Арчибальд Карсон игнорирует меня, и мне это не нравится.
Я имею в виду, что большинство семнадцати, почти восемнадцатилетних подростков хотят, чтобы их родители игнорировали их, но не после того, как им сказали, что да, они почти уверены, что кто-то хочет их убить. Папа что-то знает; мистер Мерфи что-то знает; мистер Дэйв что-то знает.
Натан, надоедливый и, казалось бы, бесполезный ночной сторож, в последнее время довольно часто ходит за мной по пятам по приказу отца. Это заставляет меня задуматься, стал ли он чуть менее жутким и в большей степени на нашей стороне, но поскольку я точно не могу подойти к нему и спросить, что он знает о таинственном культе, скрывающемся в подземных туннелях под школой, я смирилась с его присутствием.
— Нам больше не удаётся поговорить, — говорит Моника, откидываясь на спинку кровати с коротко подстриженными тёмными волосами и непринуждённым макияжем. Это большой поворот для неё, учитывая, что в прошлом она предпочла бы остаться дома и пропустить выходные с вечеринками, чем показаться с небольшим вздутием живота после месячных.
— Эм, я умоляла тебя поговорить со мной, когда только приехала сюда, а вы с Коди отшили меня, как ни в чём не бывало, — напоминаю я ей, накручивая прядь светлых волос на палец и понимая, что уже вернулась к своему акценту девушки из Долины.
Моника съёживается, но я не получаю никакого удовлетворения от её реакции. С моей стороны нечестно говорить, что я прощаю её, а потом продолжать вспоминать её загул с Коди. И честно? Она оказала мне услугу. Я бы предпочла любого из своих новых парней Коди в любой день, не говоря уже о пяти восхитительно богатых мудаках.
Подождите-ка.
Восхитительно богатый мудак? Это звучит чертовски мерзко, как… дырка в заднице, покрытая шоколадным соусом или чем-то в этом роде. Фу. Мерзость.
— Ты права, — отвечает она, вздыхая и на мгновение закрывая глаза. Я знаю, что она забыла Коди, и кажется счастливой, но я почти также уверена, что он нравился ей гораздо больше, чем когда-либо нравился мне. Его предательство ранит. — У меня нет права жаловаться, но я скучаю по тебе. После того, как ты уехала, всё перестало быть прежним, как будто волшебство исчезло, когда ты пропала.
Я фыркаю, и она приподнимает прелестную бровь с микроблейдингом, глядя на меня.
— О, пожалуйста. Единственное волшебство, которое я привношу с собой — это врождённый талант выводить людей из себя, привычка ляпать неподобающие вещи и одержимость романтикой. Я влюбилась во всех парней из Студенческого совета. — Кстати, о… сразу после того, как мы вернёмся с осенних каникул, настанет время операции. Неделя дебатов, за которыми последует день выборов.
Возможно, они больше не мальчики из Студенческого совета.
И чтобы кто-то вроде Астер Хейз стал президентом? Нет, спасибо. Черч — грёбаный принц этой школы. Чёрт возьми, он даже на рекламных брошюрах.
— Кстати, где твоя компания бойфрендов? — спрашивает Моника, когда я сажусь и вытягиваю руку над головой, используя другую, чтобы более или менее сфокусировать телефон на своём лице.
— Ну, двое из них отрабатывают приёмы боевых искусств в тренажёрном зале, ещё один из них запекает в духовке, в то время как его лучший друг занимается математикой рядом с ним, а последний ждёт прямо за приоткрытой дверью этой комнаты.
— Извините, что прерываю поток сплетен, — говорит Спенсер, заглядывая внутрь, а затем проходит в комнату, когда я жестом указываю в его сторону. — Если тебе нужно рассказать про меня всякую чушь, я пойму. Просто обязательно дай ей знать, что на самом деле у меня самый большой член из всех парней.
— Я ещё недостаточно рассмотрела Черча, чтобы знать наверняка, — выпаливаю я, а затем со стоном падаю обратно на подушки. — Ладно, я вешаю трубку. Ты пробуждаешь во мне шлюху.
— Внутри каждой девушки есть шлюха, которая только и ждёт, когда её освободят от пуританских оков нашего общества, основанного на скромности, которое стыдит женщин за то, что они получают естественное удовольствие и властвуют над собственным телом. Наслаждайся всеми этими членами, и мы скоро поговорим!
