Алистер
Бах-бах, бах-бах.
Резкий звук распространяется по воздуху, и я понимаю, где они находятся. Тяжелые металлические фейерверки отдаются эхом, когда я иду по задней стороне дома Сайласа на задний двор, где есть участок, отведенный под одно из его многочисленных занятий.
Мы знаем, что он уходит туда, когда голоса становятся слишком громкими. Когда то, что творится в его голове, начинает просачиваться в реальный мир. Тир, который создал для него отец, прост: мишени на разных дистанциях, стойка, за которой мы должны стоять, а также оборудование для обеспечения безопасности, к которому никто никогда не прикасался.
— Двести баксов за то, что ты не встанешь перед пятнадцатиярдовой мишенью. — говорит Тэтчер, когда пистолет перестает стрелять.
— Добавь пару сотен, и договорились, — торгуется с ним Рук.
Происходит быстрое рукопожатие, и я понимаю, что должен что-то сказать. Сказать им, что это глупо и безрассудно, любой другой так бы и поступил. Если бы я был хорошим другом, я бы сказал. Нам не нужно, чтобы кого-то подстрелили, в довершение к тому дерьму, которое у нас и так на тарелке, но если они заключают пари, я знаю, кто выстрелит.
И он не промахивается.
Никогда.
Листья падают на землю, хрустя под моими ногами, пока я иду к стойке. Опираюсь руками на перила, наблюдая за ними. Сайлас на удивление вылез из своей черной толстовки, на его массивные плечи натянута серая футболка.
Он всегда скрывает себя. Он не из тех парней, которые выпендриваются или выставляют себя напоказ. Ему нравится быть на заднем плане, но когда он в своей стихии, когда делает то, что ему нравится, он любит демонстрировать свои таланты.
Рук держит в руках пакет с чипсами, идет по дорожке, останавливаясь перед черно-бело-красной мишенью в форме верхней части тела человека. Он поворачивается к нам лицом, ухмыляясь.
Нет никакого страха. Никакого беспокойства. Только волнение перед адреналином, который вот-вот нахлынет. Когда вы преодолеваете препятствия, которые ставит перед вами мозг в ситуации страха, когда вы встречаетесь лицом к лицу с паникой, страх может стать лучшим афродизиаком в мире.
Это называется «наводнение».
Выброс эндорфинов в организм. Он заставляет вашу кожу покалывать, а сердце биться. Именно поэтому в мире существуют адреналиновые наркоманы. Потому что им нравится быть напуганными. Порывом смерти.
То, к чему мы все испытываем вкус в той или иной форме.
Сайлас перезаряжает магазин новой обоймой, щелчки и лязг оружия — единственные звуки, исходящие от него, даже когда он смотрит, как Рук ухмыляется перед ним, как наглый ублюдок.
За те годы, что я его знаю, Сайлас собрал неплохую коллекцию оружия. У него есть любимое. То, которым он пользовался чаще всего, то, которое ему подарили в пятнадцать лет.
Ствол «Дезерт Игл» пятидесятогого калибра отражается в солнечном свете, на каждой стороне написаны два предложения:
Timebo mala — слева.
Vallis tua umbram — справа.
По-латыни это означает: «Не бойся зла. Тень и долина твои».
Это подарок Розмари на День рождения. Сделанная на заказ рукоятка с красным черепом и полированный хромированный ствол стоили не меньше трех тысяч. Это был идеальный подарок для такого человека, как он, свидетельство их отношений и связи, которую они разделяли.
Связи, которая должна была длиться всю жизнь, но была жестоко вырвана у них обоих.
С легкостью он поднимает пистолет, я не люблю массивное полуавтоматическое оружие. Я предпочитаю иметь полный контроль над разрушениями, к которым причастен. Оружие кажется мне слишком безличным. Не говоря уже о том, что стрелять из него все равно, что бить молотком по руке.
Тем не менее, он делает это легко. Просто. Как будто ничего особенного.
Опираясь на локти, я жду, наблюдаю, как он поднимает правое плечо чуть ниже щеки, умело выставив пистолет перед собой. Рук широко раскидывает руки, оставляя Сайласу пространство для выстрела вокруг его тела.
Перед выстрелом повисает пауза для драматического эффекта. Едва отдергивая руку назад, Сайлас стреляет снова и снова, присматриваясь и настраивая прицел так, чтобы пуля пронеслась мимо массивного тела Рука.
