Судя по тому, как папа смотрит на меня, я уверена, что теперь я это сделала. Это буквально последняя ниточка в наших отношениях, за которую дёргают, решающий удар, если хотите.
— Ты не поедешь в Лондон, — говорит он, глядя на меня так, словно я сошла с ума. — Остановиться в доме Эрика Уоррена? Ни в коем случае. — Моё лицо бледнеет, потому что я совершенно определённо ничего не говорила о доме Эрика Уоррена. После признания папы мы решили, что он знает по крайней мере что-то о культе, а это значит, что он также может знать о возможной причастности Эрика. Вместо этого мы сочинили какую-то ложь о том, что останемся на неделю в квартире родителей Черча в Гайд-парке — это один из районов Лондона, где живут богатые люди.
— Я никогда не выезжала за пределы страны, — умоляю я, складывая руки вместе, как будто мне снова шесть лет. Да, мы собираемся встретиться с Эриком Уорреном, урождённым Вудраффом (он сменил фамилию на фамилию матери после политического скандала) в рамках нашего расследования, но… это нечто большее. Для меня это шанс увидеть другую часть мира, место, куда я никогда не думала, что вообще смогу попасть. — Чёрт возьми, пока мы не переехали сюда, я никогда не выезжала за пределы Калифорнии. Для меня это шанс всей жизни.
Со вздохом папа откладывает очки в сторону, а затем потирает переносицу, откидываясь на спинку стула, как будто он сильно вымотался. И я подразумеваю не только этот день, похоже, он чувствует изнеможение до мозга костей.
— Шарлотта, неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы ты страдала? — спрашивает он, опуская руки на колени и изучая моё лицо.
— Эм, да?
— Шарлотта Фаррен, — стонет он с таким видом, словно предпочёл бы совершить долгую прогулку по пирсу, чем продолжать разговаривать со мной. — Эрик Уоррен — опасный человек, и тебе нечего делать, отправляясь в чужую страну с кучей парней, которых ты едва знаешь…
— Я знаю их больше года, — поправляю я, — и мы через многое прошли вместе. Мы чуть не погибли в тех туннелях; мы все вместе оплакивали Спенсера. Они отвезли меня в Диснейленд. Почему ты не можешь просто смириться с тем, что они есть в моей жизни и, вероятно, будут ещё очень, очень долго.
— Независимо от твоих отношений с этими мальчиками, я не допущу, чтобы ты встречалась с Эриком Уорреном.
— Потому что ты знаешь, что он связан с Братством Священнослужителей.
Тишина.
Воцарилась гробовая тишина.
Кстати, у папы такой вид, будто он хочет прямо сейчас воткнуть смертельное копье мне в глаз.
— Где ты услышала это название? — спрашивает он, и я морщусь. Принесёт ли мне сейчас какую-нибудь пользу, если я выдам мистера Мерфи? Или я просто навлеку на него неприятности? Потому что я этого не хочу. Он хороший человек, даже если он трус. Он действительно заботился о Дженике, и он даже пытался защитить меня, по-своему.
— Сейчас это не имеет значения, — отвечаю я, когда папа встаёт и обходит стол, подёргивая бровью. Я отступаю, потому что на данный момент знаю, что я по уши в дерьме. — Дело в том, что я знаю это название. И я знаю, что ты подтвердил то, о чём я уже итак думала: кто-то пытается меня убить.
— Шарлотта, — говорит отец, но в его голосе уже не так много тепла. На секунду он выглядит всего лишь как измотанный мужчина средних лет, которому нужен отпуск. — Ты ещё ребенок.
— Молодая девушка, восемнадцать через месяц, — бормочу я, но он слушает меня не больше обычного.
— Это не твоя задача — искать ответы. Твоя задача — ходить в школу и слушать то, что тебе говорю я. Я ничего не выдумываю только для того, чтобы сделать твою жизнь невыносимой. Есть люди, которые занимаются этим, но эти люди — не ты. — Он кладёт руки мне на плечи и смотрит на меня, по-настоящему смотрит на меня. — Когда я пришёл в Адамсон, признаюсь, я был невежествен. Я не знал, что происходит, и, возможно, не хотел знать. Но ты закончишь школу в конце года, оставишь это место позади и начнёшь строить будущее. А до тех пор ты должна соблюдать мои правила. Неужели ты не веришь, что я сделаю всё, чтобы защитить тебя?
— Со мной ничего не случится в Лондоне, папа. Ребята будут там, и действительно, там должно быть безопаснее, чем здесь, верно?
— Эрик Уоррен — лидер этого «культа», который ты так любишь обсуждать, Шарлотта. Ты не поедешь к нему домой — на этом наша дискуссия заканчивается.
— Но…
— Но что?! — кричит он, и мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что я сейчас наблюдаю. Отец. Срывается. Становится фиолетовым. Теряет контроль. — Ты хочешь оказаться на конце петли, как Юджин Мазерс? Шарлотта, я пытаюсь защитить тебя!
Мои глаза наполняются слезами, но в тот момент я точно не знаю почему. Во мне бурлит так много эмоций, что, кажется, в них невозможно разобраться. Внутри меня бушует буря, с небольшим количеством дождя, с облаками, но и с солнечным светом тоже.
Папе не всё равно. Он просто не умеет это показывать. Он не отпустит меня в Лондон. Он боится за меня.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Это очень опасная организация с многовековой историей, влиянием и властью. Тебе нужно остаться здесь, в этом кампусе, где Йен и Натан смогут присмотреть за тобой.
