. До одурения. Как бы не злилась, но увидела его и бабочки в животе сошли с ума, а сердце было готово выпрыгнуть ему в руки. Осталась на теплоходе и не остановила в коридоре поэтому. Истосковалась. Глупое сердце, глупое тело. Только мозги не предали, напомнив, чем все может обернуться.
Я хоть и не старуха из сказки о рыбаке и рыбке, но видимо прошу слишком многого. Видимо быть счастливой, чтобы я любила и любили меня — это больше, чем я заслужила. Не скажу, что мне этого не хочется. И сердце дрогнуло, когда Саша сказал, что любит меня. Шутка ли услышать это от человека, к которому чувствуешь тоже самое. Чуть с ума от радости не сошла. Как удалось сдержать счастливую улыбку, не представляю.
А может и надо было плюнуть на все, на прошлое и попросить его остаться? Конечно можно, если б мы были на необитаемом острове и завтра не пришлось бы столкнуться с реальностью. А в ней есть Карина, с которой ничего не ясно, есть сестра Саши, Алина, которая не будет в восторге от меня и сам Саша, который однажды что-то услышит и не так поймет. А я слишком тяжело собирала себя по частям в прошлый раз, чтобы допустить это снова.
Поэтому и попросила Сашу уйти.
Как почувствовала себя после его ухода? Одиноко. Как будто он снова успел стать частью моей жизни и сейчас я не знала, как жить одной. Но это же бред.
Почему ж я размазня то такая?
Но чувство одиночества давило. Поэтому утром, сдав квартиру хозяйке, я села в другой автобус, который повез меня домой — к папе, маме, Леське с мужем и племянникам. Там, где я не буду одна, а в кругу близких и любящих меня людей.
Не хочу больше топить свое состояние в работе. Хочу отдохнуть. Перезагрузиться. Лучше, чем в отчем доме, я нигде не смогу этого сделать. Поэтому поехала туда, где всю свою юность прожила и, не смотря на гиперопеку отца, была счастлива.
Знакомый город, привычная, хоть и преобразившаяся улица коттеджного поселка и все тот же дом, в котором я не была десять лет. Даже когда приезжала три года назад, останавливалась не здесь.
Я приехала и больше не получится прикрываться делами, не выйдет развернуться и уйти, нужно заглянуть в глаза прошлому. Чуть меньше десяти лет и вот я снова здесь.
— Привет, пап.
Сильный мужчина, лучше всех знающий, как правильно. Глава семьи, опекающий всех. Человек, не приемлющий возражений. Отец, из под надзора которого я сбежала в другой город и не возвращалась до сих.
— С возвращением дочь.
******
Живу у родителей уже две недели.
Рядом Леська с семьей, папа, мама, но что-то не то. Здорово и обалденно снова оказаться за общим столом, болтать по пол ночи с Леськой, возиться на кухне с мамой, играть с племянниками. Наблюдать за цепко следящим за тобой отцом вообще отдельный вид удовольствия. Но это не то… все изменилось. Полное ощущение, что я здесь гость. Не потому что как то не так себя ведут родители, даже комната моя осталась почти в неизменном виде, это за столько лет-то, и тем не менее все по другому.
Чувствую это.
То зачем я приехала, получила сполна. Любовь и тепло. Будто за все годы моего отсутствия. Так, наверное, и бывает в родительском доме. Вот только это больше не мой дом. Просто потому, что нельзя прогуливаться в нижнем белье, нельзя завалиться с целым тортом на диван и смотреть весь вечер фильмы — родители ничего на это не скажут, а может и поддержат, но я не могу этого сделать здесь — извечная проблема тех, кто пожил своей жизнью.
Леська с Петей съехали уже с неделю как. И, признаться, я подумываю об этом же несколько дней к ряду.
Есть только одно “но” — мне вдруг захотелось чего-то постоянного. Где-то осесть. Так, чтобы жалко было срываться с места и куда-то уезжать. Я ж как лягушка-путешественница. Выгнали с одного места, поехала в другое, там выгнали, а и ладно, снова перееду — это не жизнь. Для меня — нет.
Но для ускоренного поиска жилья есть и еще одна причина, сегодня утром в красивой плетеной корзине с ярким бантом и словами “паршивец, вообще-то у меня аллергия”, папа вручил мне щенка.
Маленький пушистый с глазами бусинками и задорным лаем был подарком от Саши. Как и цветы каждое утро, и пирожные к кофе, которое я заходила выпить в местное кафе после прогулок. Мне это передавалось через курьеров, официантов, родителей, без попыток подойти самому.
И без записок. Была всего одна в первом букете — “Это не извинения, “прости” я скажу лично, когда будешь готова. Просто хочу, чтобы улыбнулась”.
