Повернувшись, он подходит очень близко ко мне, и тихо произносит:
― Ты ― отребье, и мой отец не желает, чтобы ты околачивалась рядом с Даной. Я ― тоже. Мы знаем таких, как ты, и здесь тебе не рады. Ты никому здесь не нужна.
― Так что тебе папа говорил? ― Джек хватает Дану за руку и подтаскивает ее ко мне.
Я смотрю на свою самую лучшую подругу на всем белом свете. Она покусывает губы и глаза ее бегают.
― Она моя подруга.
Джек встряхивает ее, и я уже готова снова надрать ему задницу, когда его цепкий взгляд пригвождает меня к месту.
Я вижу, что Светлана выходит из дверей, неся на подносе напитки. Неужели она считает меня отребьем?
― Скажи ей, ― требует Джек.
― Папа сказал, что я не могу больше играть с тобой. Ты ― чужак.
― Напитки! — ― ничего не подозревающая мать Даны выходит на лужайку, и Джек отпускает сестру, а затем влезает в мое личное пространство.
― А теперь проваливай, и дуй домой к своей мамаше-алкоголичке.
Это похоже на пощечину. У меня глаза жгут, и, когда он расплывается в ухмылке, как акула, кружащая вокруг крови, я понимаю, что не могу допустить, чтобы хоть одна слеза пролилась. Я бегу мимо Джека и Светланы. Бегу домой. И худшее из всего этого то, что Дана не зовет меня и не бежит вслед за мной. Она даже не пытается меня остановить.
Я сжимаю свои маленькие кулачки и колочу по обшарпанной синей двери, но никто не открывает. Нажимаю на потертую старую дверную ручку и захожу внутрь. Собираюсь позвать маму, когда из спальни до меня доносятся громкие голоса. Я тихо прикрываю дверь. Велик брата стоит, прислоненный к грязной стене. Я прохожу дальше по коридору к открытой двери в спальню моих родителей.
― Так вот оно что, ты сбежать надумал, ― ноет мама.
Когда-то розовая ночнушка облепила ее тощую фигуру. Она худая, слишком худая. Она выпускает дым прямо в лицо отцу. При виде него что-то внутри меня смягчается, превращаясь в желе. Я хочу окликнуть его, рассказать, какие ужасные вещи наговорил мне Джек О’Риган, но отчего-то замираю на месте.
Он запихивает в сумку рубашки, сердито поглядывая на мать.
― Я не сбегаю. Я ухожу. Я так больше не могу, Джейн.
Моя мать хватает сумку свободной рукой. Пепел от ее зажженной сигареты падает на видавший виды коричневый ковер.
― Папочка, ― мое сердце колотится слишком сильно, и у меня возникает желание прижать руку к груди. Мои родители одновременно замирают, и отец опускает плечи, как будто больше не может удержать эту ношу.
― Милая, ― от его улыбки все, что было вверх дном, занимает свое законное место. Его улыбка говорит мне, что все будет хорошо.
― Куда ты идешь? ― спрашиваю я.
Мой папочка такой высокий, но он наклоняется и встает передо мной на колени. Ласковый взгляд его карих глаз говорит мне слова, которые я не в состоянии понять в свои десять лет.
― Папе нужно ненадолго уехать, ― он протягивает руки и касается моих ладошек, но я едва замечаю его большие руки на своей коже.
― Кто будет заботиться обо мне? ― шепчу я, потому что, как бы там ни было, чувства своей матери я ранить не хочу.
― Твоя мама, ― папа сжимает мои руки и поднимается.
Что за чушь собачья!
У меня печет глаза.
Мать занимает место отца, и дым обволакивает меня. Я закашливаюсь, и она убирает сигарету за спину. Она так близко, что я могу разглядеть каждую морщинку возле ее рта. Они становятся глубже, когда она затягивается.
― Я позабочусь о тебе, потому что твой отец не хочет нас больше видеть.
― Иисусе, Джейн! ― отец оттаскивает ее от меня и поднимает на ноги.
― У тебя появилась другая баба? Кто она? ― рявкает мать.
― А как же Деклан? ― спрашиваю я, и родители застывают, уставившись на меня.
Папа качает головой, и я вижу в его взгляде поражение, которое ненавижу.
― Прости, милая, ― он отворачивается и продолжает набивать свою сумку. Единственный человек, которому я была нужна, больше меня не хочет.
― Я обещаю. Я буду вести себя лучше, ― у меня дрожат губы, и я хочу вцепиться в моего папочку и остановить его, но он продолжает укладывать свои вещи.
Он не хочет на меня смотреть.
― Дело не в тебе, детка.
― Нет, во мне. Всегда и во всем виновата я, ― моя мать топает к туалетному столику, тушит сигарету и берет кружку.
― Что у тебя в кружке, Джейн? ― злость в папином голосе заставляет мать поставить ее обратно, и она заправляет сухие светлые волосы за ухо.
― Кофе, ― я слышу ложь. Мы все знаем, что у нее там.
― Папочка, ― я снова окликаю его, и он отходит от мамы. ― Пожалуйста, не уходи, ― умоляю я его, и он перекидывает сумку через широкое плечо.
Паническое желание удержать его заставляет меня броситься к нему и крепко обхватить его за талию.
― Джек О’Риган наговорил мне гадостей. Я хочу, чтобы ты поговорил с его отцом. Я хочу, чтобы ты заставил его извиниться, ― слезы текут по моим щекам, и я понятия не имею, почему ― из-за Джека или из-за того, что мой отец хочет уйти от нас.
― Джек О’Риган ― богатенький мальчишка, считающий себя лучше других. Держись от него подальше, ― резкий окрик моей матери заставляет мои слезы высохнуть, и отец медленно отрывает от своей талии мои руки.
― Мне пора идти.
― Пожалуйста, не бросай меня.
― Господи Иисусе, Джейн! Успокой ее, ― голос отца дрожит, когда он выходит в коридор в своей любимой красной кепке, натянутой на голову. Я знаю, он никогда с ней не расстается. Он в самом деле бросает нас. Он в самом деле бросает меня.
Я не могу его отпустить.
Где-то внутри меня зарождается крик и поднимается к горлу. Когда он срывается с моих губ, отец оборачивается со слезами на глазах. Короткая пауза, прежде чем он еще ниже надвинет красную кепку и исчезнет в проеме двери.