— Йен и Натан? — спрашиваю я, бросая взгляд на отца. — Библиотекарь и дерьмовый охранник, от которого пахнет Маунтин Дью?
— Шарлотта, у меня мигрень, и мне нужно прилечь. Пожалуйста. Возвращайся в общежитие и оставайся в своей комнате. Учитывая твоё замечание за то, что ты ворвалась в мой дом, и то, что ты получила, когда отсутствовала в комнате во время обхода на Хэллоуин, ты забираешься на опасную территорию. — Папа не упоминает, что почти каждый ученик в школе получил выговор за нарушение комендантского часа на Хэллоуин, но таков его путь. — Здесь ты в большей безопасности. Если бы я знал то, что знаю сейчас, я бы никогда не отправил тебя в Калифорнию.
— Парни могут нанять для меня частную охрану, — начинаю я, но папа не слушает. У нас был момент, но этот момент закончился. Он уходит от меня, выходит за дверь кабинета, ненадолго останавливаясь, чтобы окинуть взглядом пятерых парней, стоящих на кухне.
— Сэр, — осторожно начинает Черч, но тот сияющий блеск, который раньше появлялся в глазах отца при виде лучшего ученика нашей школы, сменился стальным раздражением, известным любому подростку, у которого когда-либо был чрезмерно заботливый родитель. Именно это благонамеренное упрямство иногда бросает вызов логике и реальности. — Если вам неудобно из-за Эрика Уоррена, тогда, возможно, мы действительно могли бы остановиться у моих родителей.
— Сынок, — начинает папа, и тогда я понимаю, что он становится смертельно серьёзным. Слово «сынок» обычно слетает с уст директора Карсона только тогда, когда он в полном дисциплинарном режиме. Черч в беде. — Ты надел кольцо на палец моей дочери, не спросив моего разрешения — мы не друзья.
— Боже мой, ты такой бумер! — я задыхаюсь, возвращаясь к старым привычкам. Глубоко вздохнув, я устраиваюсь поудобнее и пытаюсь противостоять суровому взгляду, который мой отец только что бросил на меня. — Сейчас уже не 1605 год. Я не принадлежу тебе, и Черч не обязан тебя об этом спрашивать. Единственный человек, которого он должен был спросить, это я.
— Ну, а когда свадьба? — спрашивает папа, пробуя другую тактику и поворачиваясь ко мне. Близнецы, Спенсер и Рейнджер отступают назад, не зная, как вмешаться в эту словесную перепалку. По крайней мере, я знаю, что, если отец снова попытается схватить меня, они вмешаются. — Потому что, по крайней мере, когда всё это закончится, вы будете вынуждены признаться в своей лжи. — Он направляется к двери, проносясь мимо парней и направляется к лестнице, а я, спотыкаясь, следую за ним. — И, кстати, ты не можешь покинуть страну без паспорта.
— У меня есть паспорт, — признаюсь я, вытаскивая его из кармана, когда папа останавливается, поставив одну ногу на нижнюю ступеньку. Он оглядывается через плечо со смесью беспомощности и страха. Более чем вероятно, он понимает, что Черч Монтегю достал мне паспорт, не посоветовавшись с ним. Каким-то образом это означает, что Черчу удалось самостоятельно раздобыть всю необходимую документацию. По общему признанию, меня это тоже в равной степени завораживает и пугает. — А что, если я останусь с Монтегю? Что, если… Я обещаю не встречаться с Эриком Уорреном и даже близко к нему не подходить?
Прежде чем Арчи успевает ответить, раздаётся стук в сетчатую дверь.
— Привет? Есть кто-нибудь дома? Всё в порядке, я захожу. Я вхожу.
Дверь широко распахивается, впуская великодушную женщину со светлыми волосами и голубыми глазами.
— Мама, — начинает Черч, быстро моргая в редкий момент удивления. — Что ты здесь делаешь?
— Хотела увидеть тебя, глупышка, — говорит она, запечатлевая лавандовый поцелуй на обеих щеках Черча и оставляя пятна от губной помады. Близнецы и Спенсер хихикают, пока она не обращает на них внимание, ероша волосы и целуя лица. Даже Рейнджер не является исключением. Даже я не исключение. — Моя будущая невестка! — говорит она со слезами на глазах, притягивая меня к себе для объятий, пахнущих цветами, а затем обхватывает ладонями моё лицо, чтобы поцеловать в обе щеки и лоб.
Маму Черча невозможно не заметить, эту сияющую женщину в белой широкополой шляпе от солнца, перчатках и платье, облегающем её гибкие формы. Она выделяется, как солнечный луч, в тёмной, порой унылой атмосфере Академии Адамсон.
— Миссис Монтегю, — говорит папа, бросая на меня грозный взгляд. Честно говоря, я понятия не имела, что она появится здесь сегодня. Я поднимаю ладони вверх и раскидываю их в извиняющемся жесте капитуляции. — Чем я могу вам помочь? Академия рекомендует родителям звонить, прежде чем заезжать в гости или на экскурсию.
— О, не будьте смешным, — молвит она, пренебрежительно взмахивая рукой в перчатке, на другой руке у неё перекинут чехол для одежды. — Я была в Натмеге, чтобы поработать над небольшим бизнес-проектом, и решила заехать сюда, чтобы сделать Шарлотте подарок. Правильно ли, я услышала разговор о том, чтобы остановиться у нас? Шарлотте всегда рады в нашей семье.
