На следующее утро я просыпаюсь в луже слюней, с прилипшими к лицу волосами, прямо как Анна в грёбаном мультфильме «Холодное Сердце». В отличие от грёбаной Анны из «Холодного Сердца», у меня есть Мика МакКарти, который улыбается мне и фотографирует на телефон.
— Если что-нибудь из этого попадёт в социальные сети, клянусь, я уничтожу тебя.
— Уже опубликовано в Инсте, — говорит он с мрачной усмешкой, когда я протягиваю руку, чтобы шлёпнуть его.
— Мастер стояка, — бормочу я самым оскорбительным из возможных способов, принимая сидячее положение и обнаруживая, что остальная часть комнаты пуста. Мальчики свернули футоны, сложили одеяла и убрали подушки в шкаф. — Где все? Марк вообще возвращался прошлой ночью?
— Ага, — говорит он, убирая телефон и откидываясь назад. Его красно-оранжевые волосы падают ему на лицо, когда он изучает меня зелёными, как мох, глазами. От меня не ускользает, что причина, по которой он ссорится со своим братом — это я. Потому что он хотел сделать для меня что-нибудь романтичное. Я прикусываю нижнюю губу, борясь с приступом вины. — Но Спенс и Тоби сбежали, когда он и Селена начали трах…
— Ладно, ладно, хватит. Мне не нужно промывать уши отбеливателем в такую рань. — Я встаю на трясущихся ногах и зеваю, пытаясь забыть, что на самом деле трахнула обоих близнецов МакКарти на аттракционе в Диснейленде. Как будто у меня есть право быть ханжой. — Значит, Марк вернулся, и не с Астер?
— Ага. Но кто знает, чем он занимался до этого? Он сказал Селене, что тусовался с парнями, но, когда Спенсер и Тобиас ушли, они проверили все комнаты, и казалось, что все остальные крепко спали и были в таком состоянии уже некоторое время. Хотя могу и ошибаться. — Он пожимает плечами, и его юката сползает ровно настолько, чтобы я могла увидеть татуировку в виде розы у него на плече. — Все остальные на завтраке. Джейсон Ламберт пропал, и твой отец начинает сходить с ума.
— Есть какие-нибудь признаки мистера Дэйва? — спрашиваю я, и Мика качает головой. — А Мистер Мерфи?
— Он ведёт себя так, словно ничего не случилось, — отвечает он, выдыхая и протягивая руку, чтобы провести пальцами по волосам. Его глаза следят за моими движениями, пока я подхожу к сумке и поднимаю её за ручку. Я отчаянно нуждаюсь в душе, зубной пасте и новом наборе бинтов для груди.
Я также знаю, что не могу пойти в ванную без сопровождения. Чёрт возьми, никто из нас не должен никуда ходить без сопровождения. Последнее, чего я хочу — это чтобы мой ночной кошмар стал явью.
— Эй, я тут подумал… — Мика вздрагивает, достаёт из кармана покрытую воском зажигалку и рассеянно щёлкает колёсиком. Однако его глаза не отрываются от моих. — Ты заслуживаешь того, чтобы знать об Эмбер.
— Я не хочу делать ничего, что могло бы увеличить дистанцию между тобой и Тобиасом, — выпаливаю я, и Мика улыбается, встаёт и протягивает руку, чтобы открыть мне дверь. Мы оба пользуемся моментом, чтобы оглядеть коридор в поисках психов с ножами, но не видно ни души, только отдалённый смех из столовой.
— Я спросил его, могу ли я рассказать тебе, и он сказал, что всё в порядке, если я скажу тебе правду. — Мика ведёт меня по коридору в одну из ванных комнат. Это место немного похоже на хостел. Есть всего несколько общих ванных комнат, но они просторные и чистые, с замком на цепочке и засовом изнутри.
Вместо того, чтобы подождать меня снаружи, предварительно проверив, нет ли кого-нибудь, кто прячется, Мика закрывает дверь и запирает её, отчего у меня перехватывает дыхание.
— Знаешь, ты можешь подождать снаружи, — шепчу я, и он улыбается мне, заставляя моё сердце учащённо биться.
— Я бы предпочёл подождать здесь. — Он делает шаг вперёд и наклоняется, как будто собирается поцеловать меня. К несчастью для него, по утрам у меня ужасно пахнет изо рта, поэтому я отступаю и в итоге прижимаюсь к стеклянной двери душа. Мика только усмехается и садится на скамейку возле двери, сбрасывает обувь и опускает ноги на выложенный галькой пол. Он замолкает всего на мгновение и поднимает на меня взгляд. — Я имею в виду, при условии, что ты не против этого?
— Я не против — при условии, что ты сначала разденешься, — говорю я, и Мика улыбается мне. Это одна из тех его самоуверенных ухмылок, и от неё у меня по всему телу пробегают мурашки.
«Неужели я только что пригласила чувака раздеться догола в общей ванной, в окружении одноклассников, и с моим отцом, бродящим по коридорам?»
Да, да, я действительно это сделала, и я не стыжусь этого.
Он снова встаёт и тянется к завязке на халате, приподнимая бровь в моём направлении.
— Ты уверена, что не хочешь сначала поговорить об Эмбер?
— Поговорить о девушке, с которой ты встречался до меня? Не совсем. Сделай это после, или я могу вышвырнуть тебя отсюда вместо этого. — Я возвращаюсь в душ и останавливаюсь там. Я намеревалась раздеться и быть сексуальной и всё такое прочее, но теперь, когда Мика начинает снимать свою собственную юкату, я застываю от страха. Мика замолкает, заметив мой дискомфорт, и подходит, чтобы встать передо мной. Когда он кладёт руки мне на плечи, я немного расслабляюсь.
— Я не хочу давить на тебя, — говорит он, нежно убирая волосы с моего лица. — Я выйду и…
— Нет, — отвечаю я, потому что могу сказать, что он неправильно истолковывает мои эмоции. Я не боюсь его, я просто боюсь, что выставлю себя полной задницей. — Не уходи. Я просто… Я не хочу всё испортить.
— Что испортить? — спрашивает Мика. Я произвольно жестикулирую между нами.