Она заканчивает разговор, и я, в бесконечной грации и самообладании, случайно роняю телефон прямо себе на лицо. Спенсер мгновенно оказывается рядом, поднимает меня и заключает в объятия, как будто я на самом деле страдаю гораздо сильнее, чем просто от уязвленной гордости.
— Ах, Чак-лет, у тебя идёт кровь, — говорит он, поднимая руку, чтобы краем рукава своего блейзера стереть немного крови. Я пытаюсь шлёпнуть его по руке в ответ, чтобы он не испачкал униформу, но он игнорирует меня и вытирает жидкость с моей верхней губы. — Теперь мне будет трудно поцеловать тебя, детка.
— Детка? — спрашиваю я, скептически приподнимая бровь в его направлении. Но его невозможно не любить, с его самоуверенной улыбкой, живыми глазами и серебристыми волосами. Его лицо немного более угловатое, как у близнецов, но у него более квадратная челюсть, как у Рейнджера. — Это что-то новенькое.
— Я тестирую дополнительные прозвища, просто чтобы у меня были забавные способы позвать тебя с другого конца комнаты. Малышка казалась довольно ручной, но, зная, как сильно ты любишь оскорбления вроде лица в гандоне, поросячьей задницы и ёршика для унитаза, я решил, что в следующий раз проявлю творческий подход. Я валяю дурака с моим маленьким кусочком тоста с острым соусом в знак уважения к твоему любимому блюду на завтрак.
О, он помнит, что я люблю поливать французские тосты острым соусом… Слишком чертовски мило.
— Если тебе хочется крикнуть: «Эй, тост с острым соусом!» пересекая переполненную комнату, тогда это твой выбор. Просто не жди, что я отвечу. — Спенсер ухмыляется и наклоняется, целуя каплю рубиново-красной крови в уголке моего рта. Я снова отталкиваю его, но он только смеётся и утыкается лицом мне в шею. — Разве ты не знаешь о таких вещах, как болезни и всё такое прочее? Не слизывай мою кровь, это отвратительно.
— Не будь такой драматичной. Какими болезнями ты могла бы заболеть? — он садится и оглядывает меня в белой рубашке на пуговицах и клетчатой юбке, как будто я самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. — В конце концов, я лишил тебя девственности, и я чист как стёклышко.
— Угу. — Я смотрю на него, но выражение его лица нежное, и я знаю, что он просто шутит. — Знаешь, — тихо начинаю я, опуская взгляд на свои колени и на секунду забывая о разбитой губе. — Я всегда хотела парня, который любил бы меня в бальном платье и с накрашенным лицом, и также сильно любил бы меня в спортивных штанах с прыщом на носу.
— Похожий на тот, что у тебя сейчас? — понимающе говорит Спенсер, и я не соглашаюсь с ним.
— У меня нет прыща! Что с тобой не так, Спенсер Харгроув? — он улыбается мне, а затем протягивает руку, чтобы откинуть назад прядь моих волос. После того разговора с Джеком на Хэллоуин я была уверена, что он замкнётся в себе. Спенсер всегда говорил, что ненавидит ложь больше всего на свете, и Джек явно лгал ему в течение многих лет. Но вместо того, чтобы взбеситься и убежать, он здесь, и он справляется с этим. Я горжусь им. — Я пытаюсь быть поэтичной и романтичной и…
— Я готовился отсосать тебе, Шарлотта Карсон. Я изучал все тонкости анального секса, и если говорили, что силиконовая смазка была лучше, чем на водной основе, то так оно и было. — Он делает паузу и улыбается мне так, что это разбивает моё грёбаное сердце и склеивает его обратно одним взглядом. — Если ты думаешь, что я не полюбил бы тебя в спортивных штанах и прыщах, то ты просто ничего не видишь перед собой.
— Полюбил меня, да? — спрашиваю я, и Спенсер приподнимает тёмную бровь. Моё сердце выпрыгивает из груди, когда я думаю о признании Рейнджера и задаюсь вопросом, могло ли мне так повезти, чтобы услышать эту фразу дважды.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, Чак. — Он снова пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного. Но это не так. Это большое дело. Я наклоняюсь вперёд, кладу одну руку ему на ноги, губы нежно приоткрываются в ожидании. — Чёрт, ты не можешь так на меня смотреть.