— Мама, ты подслушивала? — отчитывает её Черч, но она отмахивается от него.
— Дети, — начинает папа, делая ударение на этом ужасном слове так, как может только он, — обсуждали поездку в Лондон на осенних каникулах. Как вы можете себе представить…
— Лондон? О, да, у нас есть квартира в Гайд-парке. Звучит как прекрасный способ провести каникулы.
В этот момент я осознаю две вещи: мать Черча вне всяких похвал, и она также вне привилегий. Она не знает значения слова «нет».
— Хотя я не против того, чтобы Шарлотта однажды отправилась исследовать мир, сейчас просто неподходящее время, — объясняет Арчи, наконец поворачиваясь и спускаясь по оставшейся части лестницы, чтобы встать рядом с миссис Монтегю.
— Если вас беспокоит надзор, то мы с Дэвидом более чем счастливы поехать с ними. О Шарлотте хорошо позаботятся. А теперь посмотри, что я тебе принесла. — Она расстёгивает молнию на чехле для одежды и достаёт белое платье, демонстрируя его на обозрение всей комнате.
— Что… это такое? — спрашиваю я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок необузданных эмоций. Я прекрасно знаю, что это такое.
— Это твоё свадебное платье! — отвечает миссис Монтегю, перекидывая его через руку и протягивая мне. — Это то же платье, что я надела, когда мне было семнадцать лет. Она вздыхает и поднимает глаза к потолку, как будто уже погрузилась в яркие грёзы о Дэвиде Монтегю в молодости.
— Видеть платье до свадьбы — плохая примета для жениха, — говорит Черч, выглядя немного бледнее обычного. Элизабет Монтегю отмахивается от его опасений.
— Это просто смешно. Мы с твоим отцом вместе выбирали это платье. Мы сбежали с ним в Париж. — Она снова вздыхает и обмахивает лицо веером. — Как ты думаешь, вы двое, возможно, захотите пожениться в Лондоне? Мы могли бы арендовать аббатство!
— … аббатство? — спрашиваю я, замечая, что Черч бросает на маму взгляд, похожий на тот, которым я смотрю на своего отца, когда он совсем выходит из себя. Просто его мама перегибает палку совершенно по-другому.
— Вестминстерское аббатство, — говорит она, как ни в чём не бывало. Я давлюсь собственной слюной, заставляя Спенсера тереть и похлопывать меня по спине, чтобы помочь прочистить горло.
— Я думала, там могут жениться только члены королевской семьи? — мне удаётся выбраться, в то время как папа стоит ошеломлённый и безмолвный возле лестницы.
— У нас есть высокопоставленные друзья, — говорит Элизабет, а потом хихикает, как будто в этом нет ничего особенного.
— Мама, это даже отдалённо нереалистичный вариант, — начинает Черч, но она успокаивает его, прищёлкнув языком.
— О, тише, Черч. Держи, дорогая. А ты как думаешь?
Она протягивает мне платье, и я благоговейно беру его, опуская взгляд на расшитый бисером лиф, а затем снова поднимаю взгляд на её лицо. Конечно, я встречаюсь с её сыном, но… Я также встречаюсь с четырьмя другими парнями.
«Какого чёрта я здесь делаю?!»
Элизабет выглядит такой взволнованной перспективой женитьбы сына на мне в этом платье; она верит в олдскульную любовь с первого взгляда. Что произойдёт, если из этого ничего не выйдет?
— Миссис Монтегю… — папа вздрагивает, глядя на неприличное платье так, словно предпочёл бы сжечь его, чем смотреть, как я выхожу в нём замуж.
— Примерь его, — подбадривает она, махая мне руками в перчатках, а затем протягивает руку, чтобы поправить шляпу.
— Ты не обязана, если не хочешь, — мягко говорит Черч. Я поднимаю на него взгляд, а затем перевожу его на остальных парней. Они все… пялятся на меня. Все уставились на меня. Кто-то пытается убить меня. Как я вообще тут оказалась?
— Конечно, она хочет, — произносит Элизабет, пока я ошеломлённо ковыляю в направлении ванной на первом этаже. Позади меня раздаются голоса, когда я проскальзываю в туалет и закрываю за собой дверь, прислоняясь к ней спиной. Я включаю вентилятор, чтобы не слышать, о чём они говорят.
— Что я делаю? — удивляюсь я, глядя вниз на, по общему признанию, красивый вырез в виде сердечка на платье. Конечно, оно белое, но, когда я поворачиваю его к свету, на мерцающей ткани появляется едва заметный розовый отблеск. Оно выглядит старинным, и не только как платье мамы Черча, но и как антиквариат. Если и её, и моё обручальные кольца были куплены в антикварном магазине, то и платье тоже?
Выскользнув из школьной формы, я натягиваю платье через голову и стою, уставившись на себя в зеркало в полный рост возле двери.
Платье приталено, с бретельками, которые начинаются широкими на плечах и сужаются к низу лифа. Вышивка бисером сверху изящная, переплетающаяся в цветочные мотивы, которые переплетаются спереди и по бокам, переходя к спинке и свободным лентам, скрепляющим корсетную спинку. В то время как лиф облегающий, юбка пышная, верхний слой из атласа поверх нескольких слоев тюля.
Смотреть на свое отражение — всё равно что смотреть на незнакомку.