— Ты, Тобиас, я, Студенческий совет, что угодно из этого. — Я смотрю на него снизу-вверх, и он тяжело вздыхает, обнимая меня и притягивая к себе для объятий, которых я не ожидала. Медленно я поднимаю руки и обнимаю его в ответ. Это так приятно — просто обнять кого-нибудь. Помимо того, что мы все вытерпели то дерьмо, которым нас обливали, нелегко увидеть мёртвое тело или заставлять кого-то поверить тебе, когда ты рассказываешь об этом. Я чувствую себя отдалённой от мамы, папы, но, по крайней мере, у меня есть Студенческий совет.
— Ты ничего не испортишь, Чак Карсон, — говорит Мика с лёгким смешком. В нём есть нервная трель, которой я никогда раньше не слышала. Я привыкла к тому, что он уверенный в себе, дерзкий. Медленно я отстраняюсь и смотрю ему в лицо. На нем можно прочитать признание, которое, я знаю, мне нужно услышать. Однако вместо того, чтобы настаивать на этом, я просто жду. Иногда людям нужно прийти к вам в своём темпе. — Это я всё испортил с Тобиасом. Он так и не смог забыть историю с Эмбер.
Мика делает шаг назад, и я понимаю, что мы не собираемся заниматься сексом, не прямо сейчас. Ему нужно выговориться. Я подхожу к раковине, чищу зубы, пока он посмеивается надо мной, а затем хлопаю его по груди.
— Прекрати это. Я очень стесняюсь своего дыхания, ясно? Никто не хочет целовать утренний рот, или кофейный рот, или… — Мика делает шаг вперёд и красноречиво обнимает меня одной рукой за талию, другой обхватывая мой затылок. Он обрывает меня на полуслове поцелуем, который я чувствую до кончиков пальцев ног. Они скручиваются на вымощенном галькой полу, когда я хватаюсь за передние полы его халата и сминаю ткань дрожащими пальцами. На вкус он как мята и вишня.
— Именно поэтому я попросил Черча и Рейнджера присмотреть за тобой, пока я пробирался в ванную этим утром, чтобы привести себя в порядок. — Он хихикает мне в губы, и я улыбаюсь ему в ответ. — Ты не единственная, кто беспокоится, что утреннее дыхание может всё испортить. — Мика внезапно замолкает и отстраняется, хватая меня за руку и увлекая за собой.
Он открывает дверь ванной и… там стоит мой грёбаный отец и смотрит на меня, подёргивая одной бровью.
— Чак. Карсон. — Эти два слова он выдавливает сквозь зубы, а я в шоке моргаю в ответ. Каковы шансы, люди? Нет, серьёзно, реально, каковы шансы, что он появится за дверью ванной именно в этот момент?! Автор моей жизни, должно быть, ненавидит меня. — Не могли бы вы объяснить мне, что вы двое делали в ванной вместе?
«Я собиралась соблазнить Мику, но потом занервничала, а он хочет мне кое в чём признаться, так что…»
— Чистили зубы? — выпаливаю я, но это почти вопрос и не звучит особенно убедительно. Я так нарываюсь на взбучку. Между фальшивой помолвкой, мёртвым телом, мной, прижатой голой к Черчу, и теперь этим? Но опять-таки, когда мне там исполнится восемнадцать? Христос на крекере.
— И вам нужно было сделать это вместе, потому что…? — отец продолжает, замолкает, а затем делает паузу, когда мистер Мерфи подходит к нему слева и наклоняется, чтобы что-то прошептать. Папино лицо напрягается, и он кивает, оглядывая меня и Мику с выражением недоумения на лице. — У меня быстро истекает терпение по отношению к тебе, Чак.
Я поджимаю губы, но продолжаю держать руку Мики, когда папа уходит по коридору, а мистер Мерфи спешит следом. Он выглядит испуганным, находясь рядом со мной, поэтому, когда мужчина проходит мимо, я показываю ему фак и получаю удовольствие от того, что он съёживается.
— Он ни в коем случае не может быть одним из убийц, — бормочу я, но всё равно не могу понять его мотивацию. Черч прав: это наша проблема. У нас есть много зацепок, но без мотива их невозможно собрать воедино.
Я никак не могу обвинить себя за то, что не поняла раньше, что то, с чем мы имеем дело, являлось гораздо большим, чем я когда-либо могла себе представить.
— Пойдём, — говорит Мика, ведя меня обратно в мою комнату и через неё к противоположной двери, ведущей во внутренний двор. По дороге я беру свои сандалии, и мы прогуливаемся по извилистым дорожкам возле пруда с карпами. Воздух свежий и чистый, а пейзаж вокруг нас такой мирный, что трудно вспомнить, что буквально вчера я видела в лесу людей в лисьих масках. — После того, как я расскажу тебе эту историю, ты можешь возненавидеть меня.
— Невозможно, — молвлю я, выдыхая и оглядываясь на него. Я начинаю понимать, что только потому, что люди совершают ошибки, это не делает их расходным материалом. Даже если ошибки будут большими. Если есть любовь, и вы достаточно заботитесь о другом человеке, вы справитесь с этим, и вы оба становитесь лучше. Я не имею в виду присутствие токсичных или оскорбительных людей в вашей жизни, но… Мика — человек. Что бы он ни сделал с Тобиасом, теперь он хороший человек, и это главное. Наше прошлое — это не якорь, который удерживает нас привязанными к затонувшему кораблю на дне моря; это парус, в который мы можем набирать ветер, чтобы воспарить.
— Ты знаешь, что на первом курсе мы с Тобиасом ходили в частную академию в Санта-Круз, верно? — я приподнимаю брови, когда Мика останавливается и поворачивается ко мне, ветер треплет выбившиеся пряди его красно-оранжевых волос вокруг лица. Мы остановились на настиле, с которого открывается вид на пруд с кои. Мика выходит вперёд и скрещивает руки на перилах, перегибаясь через них и оглядывая территорию.
— Вообще-то, я этого не знала, — говорю я, подходя, становлюсь рядом с ним и прислоняюсь задницей к перилам. Он улыбается, но выражение его лица напряжённое, и у меня возникает мысль, что это воспоминание ранит его так же сильно, как и Тобиаса.
— Ну, мы ходили туда. И пока там учились, мы познакомились с девушкой по имени Эмбер Мьюз. — Он ещё немного улыбается, но это печальное выражение не совсем отражается в его глазах. — Она жила с мамой в отстойном трейлере на участке своего дедушки. — Он замолкает и смотрит в мою сторону с небольшой усмешкой, дразнящей уголок его рта. — В любом случае, мы с Тобиасом оба были по-настоящему увлечены ею, но, э-э… — он снова замолкает и вздыхает, наклоняясь вперёд и упираясь лбом в предплечья. — Как обычно, она предпочла Тобиаса мне.