И я улыбаюсь. В груди давит и щемит, слезы рвутся, но улыбаюсь. До безумия приятно, но и больно…
— Ну и что ты планируешь делать дальше? — интересуется папа за ужином.
А вот этого вопроса я боялась больше всего. Две недели у меня никто ничего не спрашивал, а ограничится “не знаю” не получится, потому что иначе в моей жизни начнет распоряжаться отец.
— Подыщу себе жилье, найду работу. Сама, — не могла сдержать улыбки, глядя в прищуренные глаза отца.
— Не плохой план. Хотя ты прекрасно знаешь, что и тем и другим тебя обеспечить могу и я. — миролюбиво говорит, после того, как мама погладила его по руке. — Вот только я спрашиваю про Сашу.
Вот даже не удивил. Конечно он все знает. Только к чему он завел этот разговор? Странно правда, что целые две недели ждал.
— А что Саша?
— Когда поговоришь с ним, Юль?
— А должна?
Надо. Сама это прекрасно осознаю. Давно пора точки над i, но не решаюсь. За эти недели, как Саша ворвался снова в мою жизнь, передумала многое. За все три года столько не копалась в прошлом, как за эти три недели. И то, что я надумала, мне не нравилось от слова “совсем”.
— А должна ты, дочь, если уж спросила, перестать маяться ерундой и вернуться к нему. Жить и рожать нам с матерью внуков. Помнится ты жаловалась, что я тебя воспитываю, а как не воспитывать, если ты ведешь себя, как маленький ребенок? — хлопает по столу.
Даже не вздрагиваю. Папа всегда был вспыльчивым и хлопнуть по столу, его излюбленный прием. Он говорил, что представляет наши с сестрой задницы, когда бьет по столешнице.
А вот его слова звоном в ушах, словно упала на скользком льду и приложилась головой об этот самый лед. От папы, который трясся над нами с сестрой, как над хрустальными статуэтками, я такого точно не ожидала.
— Ты сейчас серьезно? — шепчу ошарашенно.
— Да. Ты его любишь, он тебя. Что тебе еще нужно? Кажется когда-то ты кричала мне именно это? Так в чем проблема-то? — иронично тянет и сейчас я не могу понять, он серьезно это говорит или издевается.
— Пап, я сама в своей жизни разберусь.
— О, — поднимается с места и облокачивается на стол кулаками, — я вижу, как ты разбираешься. Три года убиваешься по мужику и чего-то не разобралась до сих пор.
Зря я приехала в этот дом. Точно зря. Папа неисправим. Поддержать дочь, выслушать — это не про него.
— С чего ты взял, что я по нему убиваюсь?
— У тебя три года мужика не было, если не заметила. В работу окунулась и нифига не видишь и тут два варианта, либо ты точку не поставила, потому что сделал слишком больно, либо любишь до сих пор. А у тебя два в одном.
— А может просто мужиков нормальных нет вокруг? — ехидство у меня от папы.
— Ой, действительно, — театрально всплескивает руками отец, — с Васей рассталась, нашелся Антон. Антон уплыл в туман, нашелся Саша, а после Саши все мужики вымерли. Вот просто подчистую. А хочешь я прямо сейчас тебе с десяток парней приведу, красивых, обходительных? Все, как вы девочки любите, хочешь? Вот только готов на все свое состояние поспорить, что даже не взглянешь на них, потому что прохерила свое сердце у одного… и забирать его не собираешься и с ним тоже быть не хочешь. А меня задолбал тот бесчувственный робот, который на месте моей принцессы ходит.
У меня просто нет слов. Медленно выдыхаю, поднимаясь со своего места — надо выйти. Находиться, сейчас здесь невыносимо.
— Дорогой, выпей-ка коньячку, а? — неожиданно говорит мама, про которую в этой перепалке и я и отец успели благополучно забыть.
Подходит к своему мужу, мягко проводит рукой от шеи по плечу и к кистям рук. Одну руку разжимает из кулака в вкладывает в нее бутылку папиного коллекционного. Когда успела за бутылкой сходить, не представляю.
— Это все твое воспитание. Избаловала их, — выговаривает маме, в очередной раз хлопнув по столу.
— Конечно дорогой, это все я виновата, — послушно кивает в ответ в спину уходящему отцу, вызывая во мне волну раздражения, злости и недоумения. Мне были непонятны их отношения. — Юля, присядь, родная. — зовет меня.
Вздыхаю, но сажусь. Откровенно, с маминым подходом к жизни и отношениям, я не представляю, что она может мне сказать.
Рассказать, что нужно быть послушной во всем и не перечить мужчине ни за что и никогда? Нет, я так не хочу и не буду.
Я люблю свою маму, очень, но вот такое идолопоклонное отношение к отцу, с его-то деспотичным характером, для меня не понятно.