Где девушка-серфингистка с бронзовой кожей? А как насчёт придурковатого парня в очках?
Вместо этого я ловлю себя на том, что смотрю на кого-то совершенно другого. И дело не только в платье? Это просто жизнь, догоняющая меня.
Я медленно открываю дверь и, шаркая, вхожу в прихожую.
Элизабет зажимает рот руками, в то время как мой папа приобретает оттенок красного, который ещё не был идентифицирован в природе. Он похож на чан с клюквенным соусом.
— Шарлотта, — выдыхает Спенсер, его челюсть сжимается, когда он оглядывает меня. — Ты прекрасна.
— Так мило, — бормочет Рейнджер, закрывая глаза от этого зрелища, его кожа слегка розовеет.
— Ты выглядишь… хорошо, Чак, — говорят близнецы, удивлённо моргая, как будто не совсем уверены, как реагировать.
Единственный, кто хранит молчание — это Черч.
— Ну что, сынок, разве тебе нечего сказать невесте? — мать отчитывает его, бросая на парня очень острый взгляд.
Его янтарные глаза прикованы к моему лицу, но мне трудно понять, о чём именно может думать Черч. Неужели он разочарован во мне? Похожа ли я на ту невесту, о которой он всегда мечтал? Почему я вдруг чувствую себя такой чертовски застенчивой? Медленно, осторожно он открывает рот, чтобы заговорить.
Я обрываю его.
— Мне… нужно кое-что взять, — говорю я, и Черч замолкает, с любопытством глядя на меня.
— Кое-что взять? — эхом отзывается Спенсер, когда я подхожу к двери и засовываю ноги в резиновые сапоги. — Что значит «кое-что взять»? Откуда?
— Просто… из своей комнаты, — говорю я, полностью осознавая, что не совсем ясно соображаю. Если вы когда-нибудь видели фильм «Предложение» с Райаном Рейнольдсом и Сандрой Буллок в главных ролях, вы поймёте. У них фиктивная помолвка, и она убегает. И она убегает, потому что… любит его. Ну, и она не хочет причинять боль его семье.
— Шарлотта Фаррен, — предупреждает папа, но я уже открываю сетчатую дверь и задираю юбки так высоко, как только могу. — Что, чёрт возьми, ты делаешь?
Я начинаю бежать по тропинке, ветер развевает светлые локоны вокруг моего лица.
— Я Сандра Буллокаю! — кричу я, проносясь мимо группы других студентов, работающих над проектом по микологии — это модно говорить о грибах — и направляясь прямиком в общежитие. Сейчас полдень, и повсюду люди, так что меня не так уж сильно беспокоит этот дурацкий культ или их кровное посвящение.
Я не прекращаю бежать, пока не проскальзываю в свою комнату в общежитии и не прислоняюсь спиной к двери, чтобы закрыть её. Только она не закрывается полностью, потому что кто-то пробивается внутрь с другой стороны.
Я поворачиваюсь, и мои мокрые резиновые сапоги скользят по полу, сбивая меня с ног, когда Черч входит в комнату позади меня. Он закрывает и запирает дверь, глядя на меня, вопросительно приподняв бровь.
— Мисс Карсон, — произносит он почти как мягкое наказание, отчего я морщу нос. — Ты сбежала от меня.
— Я не сбегала от тебя, — слабо протестую я, отводя взгляд в сторону чудесно чистого пространства под моей кроватью. Никогда в жизни мне не удавалось содержать комнату в чистоте, но Черч убирает её за нас. Он говорит, что ему нравится это делать, и я не могу решить, то ли он врёт как дышит, то ли это действительно доставляет удовольствие его ОКР (обсессивно-компульсивный синдром) или что-то в этом роде. — Мне просто нужно было кое-что забрать.
Черч садится передо мной на корточки, и я неохотно отрываю взгляд от зоны, свободной от клочьев пыли, и возвращаюсь к его аристократическому лицу. Выдающиеся скулы, кожа как алебастр, рот, который может излучать солнечные лучи, но в то же время остёр, как нож. Моё сердце и так колотится как сумасшедшее после безумного спринта по кампусу, но теперь я чувствую, что могу потерять сознание.
— Ты пробежала весь этот путь сюда в свадебном платье и резиновых сапогах, чтобы что-то забрать? — он задаёт вопрос, и я киваю. Слова не приходят на ум. Я не уверена, что и сказать. Я даже не уверена, что должна чувствовать. — Расскажи где.
— В ящике моей тумбочки, рядом с искусственным пенисом.
Черч улыбается и встаёт, обходя меня, чтобы выдвинуть ящик и достать оттуда маленькую деревянную коробочку. Она отделена от старых журнальных фотографий, просто какая-то реликвия с урока рисования в начальной школе. Но когда он откроет её, откинув крышку и заглянув внутрь, он увидит это: заколку для волос моей мамы, украшенную жемчугом и кружевами. Она надевала её на свою собственную свадьбу с моим отцом, когда была ещё подростком.
— Это? — спрашивает он, возвращаясь и присаживаясь на край моей кровати. Черч наклоняется вперёд и убирает несколько моих светлых локонов назад, используя заколку, чтобы удержать их на месте. — Расскажи мне об этой заколке, Шарлотта.
— Она принадлежала маме, — говорю я, глядя на свои пухлые колени. — Она надевала её, когда выходила замуж за моего отца.