Одна моя бровь приподнимается, и я наклоняюсь, пытаясь оказаться на уровне глаз Мики МакКарти.
— Что значит как обычно? — спрашиваю я, и тут одна из рыбок кои шлёпает хвостом по поверхности воды и забрызгивает мои ступни, заставляя меня взвизгнуть. Мика ухмыляется и смеётся, поднимая голову.
— Так было всегда, — говорит он, пожимая плечами, как будто ему всё равно. Я могу сказать, что это не так. — С нашими родителями, нашими друзьями, девочками. Что вы делаете, когда у вас двое близнецов? Вы выбираете одного. Тобиас всегда был самым милым из нас двоих, более общительным. — Мика приподнимает бровь, а затем смотрит в мою сторону. — Даже тебя сначала привлекло к нему.
Я открываю рот, чтобы возразить, но затем резко его закрываю. Мика прав. У Тобиаса более мягкие манеры, но я должна признать, что в резкости Мики есть что-то такое, что мне нравится. Я не предпочитаю его близнеца ему. Чёрт возьми, я не отдаю предпочтения ни одному из парней из Студенческого совета Адамсона по сравнению с другими, и у меня такое чувство, что к концу года — это может стать проблемой.
— Как бы то ни было, Тобиас и Эмбер начали встречаться, и, признаюсь, я ревновал. Я… — Мика вздыхает и остаётся стоять, положив ладони на перила и глядя мимо пруда с кои в сторону ворот. Там стоит полицейская машина без включённых сирен, за ней следует простой чёрный внедорожник, и они оба подъезжают к дому.
Мы с Микой обмениваемся взглядами, но не нужно быть гением, чтобы понять, что они здесь делают.
— Ты ревновал, — повторяю я, оглядывая его и видя в нём такую уязвимую сторону, которой никак не ожидала. — И что потом? — зелёные глаза Мики скользят по полицейским в форме и детективам, вылезающим из своих машин, прежде чем вернуться ко мне.
— Мама Эмбер отправилась на реабилитацию, — говорит он, и моё сердце сжимается, когда я думаю о собственной матери и её борьбе с зависимостью и реабилитацией. — И ни один из нас не мог смириться с мыслью о том, что она будет жить одна в этом паршивом трейлере. Мы пригласили её пожить у нас — наших родителей это почти не волновало, так как их никогда не было рядом. — Мика выдаёт самоуничижительную улыбку, и мне кажется, что я вижу, как с него снимаются все слои, обнажая под ними настоящего мальчика МакКарти. — Та комната, с видом на океан и балконом, мы съехали из неё и отдали ей.
Мика отталкивается от перил, когда с одного из деревьев осыпаются лепестки. Я поднимаю руку и ловлю несколько, как розовый снег на ладони. Лепестки мягкие и изящные; я думаю, это цветы вишни.
— Она прожила там три месяца, прежде чем… — Мика замолкает и на мгновение прикусывает нижнюю губу, протягивая руку, чтобы убрать лепесток с моих волос. — Тобиас однажды вечером пропал на каком-то мероприятии по ММА, от которого я отказался. Я сказал ему, что заболел, но солгал; я просто не хотел видеть его с Эмбер. Я понятия не имел, что она тоже осталась дома в ту ночь.
— Значит, вы были с ней наедине? — уточняю я, и он кивает, протягивая руку, чтобы провести ею по лицу.
— Я стащил немного дурацкого крафтового пива у отца и зажёг несколько свечей, и мы просто тусовались и разговаривали всю ночь. Как раз перед тем, как Тобиас вернулся домой, мы… — Мика снова пожимает плечами, и я чувствую, как тёмная змея ревности поднимает свою уродливую голову внутри меня. — Это был мой первый раз, — признаётся он, прикусывая нижнюю губу и оглядывая меня с ног до головы, словно ожидая увидеть какую-то особую эмоцию. Должно быть, я немного удивляю его, потому что его брови поднимаются вверх. — Как бы то ни было, какое-то время наш роман продолжался. Почти два месяца. Однажды Тобиас зашёл к нам, и всё пошло прахом.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, представляя боль с обеих сторон. То, что сделал Мика, было неправильно, но я вижу прогресс, которого он добился. Я не думаю, что он когда-либо хотел причинить боль своему близнецу.
— Тобиас ушёл в ёбаный запой. Он пил и курил; в общей сложности он разбил три машины.
Мои брови взлетают вверх, а губы приоткрываются в шоке. Я не могу представить себе Тобиаса МакКарти, делающего что-либо из этого. Я имею в виду, он немного курит травку, выпивает в обществе, но… не так.
— Нашим родителям не нравилось то, что происходило между нами, поэтому они отправили нас в Адамсон. Наш отец ходил туда ребёнком, так что в этом был смысл.
Мика снова вздыхает, и улыбка сползает с его лица.
— Что случилось с Эмбер? — почти боюсь спрашивать, но на данный момент я должна знать, чем закончится эта история.
— Стрельба в школе, — шепчет он, на мгновение закрывая глаза. Блядь. Мне не нужно задавать никаких других вопросов по этому поводу. Взрослея, мы все привыкли бояться за свою жизнь, когда идём в школу. Это печальная, болезненная часть жизни члена поколения Z. — Её мать переехала в Санта-Клариту сразу после того, как мы уехали в Коннектикут, и Эмбер проучилась там всего полсеместра, прежде чем это случилось. — Глаза Мики наполняются слезами, и я помню, как он плакал, когда подумал, что сначала Тобиас, потом Рейнджер, а потом и Спенсер были мертвы. Он действительно очень чувствителен. — Я думаю, в какой-то мере Тобиас винит меня в её смерти. То есть, если бы я не переспал с ней, и мы бы не уехали в Адамсон, возможно, она бы не переехала к маме после реабилитации.
— Ты не можешь этого знать, — шепчу я, чувствуя, как мои собственные глаза наполняются слезами. — Но вполне объяснимо задаваться вопросом «что, если». Ты не можешь позволить этому уничтожить тебя. Каждый день мы делаем выбор, который не кажется важным. Обычно так и есть. Но время от времени случается что-то важное. Это невозможно предсказать; ты сведёшь себя с ума, если попытаешься.