— Юля, я согласна с твоим папой, — вот об этом я и говорила, всегда и во всем на его стороне, не важно прав он или нет, — вам необходимо с Сашей поговорить и все решить между собой. Хотя бы просто выскажи ему свои претензии, скажи, что он тебе больше не нужен, иначе он не отступит.
Я сейчас согласна с ней в части претензий, но интересует меня другое.
— А ты бы так и поступила мама? На моем месте, простила бы папу? Хотя можешь не отвечать — по какой-то невероятной причине ты прощаешь ему абсолютно все. — знаю, что говорю сейчас обидные вещи, но это такая защитная реакция на слова отца.
Тоже очередная несправедливость — за слова отца я грублю маме.
— Я многое прощала и прощаю твоему отцу, это нормально, — миролюбиво улыбается женщина.
Великолепно!
Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на маму внимательнее. Она ведь действительно великолепна и это не моя оценка, как дочери, а как женщины. Маме уже за пятьдесят, но даже морщинки в уголках глаз, который появились, не испортили ее. Она по прежнему хорошо выглядит и ухаживает за собой. Ухоженное лицо, качественно закрашенные от седины волосы в стильной стрижке, отполированные ногти идеальной формы, хорошо подобранная одежда, которая скрывает, даже если и есть, недостатки тела, и это относится, в том числе, и к домашней одежде.
Почему же она вот так?
— Что нормально мама? Когда не считаются с твоим мнением? Когда решают все без тебя и за тебя? Мама, я сбежала из дома в восемнадцать, чтобы меня насильно не отправили туда, куда я не хотела поступать, или того хуже не выдали замуж. Тебе это ни о чем не говорит?
— Дочь, “семья” — это не так просто и ты много не понимаешь….
Слушать дальше нет сил и я встаю намереваясь уйти:
— Оставь эти речи для кого-нибудь другого…
— Сядь, — звучит резко и твердо. И я бы даже подумала, что вернулся папа, если б не голос. Голос точно был мамин, а вот тон… мне не приходилось такого слышать. Никогда.
От неожиданности почти падаю обратно на стул.
— Проясним один момент, — непривычно серьезно говорит мама, — твой отъезд всегда был и будет нашей с отцом самой большой болью. Но мы не первые и, увы, не последние родители, которые решили, что знают, как лучше. Ты убедительно показала, как мы ошибались.
— Но ты была на стороне отца…
— Милая, не знаю, как помнишь ты тот период, а я помню, как ты сомневалась и не знала, куда идти и как быть. Мы с папой подумали, что поможем, подтолкнем, чтобы ты не теряла год.
— А о чем вы думали, когда на глазах у гостей выкинули моего парня с моего дня рождения, или когда папа приволок мне анкеты парней и сказал выбирать?
И такое было в моей юности.
— Выкинул, потому что папа застал твоего, как ты его назвала парня в обнимкой с твоей подругой. В нашем доме. Погорячился, не сделал это по тихому, но… — мама разводит руки в стороны. — А фотографии парней… Он же не замуж тебя за них выдавал, а хотел познакомить с достойными, по его мнению, парнями, но решать то тебе.
Это надо было переварить. Давалось это с трудом.
— Хочешь сказать, что он не собирался выдать меня за них замуж? И… почему вы мне не рассказали тогда, что видели?
— Да, дочь, за всех сразу бы выдал замуж, — смеется мама, — твой папа хотел чтобы ты была счастлива и надумал познакомить с сыновьями своих друзей, которые, как он думал, носили бы тебя на руках. А про парня не рассказал… он не хотел тебя травмировать. Знать, что твой возлюбленный тебе изменяет, такое себе…
Многолетняя, построенная мной стена из претензий и недовольств дала ощутимую трещину.
— Милая, — продолжает мама, взяв меня за руки, — я не стану говорить, что твой папа ангел. Это не так, он далеко не идеален. Но все же не такой монстр, каким ты его считала. Просто из нас двоих, он “плохой полицейский”. Сказать “нет”, что-то запретить, ругать — я оказалась для этого слишком мягкотелой. Говорят, дети крутят веревки из отцов — ты и Леська крутили из меня. Признаю, мы поторопились, отдав твои документы в университет, но, если б ты тогда с нами поговорила…
Вдруг воспоминания в голове приобретают другой оттенок. Ошибки — да кто их не совершает. А я обрубила, не задумываясь и даже не пытаясь все выяснить. Разговором сложно назвать ту истерику, которую я восемнадцатилетняя, закатила родителям, когда все узнала.