— Ты проделала весь этот путь сюда, чтобы забрать её? — Черч снова уточняет, и я пожимаю плечами, мои чёрные резиновые сапоги торчат из-под пышных юбок. — Почему?
— Ты видел «Предложение»? — спрашиваю я, поворачиваясь в сторону, чтобы посмотреть на него. Он такой… безупречно выглядящий, одетый в накрахмаленный блейзер цвета шампанского и слаксы, с прямым галстуком и без единой складки на рубашке.
— Лишь один раз, — добавляет он, кладя локоть на колено и внимательно наблюдая за мной. — А что?
— У них тоже фиктивная помолвка, но в конце концов девушка убегает со свадьбы.
— И это то, что ты имела в виду, говоря о «Сандра Буллокаю»? — спрашивает Черч, и я киваю. Его улыбка становится немного шире. — Интересная идея превратить имя актрисы в глагол. Мне нравится ход твоих мыслей, Чак. — Он на мгновение замолкает, обдумывая моё объяснение. — Значит, тогда заколка была действительно несущественной. Ты сбегала.
— Я убегала, чтобы защитить тебя, — отвечаю я, скручивая ткань в руках. — Тебя и твою потрясающую маму, и твоего действительно хорошего папу, и всех твоих сестёр… — я на мгновение замолкаю, пытаясь разобраться в своих чувствах. — И я действительно хотела заколку моей мамы. — Уголки моих губ опускаются, и я резко хмурюсь.
— Пойдём, — говорит Черч, вставая и протягивая мне руку. Я хватаюсь за него и позволяю ему поднять меня на ноги, отряхивая платье сзади. Надеюсь, я не слишком испачкала его. До сих пор мне даже в голову не приходило, что я могла серьёзно испачкать или порвать его по дороге сюда. — Присядь со мной. — Он тянет меня на кровать рядом с собой, держа мои руки в своих. Один из его больших пальцев лениво обводит поверхность кольца. — И это всё? Ты думаешь, что, сбежав, ты защитишь меня?
Я перевожу взгляд с кольца на его лицо, наблюдающее за мной без осуждения, лишь намёк на беспокойство мелькает в его глазах.
— Я не хочу выкладывать… всё это, — говорю я, указывая на свою грудь, чтобы показать странную смесь чувств, таящихся там.
— Почему бы и нет? — спрашивает он, переворачивая мои руки, а затем проводя большими пальцами по точкам пульса на моих запястьях. — Ты боишься задеть мои чувства? — я качаю головой, пожимаю плечами, а затем киваю — просто мешанина противоречивых жестов. — Ты веришь, что они действительно теперь у меня есть? Или я всё ещё возможный психопат, ожидающий своего часа?
Я фыркаю.
— Нет, я больше не думаю, что ты психопат. То, как ты горевал из-за Рейнджера в лесу… — я замолкаю, потому что никто из нас пока не хочет говорить о том дне. Может быть, когда-нибудь, но не сегодня. — Если бы я ушла, разве вы, парни, не были бы в большей безопасности? Если бы я ушла, то Братство оставило бы вас в покое. — Мгновение я изучаю лицо Черча в поисках подсказок.
— Если мы имеем дело с какой-либо из семей, которые я в настоящее время подозреваю, то из этого никуда не денешься. Я мог бы нанять для тебя частную службу безопасности, но полагаю, что Братство захотело бы свести концы с концами. Они пришли бы за тобой; ты никогда не чувствовала бы себя в безопасности и никогда по-настоящему не была бы одна.
— Но, по крайней мере, вы, ребята, не были бы в опасности, — бормочу я, удивляясь, почему моё глупое сердце не перестаёт биться так быстро. — И тогда нам не пришлось бы лгать твоей семье о том, что мы поженимся.
Черч отпускает мои руки и откидывается на кровать, его ладони лежат на одеяле, лодыжки скрещены.
— Ты очень заботишься о нашем благополучии, да? — спрашивает он, но я не знаю, как на это ответить. Да. Я беспокоюсь о них в миллион раз больше, чем о себе. — Ты боишься выходить замуж? Или, может быть, тебе просто не нравится идея брака?
— Мои родители поженились, когда моя мама была молодой. Мой отец был так влюблён в неё, что я думала, они будут вместе вечно. Даже когда они развелись, даже когда она уехала на реабилитацию. Он всё ещё любит её, но она больше не любит его.
Некоторое время мы сидим в тишине, прежде чем Черч встаёт и достаёт нам пару чашек кофе в стеклянных бутылочках из своего милого маленького мини-холодильника. Он протягивает одну мне, а затем садится всего на несколько дюймов ближе, чем был раньше.
— Может быть, я думала, что их развод меня не беспокоит, но это не так? — спрашиваю я, сморщив лицо. — Звучит довольно жалко, да? Расстраиваться из-за развода? Я имею в виду, что у половины населения разведённые родители. И действительно, считаю, что высокий уровень разводов — это хорошо — это означает, что люди больше не терпят оскорблений и дерьма от своих партнёров.
— Но? — спрашивает Черч, когда я отвинчиваю крышку со своего кофе и делаю глоток.
— Но, полагаю… если мои родители не справились с этим? С чего бы это удалось нам? Может быть, то, что я чувствую к вам, ребята, — это просто сумасшедшие подростковые штучки. Кроме того, это ещё одна проблема брака, верно? Я могу выйти замуж только за одного из вас.
Улыбка, появляющаяся на губах Черча, удивляет меня.