Уголок губ Мики дёргается, но на его лице слишком много печали, чтобы он мог улыбнуться.
— Когда ты успел стать таким мудрым и дерьмовым, Чак Микропенис?
— Когда это ты успел стать таким меланхоличным? — возражаю я, делая шаг вперёд и снова обнимая его. Мика слегка напрягается, но через мгновение его рука опускается мне на спину, и он немного расслабляется. Я почти уверена, что он ожидал, что я буду осуждать его, ненавидеть, обвинять. Но я не чувствую ничего из этого. Единственное, что я чувствую — это сочувствие к нему и печаль по Эмбер. Маленькая искорка ревности погасла.
— Мы хорошо это скрываем, да? — спрашивает Мика, когда я вдыхаю его аромат вишни и ветивера. Мне нравится, как он говорит мы, хотя я разговариваю только с ним. — Ты уверена, что не хочешь бросить меня и встречаться только с Тобиасом? Я бы понял, если бы ты это сделала.
Я фыркаю и зарываюсь лицом в его халат.
— Ты сейчас так глупо себя ведёшь, — бормочу я, наблюдая, как лепестки цветущей вишни кружатся на ветру. Подняв голову, я смотрю на него и встречаюсь взглядом с его зелёными глазами. — Вы, ребята, теперь делитесь девушками, помните? — на этот раз настала его очередь фыркнуть мне в ответ. — Ну, не девочками. Девочкой. Единственное число. Одна. Только я, Чак Микропенис. — Мика, наконец, улыбается, когда я делаю шаг назад. Кажется, вокруг никого нет, но если они услышат, что я называю себя девушкой, тогда что с того? К чёрту их. Этот секрет всё равно устарел.
— Ты знаешь, почему мы решили делиться девочками? — спрашивает он. — Потому что мы не хотели, чтобы кто-то или что-то снова встало между нами. И всё же, мы здесь. Я снова облажался и всё испортил. — Мика делает паузу и поднимает взгляд, чтобы заглянуть мне через плечо. Когда я оглядываюсь назад, то вижу Тобиаса, стоящего и наблюдающего за нами прищуренными глазами.
— Что он тебе рассказал? — требовательно спрашивает он, подходя и становясь с другой стороны от меня, скрестив руки на груди. Его глаза темнеют от застарелого гнева, в солнечном свете они становятся тёмно-зелёного цвета с желтоватым отливом. Я не думаю, что на самом деле его разозлил тот факт, что Мика принёс свечи, чтобы поухаживать за мной; это их прошлое вернулось, чтобы преследовать обоих.
— Что облажался, он любит тебя, и ему жаль, — говорю я, и Мика стонет у меня за спиной.
— Не дословно, — бормочет он, но я уже вижу, как Тобиас слегка смягчается по отношению к близнецу. По тому, как он смотрит на меня, я могу сказать, что он ищет то же самое, что и Мика. Но какой бы гнев, ненависть или боль он ни думал увидеть, ничего этого там нет. Если я могу простить Монику за то, что она сделала, тогда я, конечно, смогу принять Мику, несмотря на его предыдущие ошибки.
— Он признал, что облажался, и сказал, что, если бы я захотела встречаться только с тобой, он бы понял. — Я прощупываю почву, чтобы увидеть реакцию Тобиаса, и он хмурится.
— Нет. — Только это одно слово, когда он поднимает лицо, чтобы свирепо посмотреть на брата. — Это не вариант. Ты так легко из этого не выпутаешься. Извинись и признай, что ты облажался, и, возможно, я тоже смогу извиниться и признать, что слишком остро отреагировал.
Я перевожу взгляд с одного на другого, а затем осторожно и тихо пытаюсь отойти, чтобы дать им немного пространства. Вместо этого они оба одаривают меня одинаковыми улыбками.
— О, нет, ты этого не сделаешь, Чак Карсон, — говорят они, хватая меня за руки и таща вперёд. В итоге я получаю поцелуй в обе щеки и такие же дикие ухмылки. — Ты так легко не отделаешься.
Они тащат меня за руки к подсобному помещению на дальней стороне двора, швыряют внутрь и затем закрывают дверь. У меня возникает безумное чувство дежавю с того дня в «Щелкунчике», когда они впервые раскрыли мой секрет. Они вдвоём стоят надо мной, упёршись предплечьями в стену у меня над головой.
— Ребята, с вами всё в порядке? — скептически спрашиваю я, и Тобиас замолкает, глядя на брата. Между ними возникает небольшое напряжение, но оно довольно быстро проходит.
— Потерять Эмбер было ужасно. Мысль о том, что Спенсер мёртв, чуть не убила меня. Жизнь слишком коротка, слишком странная и слишком отстойная, чтобы продолжать злиться на брата за то, что он хочет поухаживать за нашей девушкой. — Тобиас прижимается своим лбом к моему и закрывает глаза. Это слишком милый жест и милое заявление, чтобы я могла удержаться от того, чтобы кокетливо не прикусить нижнюю губу. — Кстати, где те свечи? — в голосе Тобиаса, когда он говорит это, слышатся дразнящие нотки, заставляющие меня думать, что он уже знает. Он прищуривает зелёные глаза и улыбается, в его взгляде мелькает озорство.
— Забавно, что ты спрашиваешь, — начинает Мика, отрывая руку от стены и доставая зажигалку из кармана. Он крутит колёсико и продолжает передвигаться по комнате, зажигая дюжину красных свечей, расставленных в разных местах: на старой тачке, на ржавой металлической полке, на голове странной бетонной статуи, немного похожей на гремлина. — Какое совпадение, тебе не кажется, Чак?
— Я думаю, в кампусе завёлся убийца, — ворчу я, но в любом случае обстановка симпатичная.
— Точно, — говорит Тобиас, отталкиваясь от стены и становясь передо мной в чёрно-красной юкате. — Как я уже сказал, жизнь коротка. — Он подходит к футону на полу в углу и плюхается на него, хватая бутылку сакэ и тарелку с рисовыми шариками, которые стоят рядом на маленьком красном столике. — Так что давай не будем тратить её впустую, хорошо?
