Марсель
— Ты готова? — голос Пижона вернул на землю.
— Эммм… — я сфокусировалась на меню, — да. Вполне.
Я заказала первое, на что упал взгляд. И сок.
Пижон предложил вино. Я отказалась, настояв на соке.
Я сидела с ровной спиной и озиралась по сторонам. Концерт еще не начался, но вокруг сновали люди. Сцена была вдали, ее практически не было видно. Вокруг были сплошь занятые столики, сгущался гам. Но что меня удивляло — совсем не чувствовался холод едва наступившей весны. Будто прохладная летняя ночь царила вокруг. Я обвела глазами территорию.
— Здесь разноуровневая система обогрева, — сказал Пижон, глядя на меня, — поэтому и тепло. А еще видишь вот эти стойки? Они тоже греют.
— Ты мысли читаешь? — я криво улыбнулась. О чем еще он догадался?
— Твои читать не сложно. У тебя все на лице написано.
— Да? И что же у меня написано? — я пошла в атаку.
— Что тебе непривычно тут, — пожал плечами Пижон, — а как ты обычно отдыхаешь?
Я задумалась. Отдыхаю? Если честно, у меня нет такого: «а теперь, внимание, я буду отдыхать!».
— Я просто делаю, что я хочу, — ответила я.
Пижон как-то странно посмотрел на меня, замолчал и отвел взгляд.
— Что-то не так? — спросила я.
— Нет, все так. Просто… — он снова взял паузу, — так же говорил мой отец. Отдых — это делать то, что ты хочешь.
— По-моему, это логично, — я развела руками и сделала глоток сока, что поставил передо мной официант.
— Не сказал бы, — возразил Пижон, — часто мы отдыхаем так, как предписывает нам окружение, а не наши истинные желания.
— Ну, тоже верно, — согласилась я, вспомнив Лику, — иногда мне приходится ходить по барам, потому что моя лучшая подруга большой поклонник такого отдыха.
— А что нравится именно тебе?
— Читать, — не задумываясь, ответила я, — у меня такой список! Тебе не передать! На годы вперед! А ведь еще иногда есть настроение перечитать то, что уже читал — ну, просто потому что внутри тебя совпадает с этой книжкой! А еще ведь куча учебных книг!
Я не заметила, как начала долгую речь по поводу литературы. Я перескакивала с одного на другое, потому что так много захотелось ему рассказать и объяснить!
Пижон слушал, не перебивая. Мне было так легко говорить — не помню, когда в последний раз я могла рассуждать о вещах для меня истинно важных с другим человеком! В какой-то момент разговор ушел в обсуждение конкретных произведений: к моему удивлению, он читал все, что мне мне было знакомо и дорого! Во многом наши взгляды не сходились, что лишь подстегивало меня к спору! Оруелл, Достоевский и даже Митчелл с Остен — часто герои этих авторов воспринимались нами по-разному!
— Когда ты успеваешь читать, — искренне удивилась я.
— Это привычка, — ответил Пижон, — мы часто с родителями обсуждали литературу. Особенно, с отцом…
— Скучаешь по нему? — вырвалось у меня, и я резко опустила глаза. Нашла, что спрашивать!
— Очень, — внезапно ответил Пижон, — он был для меня компасом. А когда его не стало, пришлось этот компас заново изобретать и настраивать. И я до сих пор не уверен, что устройство работает правильно.
Я уставилась на Пижона. Он казался таким надменным, отстраненным. Самоуверенным! И такое говорит!
— Звучит так себе, — усмехнулся он, глядя на меня, — чтобы не напортачить (а, поверь, у меня для этого столько возможностей) приходится постоянно просчитывать шаги. Думать, как я выгляжу со стороны…
— Зачем тебе думать, как ты выглядишь со стороны? — воскликнула я, — можно просто быть собой!
— Хорошо быть собой, когда от тебя никто не зависит, — ответил Пижон, — ты можешь поступать так, как… как там во всех женских романах: «как тебе велит сердце». А когда тебе от отца достается громадный бизнес и если ты его, извини, похеришь и развалишь… Как потом жить с этим?
Я опустила глаза. Вероятно, он прав. То, что создали дорогие тебе люди — неимоверно ценно и налагает громадную ответственность. Как минимум перед лицом памяти о любимых. С другой стороны…
— Знаешь, я вот, как ты выражаешься, умудрилась «похерить» все, что заработали мои родители! Но это не значит, что я должна становиться бездушной сволочью!
— А я, значит, в твоем понимании «бездушная сволочь»? — Пижон чуть склонил голову, глядя на меня.
— Ну… Я этого не говорила… Хотя, знаешь, то, как ты с людьми общаешься…
— И как же я с ними общаюсь? — спросил Пижон.
— Как с вещами! — воскликнула я, — ты ведь ни о ком не заботишься! Тебе никто не нужен! Ты людей используешь!
— Во-первых, я использую только тех, кто изначально хочет использовать меня. И это значит, что мы заключаем взаимовыгодную сделку. А во-вторых, я забочусь о больше, чем тысяче сотрудниках моей компании. Ты можешь себе представить объем заботы? — он прищурился.
— Не сравнивай. Сотрудников и…
— И кого?
— И близких людей! — выпалила я.
— Не знаю, о ком ты говоришь. Если ты о моей матери — то у нас с ней отношения, устраивающие обоих. Она получает от меня достойное содержание и ни в чем не нуждается.
— А ты сам? В тебе она не нуждается? Почему у тебя вечно все про деньги?
— Потому что в наших отношениях все, что конкретно ее волнует — это деньги. И, скажу честно, меня это устраивает. А больше у меня родственников нет. Так что твои обвинения в отсутствии заботы разбиваются о неимение субъекта для нее.
— Извини, конечно, что лезу не в свое дело, но то, как ты расстался с этой блондинкой крашенной…
— С ней ты за меня рассталась, — рассмеялся Пижон.
— Вот именно, — буркнула я.
— Она предала меня. Хотя ни в чем не нуждалась, будучи со мной.
Я отвернулась. Хорошо ему судить со стороны. Тот хороший, а тот плохой. А что вынудило человека поступить так или иначе его не волнует.
— Что не так? — спросил Пижон.
— Я не хочу лезть в ваши отношения, — сказала я, — но, как по мне, нельзя быть таким бездушным! Если я кому-то расскажу про наш с тобой договор — я ведь тоже окажусь предателем! И, хоть мне терять нечего и я сама до конца не понимаю, зачем ввязалась в эту авантюру твою — но мне будет тяжело осознавать, что меня кто-то считает предателем! Хотя, по правде, мне тяжело держать в секрете наш с тобой договор! Но тебе будет плевать, если я вдруг проболтаюсь, почему я это сделала! Ты просто вынесешь вердикт!
Пижон промолчал. Официант забрал тарелки.
— Я бы не стал сравнивать, — тихо сказал он.