— Только если законно, но есть и другие способы сделать это. — Я в шоке моргаю, глядя на него в ответ, когда его лицо приобретает такое решительное выражение. — Не хочу показаться придурком, но, возможно, твои родители не заботились друг о друге так, как я забочусь о тебе.
Ого. Его заявление отнюдь не прозвучало как придурковатое, оно меня ошеломило. С таким же успехом он мог бы признаться, что ему кажется, будто мы предначертаны звёздами или что-то в этом роде. Мои ладони потеют, и я вытираю их о покрывало, чтобы не испачкать юбку.
— Я… — у меня не хватает слов, когда Черч поднимает голову, глаза его сияют. В его взгляде есть уверенность, которую я не чувствую, но, возможно, мне следовало бы. Глядя на него, действительно кажется, что у него есть какой-то план.
— Мои родители всё ещё вместе, — утверждает он, снимая крышку со своей бутылочки и медленно потягивая кофе. То, как он облизывает горлышко бутылки, определённо наводит на размышления. Он поворачивается, чтобы посмотреть в мою сторону, его янтарные глаза скользят по мне в свадебном платье его матери. — И, возможно, в то время твой отец был всем, в чём нуждалась твоя мать — иногда «навсегда» означает «только сейчас». — Черч на мгновение замолкает и тихонько вздыхает. — Но я не хочу, чтобы эта помолвка причинила тебе столько боли. Я вернусь и скажу маме, что свадьба отменяется; ясно, что твой отец больше не отошлёт тебя.
— Но твоя мама проделала весь этот путь, чтобы отдать мне платье, — начинаю я, сжимая в кулаке юбки, изо всех сил пытаясь понять, почему мне так не хочется отдавать его обратно.
— Я могу подождать и сказать ей позже, если ты так хочешь, — говорит Черч, наблюдая за мной со своим стоическим спокойствием. — И ты можешь оставить кольцо себе. Оно твоё, даже если ты захочешь продать его и оставить себе деньги.
— Ты выбрал его для меня? — спрашиваю я, и Черч кивает.
— В антикварном магазине, точно так же, как мой отец выбирал кольцо для моей матери. Вот куда я пошёл, когда исчез перед твоим нападением в Санта-Крузе. Близнецы сказали мне, что ты волнуешься из-за этого. — Моё лицо краснеет, и я пытаюсь что-то объяснить, но… ладно, это правда. Черч всегда была немного подозрительным, верно?
— Ты был в Натмеге? — спрашиваю я, и он кивает.
— Всего одну ночь — я никак не мог определиться, какое кольцо выбрать. А потом я отнёс его домой, чтобы показать родителям и попросить их благословения. — Он терпеливо сидит, ожидая, пока я снова соберусь с мыслями. — Я рад, что мы смогли вернуть тебя в Адамсон. Но всё изменилось. — Черч берёт меня за руку и осторожно сдвигает кольцо к кончику моего пальца.
— Подожди, — говорю я, отводя руку назад и поправляя кольцо. Я чувствую себя собственницей, прижимая его к груди.
Он снова улыбается мне.
— Оставь его себе. Но тебе больше не обязательно его носить.
Наши глаза встречаются, мои ищут подсказки в нем.
— Я действительно нравлюсь тебе, Черч? Имею в виду, я знаю, ты сказал, что это так на горячих источниках, но… ты не должен быть помолвлен с девушкой, которая тебе не нужна.
— Кто сказал, что я помолвлен с девушкой, которая мне не нужна? — отвечает он, ставя свой кофе на комод в изножье моей кровати и поворачиваясь обратно ко мне. Он берёт меня за подбородок длинными пальцами и изучает моё лицо. — Обычно я не делаю того, чего не хочу делать.
— Да, но это было просто для того, чтобы вернуть меня в Адамсон, верно?
— Так ли это? — отвечает он, отвечая на мой вопрос ещё одним своим собственным. Черч наклоняется вперёд и целует меня в губы, просто так, мягким касанием губ, похожим на прикосновение крыльев бабочки. — Мне нравится видеть тебя в платье моей матери, Шарлотты Фаррен Карсон.
Моё дыхание учащается, и я изо всех сил пытаюсь найти слова, чтобы ответить на это.
Черч снова прижимается губами к моим губам, и мои глаза закрываются сами по себе. Медленно, словно боясь испортить момент, если будет двигаться слишком быстро, он снова целует меня. Точно так же, как в ту ночь во внутреннем дворике его родителей, я ловлю себя на том, что таю от его прикосновений, раскрываю губы для его языка. Мой кофейный напиток падает на пол и закатывается под кровать Черча, но никому из нас нет до этого дела.
Вместо этого я обнаруживаю, что откидываюсь на подушки, а его тело распростёрто над моим, гибкое, но мускулистое, пахнущее сиренью и розмарином. Его рот прижимается к моему, расслабляя меня и срывая с моих губ сладкие вздохи и звуки удовлетворения.
— Она не обязательно должна быть фиктивной, если только ты сама этого не хочешь, — шепчет он, его руки скользят вверх и под пышные юбки платья. Тёплые ладони ласкают мои обнажённые бёдра, когда он устраивается у меня между ног, целуя каждый уголок моего рта нежнейшими прикосновениями.
Он сдерживается. Я уверена в этом. Но почему? Мне даже в голову не приходит, что он может быть так же напуган, как и я, так же не уверен, но также влюблён.
Любовь.