С ухмылкой я подпрыгиваю и присоединяюсь к близнецам, хватаю рисовый шарик двумя руками и вгрызаюсь в него. Его заворачивают в морские водоросли и фаршируют солёными сливами. Да, я тоже была настроена скептически, когда впервые услышала об этом, но должна признать: это дерьмо нового уровня.
— Мой папа застукал нас с Микой, выходящими из ванной, утром, — говорю я с лёгкой гримасой, отхлёбывая немного сакэ правой рукой. Тем временем Мика потягивает сливовое вино и закусывает эдамаме, которые они, должно быть, украли из столовой. — Почти уверена, что он думает, что мы… — я замолкаю и корчу гримасу, из-за которой Моника всегда дразнит меня, из-за которой она купила мне тот зонтик с эмодзи.
— А на деле? — небрежно спрашивает Тобиас, опуская взгляд на рисовый шарик — в Японии его называют онигири — и изучая его чуть пристальнее, чем обычно смотрят на еду. — Я имею в виду, вы потрахались?
Я давлюсь едой, а Мика мягко улыбается.
— Нет, но почти, вроде как, — начинает он, выдыхая. — Это проблема?
Тобиас поднимает голову и медленно качает ею.
— Нет. Это не проблема. Я думаю… нам обоим нужно смириться с тем, что мы будем проводить время с Шарлоттой наедине. — Он смотрит в мою сторону, я утопаю в своём слишком большом халате, очки сползают с носа, волосы растрёпаны, а кончик нового рисового шарика зажат между губами. Я просто смотрю на него в ответ и не знаю, что на это сказать.
— Вы сказали, что вы делитесь. Сколькими девушками вы делились? — близнецы обмениваются взглядами, а затем в унисон пожимают плечами.
— Немногими, — отвечают они, а затем оба одновременно съёживаются.
— У нас, э-э, была только одна общая девушка. То есть, мы переспали вместе с одной девушкой… только один раз. — Тобиас выглядит чертовски смущённым, проводя рукой по своим красно-оранжевым волосам. — Просто мы решили, что будем делить девушек после того, что случилось с Эмбер. Мы лучше работаем как единое целое.
— Не лучше, — говорю я, опуская руки с онигири на колени. — Вы великолепны как единое целое, но по отдельности вы оба мне тоже нравитесь. — Я на мгновение замолкаю, а затем склоняю голову набок, наконец-то переваривая то, что они говорили. — Одну девушку. Вы имеете в виду… нас, пиратов Карибского моря…
— Только это, — бормочет Мика, запихивая в рот полный рисовый шарик, чтобы не продолжать разговор. Он смотрит в потолок, а я приподнимаю бровь.
— Твой образ плохого мальчика начинает сминаться, как папиросная бумага, — фыркаю я, бросая в его сторону немного риса. Он попадает ему прямо в грудь, когда парень поворачивает своё остренькое лицо в мою сторону и улыбается, протягивая большой палец, чтобы смахнуть немного сливового вина с уголка рта после очередного глотка.
— Фасад плохого мальчика? Ни за что, я никогда не притворялся плохим мальчиком. — Мика выхватывает рисовый шарик у меня из рук и кладёт его обратно на поднос, наклоняясь, чтобы расстегнуть ремень на своей талии.
— Одинаковые жёлтые «Ламбы»? Драг-рейсинг? Сбил моего бывшего парня на своей машине? Татуировки? Крадёшь ключи у персонала? Участвуешь в нелегальных боях ММА?
— Эй, эй, эй, во-первых, это Тобиас переехал своей машиной то пятно от спермы, которое оставил Коди. Во-вторых… э-э, во-вторых… — Мика отбрасывает ремень в сторону, а затем протягивает руку, чтобы потереть подбородок, в глазах вспыхивает веселье. — Да, ладно, отлично, ярлык «плохой парень» был справедливым.
— Мы делимся девочками, — поддразниваю я, понижая голос до комичного баса, который совсем не похож на близнецов. — Ты имел в виду, что на самом деле каждый из вас спал только с одной девушкой и, во всяком случае, не в одно и то же время. Я в значительной степени погубила вас обоих, развратила и всё такое. Ты больше никогда не будешь смотреть на Диснейленд по-прежнему.
— Мы развратили тебя, — отвечают они вместе, а затем Мика сбрасывает халат с плеч и обнажает своё длинное, худощавое, точёное тело. Под всем этим он полностью обнажён. У меня перехватывает дыхание, когда он достаёт горсть презервативов из кармана своего халата и кладёт их передо мной, не обращая внимания на мои пылающие щеки.
— И, кстати, о развращении, — продолжает Тобиас, небрежно ссутулившись с ухмылкой на лице, один локоть на колене, его голые мускулистые икры видны из-под халата. — Если ты собираешься претендовать на этот титул, тебе не кажется, что мы должны сделать это больше, чем один раз?
— Это было больше одного раза! — выпаливаю я, щёки вспыхивают, когда Тобиас протягивает одну руку, чтобы справиться с поясом своего собственного халата. Тем временем мой взгляд скользит по Мике, и я вижу, что его член уже твёрдый, и его невозможно не заметить в мерцающем свете свечей.
Тобиас встаёт, отбрасывая в сторону свой собственный пояс, а затем обходит комнату, задувая все свечи, кроме одной. Комната погружается в мягкую темноту, мерцающее пламя отбрасывает больше теней, чем рассеивает.
Он опускается рядом со мной, его халат развевается вокруг него, образуя лужицу хлопчатобумажной ткани. Один локоть покоится на колене, его красивое лицо прижато к костяшкам пальцев.
— Итак, Чак, что бы ты сказал о ещё одном уроке поцелуев?
— Мне больше не нужны уроки поцелуев, — бормочу я, когда оба близнеца хихикают, и моя кожа разгорается, пальцы сжимают ткань моей собственной юкаты. — Я много целовалась с тех пор, как…
Тобиас наклоняется, захватывая мой рот прежде, чем я успеваю закончить протест. Его язык скользит по моей нижней губе, побуждая меня раскрыться, когда я со вздохом удовольствия вдыхаю его сладкий и терпкий вишнёвый аромат, заставляющий моё сердце трепетать.
— Урок первый: меньше разговоров, больше поцелуев, — говорит он, его рот всё ещё плотно прижат к моему.