Когда в пистолете не остается н одного патрона, Сайлас направляет его на землю. Он хрустит шеей, глядя на свою работу.
Мы все видим, как Рук отходит от мишени, и его силуэт за спиной очерчивает идеальная линия пулевых отверстий. Я думаю, что обойма пуста, но тут Сайлас выпускает еще две пули, проделав две дырки в чипсах.
— Пытался взять немного сверху, не так ли, говнюк? — поддразнивает Рук, дуясь, что его закуска теперь испорчена.
Призрак ухмылки появляется на лице Сайласа, и я слегка улыбаюсь. Первая настоящая эмоция, кроме ярости или страдания, которую я вижу после смерти Роуз.
Рук это умеет. Заставить Сайласа улыбаться, заставить его на мгновение забыть о боли.
Он нуждается в этом. Ему нужны его друзья. Ему нужно знать, что с ним все будет хорошо, и мы будем рядом, если такого не случится.
— Плати, сука. — Рук протягивает руку Тэтчеру, который лезет в брюки, перебирает хрустящие стодолларовые купюры и кладет их на ладонь.
— Жаль, что он не промахнулся. Я надеялся увидеть немного крови.
— Конечно, ты ждал, Дракула, — говорит он, складывая деньги в задний карман.
Я провожу языком по верхним зубам:
— Не то чтобы я не любил проводить время с вами тремя, но по какой причине я получил сообщение девять-один-один? — заговариваю я впервые с момента приезда.
Этим вечером я планировал пойти в Спэйд Уан, но получил сообщение о срочной встрече от Сайласа, который редко пишет сообщения в группе, поэтому знал, что это должно быть важно.
Тэтчер первым признает меня:
— Это насчет твоего маленького питомца.
Брайар Лоуэлл.
Не питомец. Просто мишень.
Я не волнуюсь, что она откроет свой красивенький ротик, я внимательно слежу и за ней, и за ее подругой. Это свидетельство моей способности оставаться незамеченным, потому что обе они не перестают оглядываться.
Особенно Брайар.
Она чувствует меня рядом, и я думаю, ее сводит с ума то, что она не может найти меня, когда ощущает мой взгляд на своем теле. Прячась в тени библиотеки, за окнами своих классов. Я постарался сделать так, чтобы она не проронила ни слова.
Я не собирался делать ничего серьезного, пока в этом не возникло крайней необходимости. Пока я не заметил, мне не хватает жизненно важной части. Я подумал, что потерял его в суматохе, но когда кайф улегся, понял, что не потерял.
Его у меня отобрали.
Ее липкие от многолетнего воровства пальцы украли мое кольцо. Девушка, которая быстро превратилась из наивной сторонней наблюдательницы с глазами-калейдоскопами в девушку, которая украла у меня кольцо.
Я тру палец в том месте, где раньше находилось мое пропавшее кольцо, чувствуя себя голым без него. В гневе я решил убить двух зайцев одним выстрелом.
Пробрался в ее комнату, а затем направился в библиотеку, чтобы понаблюдать за ней. Я планировал разгромить все вокруг, чтобы найти то, за чем пришел, но когда этого нигде не оказалось, я выбрал вариант «Б».
Доказать свою правоту и убедиться, что они обе знают, что их ждет, если хоть словом обмолвятся о том, чему стали свидетелями.
Я даже не знал, что у нее есть домашнее животное. Это была удача с моей стороны и серьезное неудобство для нее.
Конечно, я позволил Тэтчеру снять с животного шкуру, решив, что было бы невежливо не привлечь его к такому кровавому делу.
Я не видел ее лица, когда она нашла его. Но слышал ее гневный крик, грохот разбрасываемых по комнате вещей, когда ждал у подножия ступеней ее холла.
Этот гнев принадлежал мне. Это с ней сделал я. Разжег огонь под ее задницей. И мне принадлежал каждый дюйм этих эмоций. Все ее эмоции.
— Что насчет нее? — спросил я, сжимая кулак от необходимости вернуть то, что мне принадлежит.
— Сайлас наконец-то залез в базу данных доступа к школьным пропускам, — говорит Рук. — Спустя косяк и два пакета «Доритос» мы узнали, что дядя Брайар, Томас Рид, — профессор биологии.
— И с чем именно связано изучение организмов? — говорю я, не понимая.