— Повтори это ещё раз, — говорю я ему, наклоняясь ещё дальше вперёд, зная, что верхние пуговицы на моей рубашке расстёгнуты, и что я сижу именно так, чтобы было максимальное декольте.
— Я не боюсь слова на букву «Л», — говорит он, сверкая лисьей ухмылкой в мою сторону, а затем протягивает руку и проводит пальцем по моему горлу. — Я люблю тебя, Чак-лет.
— Даже если из-за твоей любви ко мне тебя убьют? — спрашиваю я, останавливаясь и отводя взгляд в сторону, на один из кофейных постеров Черча. Часть меня задаётся вопросом, что произошло бы, если бы я сбежала, если бы культ в конце концов сдался. Если бы меня здесь не было, были бы парни в большей безопасности? Может быть, они могли бы просто нанять для меня частную охрану, и я могла бы переждать это время в Санта-Крузе? Эта мысль сокрушительна, но теперь, когда мы знаем, с чем имеем дело, я не могу не задаться этим вопросом.
С другой стороны, если семьи, стоящие за этим, состоят в союзе — или, по крайней мере — близки к власти и влиянию Монтегю, то я не думаю, что они отпустили бы меня так легко.
— Я лучше умру за любовь, чем буду жить, не зная, как это больно, — отвечает Спенсер, улыбаясь. — А теперь скажи, что ты любишь меня в ответ, и давай сделаем это до того, как появятся другие придурки.
— Я люблю тебя, Спенсер Харгроув, — говорю я, и я говорю это серьезно, правда.
Дело в том, что я почти уверена, что люблю всех пятерых парней. Одинаково.
Что же делать бедной девушке?
— Мой папа никогда меня не отпустит, — говорю я, сидя на кухонном столе в юбке и наслаждаясь сменой власти, которую ощущаю на этой кухне. Год назад я готовила пироги с заварным кремом, и меня не пустили в столовую, в то время как Росс хныкал и хихикал рядом со Спенсером. А теперь я сижу здесь, и меня балует орда влюблённых парней.
Я постукиваю скрещенными лодыжками по шкафчику и думаю, как много может изменить юбка. По сути, теперь я роковая женщина. Эти парни принадлежат мне.
— Слезь с этой грёбаной столешницы и доделай фруктовый пирог, — говорит Рейнджер, указывая на свежеиспечённый корж, на котором практически нет фруктов. — И сделай это хорошо. Нам нужно улучшить нашу компанию в Инстаграме. Наши блюда — это мусор.
Закатив глаза, я соскальзываю со стойки, а затем пригибаюсь, как чёртов ниндзя, когда близнецы бросают в мою сторону два шоколадных печенья, как будто это метательные звездочки или что-то в этом роде.
— У тебя получается всё лучше и лучше, — говорят они в унисон, как будто удивлены этим. Дело в том, что это не должно их удивлять. Я очень усердно занималась в тренажёрном зале и делала всё возможное, чтобы запомнить всё, чему они меня учили. И как доказательство, у меня даже болят мышцы. — Как жаль.
— Нам нравилось тыкать тебя едой в лицо и спину, — замечает Тобиас, ставя локоть на стойку и подпирая подбородок рукой. — Это уже совсем не то, когда ты становишься такой крутой по отношению к нам и всё такое прочее.
Рейнджер хватает чистую лопатку из ящика рядом с плитой и шлёпает Тобиаса ею по заднице.
— Вставай и заканчивай свои слойки с кремом. Противостояние с Эверли в этом году обещает быть жестоким, и я намерен победить. Я не позволю ленивым бездельникам разрушить мои шансы — особенно после того, как узнал, что над Дженикой издевались в Эверли из-за какой-то секты.
— Может быть, ты хочешь снять этот фартук, раздеться догола и сам полить сливочные слойки каким-нибудь особенным соусом? — Тобиас усмехается собственной шутке, а затем бледнеет, когда Рейнджер бросает в его сторону грозный взгляд.