— А вот это его “Это все твое воспитание”? — нет, я не пытаюсь демонизировать отца, но вопросы и сомнения в голове есть. Когда рушатся выстроенные тобой замки, сложно сразу смириться и поверить. — Я просто пытаюсь сложить все в своей голове… я помню столько всего — как он отправлял тебя переодеваться, потому что ему не нравился твой внешний вид, хотя ты была в тот момент шикарна, как не отпускал тебя гулять с подругами позже одиннадцати, да много всего…
— Я все понимаю, Юль, — снова улыбается мама на этот раз, как то по девичьи задорно и проказливо, — но видишь ты все не так, как я. Одежда та была откровенней, чем нужно, я так… дразнила твоего отца. В таком виде я бы и сама не вышла в люди, поэтому всегда готовила два комплекта. Мы с ним столько лет вместе, что я, скажем, держала его так в тонусе. То, что он запрещает мне засиживаться позднее одиннадцати, тут дело и вовсе во мне. Особенность организма, мне нельзя ложиться позже двенадцати ночи спать, сколько бы я потом не проспала, состояние, как после похмелья — жуткие мигрени. И мне, откровенно говоря, проще было сказать, что муж у меня тиран, который не отпускает до поздна, чем объяснять, как плохо мне будет утром. Андрей был не против.
Я в шоке от таких откровений. Насколько по-другому все видела я.
— Ну и ругаться и спорить с отцом мы всегда старались за закрытыми дверями. Считала, что дети на такое не должны смотреть. Знала бы, что вы посчитаете меня из-за этого бесхребетной размазней, устраивала бы показательные выступления перед вами, — и опять улыбается.
Какая же все таки у меня мама… а я была малолетней идиоткой, и столько лет потеряла из-за надуманного мной же.
— Прости, — шепчу и опускаю взгляд. Глаза щиплет от подкативших слез. Вроде взрослая уже женщина, а разревусь сейчас, как девчонка.
— Ну, ну. — притягивает меня к себе в объятья мама и гладит по волосам. — Я, вдруг осознала, что мы с папой накосячили больше, чем думали. Мне надо было объяснить вам такие моменты, а не строить из себя страдалицу.
— Это мне надо было поговорить и быть чуть терпимее.
— Это у тебя не выйдет, — вздыхает мама и я разрываю объятия, — увы, у вас папин характер. И ты и Леська привыкли рубить с плеча, не давая себе остыть и подумать. Но сейчас о другом, я хочу, чтобы ты подумала о Саше..
Говорит и молчит, вглядываясь мне в глаза.
— Мам… — я же почти забыла. Отвлеклась.
— Нет. Послушай меня. Семейная жизнь, не может быть идеальной, как в сказке. Мы с твоим папой больше тридцати лет вместе, и у нас до сих такие войны бывают, что соседи Леську вызванивают, думая, что мы тут друг друга убиваем. А все потому, что мы не идеальны. Да и никто не идеален. Та же вспыльчивость твоего отца и эти его “это твое воспитание” чего только стоят. Но если б я обращала на все косяки внимание, даже вас бы с Олесей не было.
— Мам ты ничего не знаешь…
— Не спорю, я не знаю всего, но тем не менее, кое что и мне известно.
— Папа наводил справки? — вздыхаю.
— Естественно, — фыркает мама, — одно из того, за что готова его прибить. Но… я знаю о том, что он не стал тебя слушать, обвинил и вот, что я тебе скажу, если б ты не рванула сюда, ты была бы у него в тот же вечер. Он хотел с тобой поговорить, был немного не в состоянии, но за тобой послал буквально через несколько часов, только ты уже уехала. К тому же, он долго тебя искал, чем позабавил твоего отца, он немного поиграл и “повставлял палки в колеса” твоему Саше.
Внутри что-то дрогнуло. Уже не первый раз за сегодняшний вечер.
— Ты не все знаешь, мам. — про Карину видимо не в курсе. Это и к лучшему.
— Всего, кроме вас, знать никто не может, — соглашается, — но и ты не знаешь всего. Судишь со своей стороны. Саша услышал вас разговор с Антоном и не стал слушать тебя, сейчас его не слушаешь ты. Это, в какой-то степени справедливо, один-один, если мы говорим о каких-нибудь соревнованиях, но, если мы говорим об отношениях, то сейчас одному из вас придется быть мудрее. И дальше так же, где-то уступаешь ты, где-то он. И разговаривать, разговаривать, разговаривать, только так сможете что-то построить и сохранить. Я не заставляю тебя его простить и мирится со всеми заскоками, но выслушать-то можешь…
— И выслушает, — жестко, печатая шаг словно на плацу, говорит вернувшийся папа, — завтра благотворительный вечер, пойдешь с нами туда и там поговорите.
— Андрей, — строго пытается одернуть мама отца.
Узнаю папу, правда отношение к этому приказу теперь немного другое.
— Неужели тебе настолько понравился Саша? — улыбаюсь, на недовольные сжатые губы мужчины.
Папа такой папа.