— Урок второй: учись делиться, — добавляет Мика, подползая к нам и кладя свою правую руку мне на левый бок, переплетая ее с рукой брата. Он наклоняется ближе, скользя своими губами по моим, а затем прижимается ими к моей челюсти сбоку. — И третий урок заключается в том, что целоваться нужно не только в губы.
— Я хорошо помню, где ещё могут происходить поцелуи, — слабо бормочу я, вспоминая наш небольшой перерыв в туалете во время того ужина в ресторане с мамой. Близнецы поцеловали целую кучу других мест на моём теле, которые не включали в себя рот, щеки или даже шею. Кстати, об этом… Тобиас прокладывает дорожку поцелуев вниз по моей шее, прижимаясь горячим ртом к моему плечу, когда я вздыхаю.
Вместе они поднимают руки и развязывают пояс на моём халате, когда с моих губ срывается тихий стон. Мерцающий свет свечи придаёт моменту причудливость, заставляя меня на мгновение забыть, где мы находимся и что произошло вчера.
— Мы не всегда должны делать это вместе, — шепчу я, и они оба смеются в унисон.
— Мы знаем, — говорят они. А потом Мика добавляет: — Мы не будем. Но только на сегодня.
Пояс расстёгивается, и Тобиас отбрасывает его в сторону, когда они вдвоём идеально скоординированными движениями поднимают руки и спускают халат с моих плеч.
— Сними очки, — шепчет Тобиас мне в ключицу, протягивая руку и снимая их с моего лица. Он благоговейно откладывает их в сторону, прежде чем вернуться губами к моей коже. Тем временем Мика обхватывает пальцами мой подбородок и берёт мои губы в свои, накрывая правой ладонью левую руку брата.
Они толкают меня обратно на футон, когда я обхватываю одной рукой их шеи сзади, пальцами щекоча их колючие красно-оранжевые волосы.
«У меня по обе стороны от меня однояйцевые близнецы!» — думаю я с лёгким внутренним вскриком, прикусывая губу, когда они оба опускаются вниз по моей груди и приближаются к бинтам.
«Двое подтянутых, высоких, великолепных, богатых, забавных…» — я обрываю себя, чтобы список прилагательных не стал слишком нелепым, но да ладно? Разве это не мечта каждой девушки?
— Урок четвёртый: перестань так много думать, — отчитывает Мика, протягивая руку и вытаскивая маленькую металлическую булавку, которую я использую, чтобы держать бинты туго затянутыми. Он отбрасывает её в сторону, а затем снимает первый слой, позволяя Тобиасу потянуть с другой стороны. Я приподнимаю спину, чтобы хлопчатобумажная полоска легче скользила подо мной, а затем хихикаю, когда Тобиас бросает конец брату, и они начинают процесс по новой.
— Я думала лишь о вас двоих, — говорю я, оправдываясь в свою защиту, когда моя грудь наконец-то подставляется прохладному воздуху, соски становятся тугими и розовыми. Я дышу чуть-чуть слишком быстро, чуть-чуть слишком тяжело.
— Тише, — шепчет Тобиас, обхватывая мою левую грудь тёплой ладонью. — Позволь нам позаботиться о тебе. — Он прижимается ртом к моему соску, разбивая моё самообладание вдребезги. Его рука скользит вниз по моему животу, под трусики, и погружается во влагу между моих бёдер, которая говорит о том, что я определённо не мальчик. Нет, я тайная девушка, со своими безжалостными парнями… моей вечной командой.
Вздох срывается с моих губ, когда Мика повторяет движения брата с другой стороны от меня, целуя мою правую грудь, а затем опускает руку вниз, чтобы присоединиться к руке Тобиаса.
Вдалеке я слышу крики других студентов Адамсона, наслаждающихся горячими источниками, но мне всё равно. Мы здесь в нашем собственном маленьком пузыре, и мне это слишком нравится, чтобы беспокоиться о каких-либо возможных последствиях.
Мальчики дразнят меня, проводя пальцами по моему ноющему телу, в то время как они ласкают губами мою грудь, ключицы и шею, по очереди захватывая мои губы. У меня вырывается потрясённый вздох, когда они оба просовывают внутрь по одному пальцу, используя это невероятное единство, которое они разделяют, в своих интересах.
— Ты такая чертовски тугая, Чак, — шепчет Мика мне на ухо, в то время как Тобиас с другой стороны говорит: — Твои губы на вкус как леденец, Чак. — Лишь краткое ознакомление с их личностями, такими похожими, но настолько разными, что я и представить себе не могу, что откажусь хоть от одного из них.
Мои руки опускаются вниз, ища твёрдый, тёплый ствол каждого близнеца, пальцы обвиваются вокруг их одинаковых тел.
— О, я понимаю, в чём дело, — шепчет Мика, вырываясь из моих объятий и кусая меня за ухо. Тобиас пытается оттолкнуть мою руку, но я не позволяю ему, крепче обхватываю его тело и работаю с ним, пока он не делает то же самое, что и его близнец.
— Презервативы, — бормочу я, и Тобиас вскакивает, чтобы схватить их, возвращаясь с двумя упаковками в руке. Он бросает один из них в Мику, попадая ему в грудь, а затем продолжает надевать свой собственный.
Мика убирает руку от горячего места между моих бёдер, когда я хватаю Тобиаса за волосы и притягиваю его рот к своему для поцелуя. Пока мы целуемся, Мика стягивает мои трусики вниз по ногам и отбрасывает их в сторону.
— Иди сюда, Чак, — шепчет Тобиас, притягивая меня к себе и откидывая мои волосы назад, когда улыбается. — Ты знаешь, сколько порочных, отвратительных вещей я хочу сделать с тобой прямо сейчас?
— Эм, я могу предположить, основываясь на том, сколько порочных, отвратительных вещей я хочу сделать с тобой в ответ, — бормочу я, когда он просовывает одну из своих ног между моими. Он снова завладевает моим ртом, просовывая своё тело между моих бёдер и вдавливая меня в футон своим весом.
— Сколько бы всего этого ни было, — шепчет Мика, ложась рядом со мной и облизывая раковину моего уха. — Удваиваю.