— Возвращайся к работе, ты, маленький засранец, — рычит он, и Тобиас убегает делать то, что ему говорят. Черч, с другой стороны, уже закончил свой тирамису и теперь сидит в одном из кресел, работая над своими заметками о Дженике.
— Кстати, о Либби и камне, — говорит Черч, поднимая янтарные глаза. На подлокотнике его кресла стоит маленький эспрессо, а рядом на тарелке лежит маффин с кофейными зёрнами, покрытыми шоколадной глазурью. — То, что она владеет им, указывает на то, что она является членом Братства, — продолжает он, уставившись на экран своего айпада. — Что делает Селену нашим самым вероятным кандидатом на роль нападавшей женщины.
— Технически, да, но как насчёт Рейнджера? — спрашивает Спенсер, указывая на друга. Он всё ещё работает над заварными рогаликами, которые божественно пахнут. — Если это дерьмо, типа, передаётся по наследству всем в семье, как отец Рейнджера может быть его частью, когда Дженика и Рейнджер — нет?
— А это то, что мы собираемся выяснить во время осенних каникул, — отвечает Рейнджер, решив закончить покрывать глазурью трёхслойный розовый торт с помадными розочками, ожидающими, когда их на него нанесут. — Мы будем вынюхивать, копать и выслеживать, а потом, если дело дойдёт до худшего, я предъявлю его заднице доказательства.
— Как я уже сказала, мой папа никогда меня не отпустит, — повторяю я, возобновляя наш разговор об осенних каникулах. Мы с папой всегда проводим День благодарения вместе, так что вероятность того, что он отпустит меня из страны в недельную поездку, смехотворна. — Более того, у меня нет паспорта.
— Ты не будешь противостоять ему, — говорит Черч Рейнджеру, игнорируя меня и откладывая Айпад в сторону, когда он поднимается на ноги, чтобы помочь Мике с несколькими довольно хреново выглядящими макаронами. По крайней мере, я не единственная, у кого иногда возникают проблемы на кухне. Черч натягивает фартук на бёдра и многозначительно смотрит на Рейнджера. — Твоему отцу не привыкать к скандалам. Если он смог избавиться от Дженики, то наверняка избавился бы и от тебя тоже.
— Ага, за исключением того, что Дженика не была его биологическим ребёнком, — говорит Рейнджер, и я замолкаю. Почти уверена, что другие парни так же шокированы этим заявлением, как и я. Переключив своё внимание на Черча, я замечаю короткую вспышку боли в его глазах, прежде чем он закрывает их. — Ты знаешь, что моя мама сначала была замужем за братом моего отца, верно? Он погиб в авиакатастрофе, когда Дженике было лет пять, и мама в каком-то подобии помутнения рассудка, вызванного горем, вышла замуж за его младшего брата, который ей никогда по-настоящему не нравился.
— Значит, вы с Дженикой кузены и родные брат и сестра? — спрашивает Спенсер, и Рейнджер одаривает его взглядом, от которого может свернуться молоко. Он очень быстро поднимает руки в знак капитуляции.
— Не делай из этого ничего странного. Это не похоже на инцест или что-то в этом роде. Остынь. — Рейнджер возвращается к пирогу, сосредотачиваясь на том, чтобы намазать немного кружева глазури по краям. Он делает это снова, выплескивая все разочарования. Хотя, по-моему, это довольно полезная отдушина. — Я просто говорю, что мой отец — мелкий, жалкий засранец. Так, может быть поэтому он решил сдать Дженику с потрохами?
— Но не завербовать тебя в Братство? — спрашивает Мика, и в комнате снова становится тихо. Через мгновение Черч подходит к тому месту, где стою я, достаёт из кармана маленькую синюю книжечку и кладет её на стойку рядом со мной.
Когда я протягиваю руку, чтобы взять её, я вижу, что это паспорт — с моим именем и фотографией на внутренней стороне.
Мой глаз дёргается.
— Я так понимаю, что, когда ты попросил меня встать у белой стены в нашей комнате, чтобы ты мог сделать снимок головы для зарисовки на уроке рисования, ты навешал мне лапши на уши.
— Кучу лапши, — соглашается Черч, быстро кивая. — Итак, собирай вещи: ты едешь с нами в Лондон, нравится это директору Карсону или нет.