В последнее время это слово часто всплывает, разве не так?
— Ты действительно женишься на мне? На странной, придурковатой бедной девочке, у которой мама — горничная, а папа — учитель?
— Ты знаешь мой секрет, — отвечает он, и на его лице появляется лёгкий намёк на печаль. — Моя биологическая мать тоже была горничной. Мы ничем не отличаемся, ты и я. — Длинные пальцы Черча дразнят пояс моих трусиков, заставляя меня резко втянуть воздух. Он так долго избегал прикасаться ко мне, и теперь я понимаю почему. Каждое место, с которым соприкасается наша кожа, вызывает покалывание. Это похоже на то, как будто по моей коже пробегают маленькие разряды энергии. — Для меня было бы честью жениться на тебе, но только если ты тоже хочешь меня.
— Я хочу… — шепчу я, но то, как я замолкаю, заставляет его задуматься. Черч перестаёт целовать меня, заглядывая мне в лицо со сладкой смесью разочарования и тоски. — Но я хочу и их. — Мне почти больно говорить это, но я знаю, что должна. Каждый день мне доставляет беспокойство, когда я задаюсь вопросом, будет ли выдвинут ультиматум или вдруг истечёт срок действия нашего договора.
— Они моя семья, Шарлотта, — говорит Черч, опираясь на руки по обе стороны от меня. — Они никуда не денутся. — Он улыбается мне, а затем наклоняет голову, чтобы снова поцеловать меня. Однако на этот раз в этом есть что-то особенное. Это похоже на его личность: наполовину солнечный свет, наполовину железный контроль. Это часть того, кто он есть, часть того, чтобы быть Монтегю.
— В тумбочке есть презервативы, — шепчу я, и Черч кивает, его глаза прикрыты, когда он смотрит на меня. Мы снова целуемся, одна его рука поднимается и ложится на изгиб моей талии, другая скользит под трусики. Часть меня знает, что мы должны снять свадебное платье, но остальной части меня всё равно.
Черч водит пальцами одной руки по моей ключице, в то время как другой дразнит смущающее количество влаги у меня между ног. Мне тоже отчаянно хочется прикоснуться к нему, но, когда я опускаю руки к его брюкам, он хватает меня за запястье.
Не сводя с меня глаз, Черч садится и тянется к галстуку, осторожно развязывая его и снимая с себя. Затем парень берёт его и оборачивает вокруг одной из стоек в изголовье кровати, а затем вокруг моих запястий, завязывая таким образом, чтобы тёмно-синий шёлк плотно облегал меня, но позволял коже дышать.
У него самого перехватывает дыхание, когда он садится на корточки и оглядывает меня, связанную школьным галстуком Академии Адамсон и одетую как его невеста. Солнечный свет струится через окно, окрашивая медовые волосы Черча в золотистый цвет, пока он изучает меня.
— Чего ты ждёшь? — спрашиваю я, обливаясь потом и изо всех сил стараясь не корчиться под ним. Но я отчаянно хочу, чтобы он прикоснулся ко мне. Отчаянно.
— Я наслаждаюсь моментом, — легко отвечает он, и его губы растягиваются в дьявольской ухмылке. — Если бы я был другим человеком, я бы, наверное, сделал фото. Может быть, даже снял видео?
— Не смей, — рычу я, но Черч только посмеивается.
— Я не буду. В конце концов, это лишь для того, чтобы я получал удовольствие. Если бы я заснял это, держу пари, один из этих придурков в какой-то момент завладел бы моим телефоном и увидел доказательства. — Черч наклоняется и целует меня в шею, заставляя меня поёжиться. — В целом, я не против поделиться, но некоторые вещи предназначены только для меня. Это одна из них.
— Ты правда высокомерная свинья, да? А ведь на секунду мне действительно показалось, что ты милый.
Ящик прикроватной тумбочки выдвигается, и оттуда достаются презервативы.
— Ты думала, я хороший? — спрашивает Черч, ухмыляясь. — Это твоя ошибка.
— Я действительно только что… согласилась… выйти за тебя замуж или что-то в этом роде? — спрашиваю я, но он не отвечает словами, вместо этого используя своё тело, чтобы заполнить пробелы. Он глубоко целует меня, прикосновение его губ прорывается сквозь всю эту чушь и проникает прямо в мою душу.
Я никогда не ожидала, что мне понравится в Академии Адамсон; я определённо не ожидала, что мне понравится Студенческий совет.
И всё же приезд сюда — это лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Черч удовлетворённо вздыхает и расстёгивает брюки, открывая мне твёрдую длину своего члена. Я вижу его не в первый раз — горячие источники, помните? — но теперь, когда мы одни, теперь, когда наши намерения прояснились, всё как-то по-другому.
Он надевает презерватив, а затем просовывает руку мне под платье, чтобы снять трусики, засовывая их в карман своего блейзера, прежде чем снять его и отбросить в сторону.
— Я не могу поверить, что мы делаем это, — бормочу я, когда Черч задирает белые юбки вокруг моих бёдер, проводит языком по моей шее, а затем прижимается губами к моему бьющемуся пульсу.
— Почему это? — спрашивает он, глядя на меня сверху вниз.
— Потому что весь прошлый год я даже не была уверена, нравлюсь ли я тебе.