Его близнец посмеивается, наклоняясь, чтобы обхватить мою задницу одной рукой, а другой поддерживает себя. В тенях от танцующего пламени свечи лицо Тобиаса приобретает резкие очертания, делая его ещё больше похожим на Мику. Наши взгляды встречаются, и он глубоко входит, постанывая и разминая мою попку сильными пальцами. Стоны, срывающиеся с моих собственных губ, граничат с криком, но однажды во время полового акта передо мной уже вышибли дверь. Этого больше не повторится, только не тогда, когда мой отец бродит по территории в плохом настроении.
Тобиас переворачивается на спину, я оказываюсь сверху, а Мика осторожно закрывает мне рот рукой, чтобы заставить замолчать, и смеётся мне в затылок.
— Насколько похабной ты хочешь стать, Чак? — шепчет он, опускаясь на колени позади меня и протягивая руку между мной и Тобиасом, чтобы другой рукой нащупать мой клитор. Он медленно ласкает меня, целуя в шею, а затем, наконец, отпускает мой рот, когда я, кажется, беру своё дыхание под контроль. — Ты хочешь зайти немного дальше?
— Мика… — предупреждает Тобиас, но его собственное дыхание неровное, и он не полностью контролирует себя, кладя руки мне на бёдра.
— Насколько… похабными мы можем стать? — спрашиваю я, и парни обмениваются короткими взглядами.
— Поднимись, — говорит мне Мика, но я отказываюсь. Мы только начали, и я не готова к тому, что это закончится. Но по кивку Тобиаса я беру Мику за руку и встаю, позволяя ему развернуть меня за плечи. Он мягко опускает меня обратно, и Тобиас наклоняется, чтобы снова войти в меня. Со стоном я опускаюсь вниз, лицом к ногам Тобиаса, а не к его лицу. Когда Мика встаёт на край футона и прижимает свой тяжёлый член к моим губам, я понимаю, к чему всё идёт.
Мои пальцы обхватывают основание его члена, и я медленно, осторожно обхватываю его ртом.
Для первого минета я не чувствую себя слишком убого.
Пальцы Тобиаса сжимают мои бёдра, побуждая меня двигать тазом, в то же время Мика нежно подбадривает меня, запуская мягкие пальцы в мои волосы. Первый близнец первым достигает кульминации, содрогаясь подо мной, его стоны сливаются с криками брата. После того, как он заканчивает, он остаётся на месте, оставляя меня ласкать пальцами свой клитор и продолжать ласкать Мику ртом.
— Я близко, — предупреждает он, массируя мне голову. — Ты хочешь, чтобы я сменил место?
Я слегка отстраняюсь и качаю головой, прежде чем продолжить, наслаждаясь тем, как ускоряется его дыхание перед тем, как он кончает. Его пальцы сжимаются на моей голове, и я могу сказать, что он изо всех сил старается не толкаться, позволяя мне контролировать взаимодействие. Но он хочет этого. И, может быть, однажды я позволю ему стать чуть более настойчивым.
— Чёрт побери, Чак, ты жёсткий, — говорит Мика, когда я глотаю, моё собственное тело тяжело дышит и дрожит от желания. Я немного впечатлена собой за то, что решилась на такой шаг, но мне придётся подождать дружеских посиделок с Моникой, чтобы дать ей пять, ухмыльнуться и произнести: «знаешь ли, я проглотила в свой первый же раз». Мика и Тобиас осторожно укладывают меня на футон между собой и используют руки, чтобы довести меня до оргазма, осторожно прикрывая мне рот, когда я начинаю слишком громко кричать.
Потом мы остаёмся там вместе, прижавшись друг к другу, каждый парень закидывает одну ногу на мою, мы пьём сливовое вино и сакэ, пока не догорает единственная красная свеча.
В жизни не так много идеальных моментов, но этот, один из них.
— Я так понимаю, вы все помирились? — спрашивает Спенсер, бирюзовыми глазами обводя нас троих, пока мы поднимаемся на единственную ступеньку к деревянной дорожке, идущей вдоль главного здания коттеджа. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, одетый в ту же темно-синюю юкату, что и раньше. Самоуверенная ухмылка застывает на его лице, но я вижу малейший намёк на ревность, сверкающий в его прекрасном взгляде. Однако он проделывает замечательную работу по самоконтролю.
— Если это можно так назвать, — говорит Мика, и его губы растягиваются в озорной ухмылке. Он прислоняется к одной из колонн, весь бескостный и вялый. У обоих близнецов на лицах такое выражение чисто мужского удовлетворения, что мне хочется противоречить им. Я щёлкаю Тобиаса по соску просто для пущей убедительности, и он посмеивается надо мной.
— Хм. — Спенсер отталкивается от стены и подходит, чтобы встать передо мной, кладя руки по обе стороны от моего лица. Когда он наклоняется и целует меня, моё уставшее тело возвращается к яркой, напряжённой жизни. Ух, по крайней мере, у девушек не бывает, типа, рефрактерных периодов, понимаете? И под рефрактерными периодами я подразумеваю то раздражающее время после того, как парни приходят в себя и не могут снова возбудиться. Если подумать, то у парней-подростков тоже почти не бывает рефрактерных периодов…
Спенсер улыбается мне, отстраняясь, а затем кивает подбородком в сторону столовой.
— Решил, что дам тебе немного сахара, прежде чем сообщу, что твой отец вышел на тропу войны.
— Хм, и почему он вышел на тропу войны? — решаюсь спросить я, мои губы всё ещё покалывает от нашего поцелуя. Спенсер опускает руки в карманы и слегка морщится, прежде чем поднять одну, чтобы провести пальцами по своим серебристо-пепельным волосам.
— Близнецы написали нам, чтобы сообщить, что ты в безопасности, но, когда твой отец начал спрашивать, я просто сказал, что ты была на прогулке на природе… последние шесть часов.
— Нас не было шесть часов?! — выдыхаю я, оглядываясь через плечо на темнеющее небо. Вечером зажигаются гирлянды бумажных фонариков, а также множество декоративных факелов для отпугивания комаров. — Дерьмо, пиздец, блядь. — Я прикусываю нижнюю губу и задаюсь вопросом, смогу ли я быстро принять душ, прежде чем…
О, нет, подождите, вот и он.
Несётся ко мне.
Лицо… такого забавного пурпурно-красного цвета.
Мой рот дёргается.
— Шар… — папа спохватывается, стискивает зубы и останавливается всего в нескольких футах от меня. — Чак Карсон, где, чёрт возьми, ты был весь день? — Вау. Если папа употребляет даже незначительное ругательство, это должно означать, что он по-настоящему зол. Поскольку он редко проявляет много эмоций, это своего рода большое дело. — И, если ты соврёшь мне прямо здесь и сейчас, тебя не спасёт даже твоя поддельная помолвка с мистером Монтегю.
— Извините меня, — говорит Черч, появляясь, казалось бы, из ниоткуда. Я вздрагиваю, но также вынуждена сдержать улыбку, когда вижу его и Рейнджера, ожидающих позади меня, их лица суровы, пара одинаковых нахмуренных бровей тут как тут. Они определённо прикроют мне спину, да? В данном случае в буквальном смысле. — Без обид, директор Карсон, но я действительно хотел бы, чтобы вы не принижали значимость наших отношений.
Группа студентов проходит мимо нас, перешёптываясь и хихикая. Конечно же, Марк Грендэм — часть толпы, ухмыляющейся в нашу сторону. Мой отец только что, по сути, объявил о моей помолвке с Черчем перед всей школой.
Ноздри Арчи раздуваются, а руки сжимаются в кулаки по бокам.
«Неужели это тот момент, когда он, наконец, сорвётся?» — задаюсь я вопросом. Может быть, трудно понять, почему именно я хочу, чтобы мой отец пришёл в ярость, но на самом деле это довольно просто. Он редко проявляет эмоции, так редко, что временами я задаюсь вопросом, действительно ли он заботится обо мне. Но если бы он разозлился, тогда я бы правда увидела, что у него есть чувства, что он действительно любит меня.
Вместо этого он закрывает глаза и сдерживает себя, отчего у меня сжимается грудь и щиплет глаза.
— Мы с близнецами украли немного сливового вина и сакэ из ресторана и выпили их в подсобном помещении, — произношу я, глядя ему прямо в глаза. Если он не может быть честен в своих собственных чувствах, то почему я должна это делать? — Но близнецы также положили на прилавок лишнюю сотню, чтобы компенсировать ущерб владельцу. Нам жаль, что мы это сделали.
— Теперь ты крадёшь алкоголь и тайно пьёшь? — Арчи ухмыляется, глядя на двух парней МакКарти так, словно ему действительно доставило бы удовольствие свернуть им шеи. Он снова переводит взгляд своих голубых глаз на меня, явно испытывая сложности с тем, чтобы понять, что со мной делать и как обращаться. Я нахожусь в том сомнительном возрасте, который граничит с детством и взрослой жизнью. Арчи хочет вернуться к старым привычкам и командовать мной, но он больше не может этого делать. Ему придётся использовать свой, по общему признанию, развитый ум, чтобы найти обходной путь. — И как я, по-твоему, должен на это реагировать?
— А как ты хочешь на это отреагировать? — спрашиваю я, наслаждаясь щитом защиты, который даёт мне моя помолвка с Черчем. Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, и впервые в жизни сдерживаю свой гнев, пока Арчи изо всех сил пытается взять себя в руки.
Он только смотрит на меня в ответ, окружённый Студенческим советом, а потом огрызается.
Впервые в своей грёбаной жизни Арчибальд Карсон выходит из себя.
Он протягивает руку и крепко хватает меня за предплечье, заставляя вскрикнуть.
— Нет. — Это единственное слово Рейнджера, прогремевшее подобно грозовой туче. Он встаёт между нами, ослабляя хватку моего отца на мне. — Я не позволю вам так её трогать.
— Мистер Вудрафф, — рявкает папа, но, должно быть, в лице Рейнджера есть что-то такое, что удерживает его от дальнейшего давления. — Вы, дети, не понимаете, с чем связываетесь, — шипит он, и вспышка боли пробегает по его лицу. Это длится всего долю секунды, прежде чем исчезнуть, и мне остаётся только гадать, не почудилось ли мне это. — Если вы думаете, что я собираюсь стоять в стороне и смотреть, как ты пьёшь и… и…
— Занимаюсь любовью? — спрашиваю я, и папа теряет самообладание.
— Чак Карсон, ты напрашиваешься, чтобы тебя отправили в военную академию. Неужели ты думаешь, что я не смогу это устроить? Монтегю или нет, я всё ещё твой отец, и пока тебе не исполнится восемнадцать, ты принадлежишь мне.
— Окей, бумер, — говорю я, и в нашей маленькой группе воцаряется тишина (прим. Окей, бумер — сленговая фраза, используемая в иронической манере, чтобы подчеркнуть узколобость и ограниченность взглядов, связанных с поколением бэби-бумеров и пожилых людей в целом). Глаза папы темнеют, и он отступает назад. Может быть, это был не лучший способ ответить ему, но я начинаю уставать от того, что на меня кричат, устала от лжи и секретов. Папа что-то знает, я точно могу это сказать. Иначе откуда бы ему знать, во что мы ввязываемся? Он утаил информацию о Спенсере и Юджине, когда он знал, что меня разрывает на части. Так почему я должна приносить ему какие-либо извинения прямо сейчас? — В том лесу был мёртвый ребёнок. Там были люди в лисьих масках. И Юджин Мазерс не повесился. Мы все знаем, что это факты. Если ты не хочешь говорить мне больше, чем это, прекрасно, но не жди, что я перестрою всю свою жизнь, чтобы соответствовать твоим ожиданиям.
За моим заявлением следует долгая минута молчания.
— Джейсон Ламберт пропал, — говорит папа, глядя прямо на меня, и его лицо превращается в бесстрастную каменную маску. — Сегодня вечером будут проводиться ежечасные проверки номеров, и так каждую ночь, пока эта поездка не закончится — возможно, даже после этого. Возможно, ты не захочешь слушать отца, но, если ты ослушаешься директора, я могу и исключу тебя из этой школы.
Арчи отворачивается, оставляя меня с внешним спокойствием и разбитым вдребезги сердцем.
— Он серьёзно на этот счёт? — шепчу я, и Черч первым бросает взгляд в мою сторону.
— У меня плохое предчувствие, что так оно и есть.
Медленно, почти в оцепенении, я подхожу к своей уже высохшей юкате, висящей на бельевой верёвке, и достаю из кармана забытую записку от мистера Мерфи. Как я и ожидала, чернила расплылись, и только одно слово все ещё можно прочитать.
— Беги, — шепчу я как раз перед тем, как ветер подхватывает записку и уносит её через садовую стену в тёмный лес за ней.