— У всех нас есть свои секреты, Чак, — шепчет он, как раз перед тем, как скользнуть в меня, поддерживая себя одной рукой, а другой касаясь моего лица. Он ни на секунду не перестаёт смотреть мне в глаза, даже когда его тело движется внутри моего, вызывая слёзы удовольствия в уголках моих глаз. Я пытаюсь встретиться с ним взглядом, но он такой напряжённый, что в конце концов я отворачиваюсь. Он поворачивает меня обратно к себе, проводя большим пальцем по моей нижней губе и заставляя меня дрожать.
Когда он целует меня снова, мои глаза закрываются сами по себе, и он оставляет их в покое, проводя губами вниз по моей шее и побуждая меня приподнять грудь навстречу прикосновению его губ.
Это медленно и мучительно, но наилучшим из возможных способов, как медленно разжигают огонь, а затем оставляют гореть. И я горю.
— Черч, — стону я, пытаясь опустить руки по швам. Но я в ловушке, и не только физически. Моё сердце тоже в ловушке, застряло прямо здесь, в Академии Адамсон.
Я просто надеюсь, что это не превратится в буквальное утверждение.
Моё тело предаёт меня, мышцы напрягаются, удовольствие волной захлёстывает меня.
Черч прерывает мой вздох поцелуем, берёт за подбородок рукой, овладевая мной нежным нажатием пальцев. Он отодвигается назад, а затем, с ещё одной озорной улыбкой, исчезает под моими юбками. Меня всё ещё трясет, и я ещё не совсем пришла в себя, но я хочу большего. Я жажду этого.
Или, может быть, я просто страстно желаю его?
Пальцы Черча обхватывают мои бедра, удерживая меня на месте и давая мне урок алфавита своим языком.
Кажется, для него не составляет никакого труда доставлять мне множественные оргазмы.
Промокшая от пота, я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, когда он выныривает, чтобы глотнуть воздуха, глаза темнеют от неистового жара, охватившего нашу комнату.
— Ты делал это раньше, да? — спрашиваю я, моё тело дрожит, когда он поднимается ко мне, небрежно облокачиваясь локтем на кровать и подпирая голову рукой.
— На самом деле, не так уж много. Две девушки, по одному разу каждая. У тебя больше опыта, чем у меня.
— Но… у тебя правда хорошо получается, — выдыхаю я, тяжело дыша, мои руки горят, но этот жгучий жар внизу живота горит ещё сильнее.
— Я слишком много читаю, — говорит Черч, указывая на стопку манги на ночном столике. — Много хентая, — шепчет он, прижимаясь губами к моему лбу. Кстати, хентай — это японское порно. — Случайные романы. Знаешь, какой мой любимый жанр?
— Я вот-вот это узнаю? — я смотрю на него, всё ещё тяжело дышащая, всё ещё связанная.
— Хулиганская романтика, — отвечает он с улыбкой. — Мне нравится видеть, как плохие парни в конце концов искупают свою вину.
— И кто здесь плохой парень? — спрашиваю я, приподнимая бровь, когда Черч садится и наклоняется надо мной, чтобы взять одну из книг, открывая на странице, которая была аккуратно отмечена закладкой.
— Ты. Ты хулиган, Чак Карсон. Ты опрокинула мой проект в воду, а потом отказалась извиниться. Когда мы попросили тебя помочь исправить твою ошибку, ты повела себя так, словно мы были неправы. Итак, в этом сценарии ты хулиган, пытающийся вернуть моё доверие, потому что ты безумно влюблена в меня.
— Это то, что здесь происходит? — спрашиваю я, но мой голос слишком затуманен из-за двойного оргазма; сейчас я не очень-то похожа на хулигана. Больше похожа на девочку, которая просто пытается понять, как стать взрослой.
— «Он использует член, язык и пальцы, чтобы доставлять мне удовольствие снова и снова, пока я не почувствую, что разрываюсь на части. А потом я позволила ему снова соединить меня со своим телом. Вот тогда-то я и поняла, что принадлежу ему — целиком и бесповоротно». — Черч перестаёт читать и позволяет обложке закрыться, рассеянно перелистывая страницы.
— Значит, ты хочешь принадлежать мне, целиком и бесповоротно? — спрашиваю я, и в мой голос возвращается немного сарказма. Хах! Выкуси, Черч, большое старое доминирующее каноэ для придурков. — Меня это устраивает.
— Нет, Шарлотта Карсон. Может, ты и задира, но я босс. — Он улыбается и закидывает левую ногу на мою, перемещаясь между моими бёдрами и хватая меня за задницу, чтобы поправить мои бёдра. — Мы воссоздадим каждую сцену в этой книге, начиная с этой. Герой связывает героиню после их свадьбы и берёт ее нежно и медленно. Он не беспокоится о собственном удовольствии, пока она не задрожит. — Черч поворачивает голову в сторону и оглядывает меня. — Это должно сработать.
Он накрывает моё тело своим, осторожно входя в меня дюйм за дюймом, так медленно, что кажется, будто мы никогда полностью не соединимся.
— Моя маленькая калифорнийская девочка, — шепчет он мне в губы, двигаясь внутри меня, пока я снова не кончаю, а затем, используя дрожь моего тела, достигает своей собственной кульминации.
После этого Черч развязывает меня, оставляя распущенный галстук на моём запястье, и целует меня до тех пор, пока солнце не садится низко в небе.
— Мы только что осквернили свадебное платье твоей матери, — шепчу я ему в губы.
— Да, — говорит он, и наши лбы плотно прижимаются друг к другу. — Да, мы это сделали.