— Посмотри на себя, Али, как ты внимателен на уроке. Мамочка и папочка гордились бы тобой, — дразнится Тэтчер, а я скрежещу зубами.
Мамочка и папочка могут отправляться в ад.
— Может, ты, блядь, просто скажешь мне, что ты нашел?
— Томас Рид входил и выходил из химической лаборатории чаще, чем любой преподаватель естественных наук в университете, — говорит Сайлас со звонким металлическим щелчком. Меня немного шокирует, что он действительно говорит.
— За последние два года он был там в нерабочее время, в час, в два часа ночи. Сотни раз.
Я облизываю нижнюю губу:
— Значит, мы думаем, что он и есть тот учитель, который написал Крису? Не хочу говорить очевидное, но что если Крис просто лгал, чтобы мы его не убили? Что, если он на самом деле тот, кто это сделал?
Я ненавижу играть в это дерьмо с соединением точек. Я чувствую себя продажным детективом, а быть копом — это не то, к чему я когда-либо стремился.
— Зачем тогда рассказывать нам о подбрасывании тела? Если бы он хотел соврать, разве не стал бы все отрицать? Кроме того, какого учителя ты знаешь, который направляется в химическую лабораторию в два часа ночи? Это было бы логично, но мы не можем пойти и отрубить ему голову, — злобно улыбается Рук. — Пока.
Он продолжает:
— Но это зацепка. Мы можем наблюдать за ним, следить за ним, пока не получим необходимые доказательства.
Зиппо Рука щелкает, пламя освещает кончик его сигареты.
— И мы думаем, что его дорогая племянница замешана в этом или, по крайней мере, знает об этом. Я имею в виду, подумай об этом, — выдыхает он.
— Она на мели, как чертова шутка. Думаешь, стипендию ей оплачивает Холлоу Хайтс? Как она вообще туда попала, это еще лучший вопрос. Она не слишком умна или одарена. У Томаса должно быть много ниточек, за которые он мог потянуть, чтобы доставить ее сюда. Деньги, на которые можно купить племяннице поступление в престижный университет. Такие деньги, которые платят за молчание людей.
Я скрещиваю руки на груди, пожевав внутреннюю сторону щеки.
Вот она, веская причина ее преследовать.
Чтобы показать ей, каково это, когда ты попадаешь в переплет с людьми, которым наплевать, будешь ты жить или умрешь.
Идеи трещат. Мысли искрятся.
Образы ее широко раскрытых глаз, мокрых от непролитых слез и паники. Ее розовая нижняя губа дрожит, когда она обдумывает каждое жизненное решение, которое когда-либо принимала до этого момента.
Я заберу у нее все.
Ее радость. Друзей. Секреты. Страх.
Все это я должен забрать. Украсть.
— Да. Я с тобой согласен, но ее даже не было в Пондероза Спрингс, когда убили Роуз. И я сомневаюсь, что ее дядя ходит и говорит с ней об убийстве девушек.
Однако мне нужно действовать с осторожностью. Если мы пойдем не за теми людьми, наступим не на ту ногу, причиним вред не тому человеку, вся операция закончится через двадцать секунд.
— Ты защищаешь ее?
Я перевожу взгляд на Тэтчера, его руки скрещены на груди, в точности повторяя мою позицию. Ветер трепет его зачесанные назад волосы. Серая водолазка и черный пиджак делают его старше. Утонченнее. Это еще один элемент его процесса запугивания.
Выглядеть соответствующе. Играть свою роль. Но внутри — вот где ты можешь спокойно гнить.
Внутри ты можешь быть настолько злым и зловещим, насколько пожелаешь. Тэтчер верит в маску. Скрывая мир от того, что происходит под поверхностью.
А я нет.
Я не ношу маску. У меня нет причин прятаться.
Он вписывается в социальную пищевую цепочку с помощью внешнего вида и общения. Но мы трое — единственные, кто видел, что на самом деле скрывается под ледяной кожей Тэтча.
И поскольку мы знаем это, поскольку мы поставили его в невыгодное положение, он презирает возможность нелояльности. Быть преданным.
— Разве, похоже, что я защищаю ее, придурок? Я просто констатирую факты, — сердито хмурюсь я, выходя из-за стойки, чтобы мы были в равных условиях.
Если я что-то и ненавидел, так это когда меня спрашивали о моей преданности. Особенно по отношению к ним.
Рук кладет руку мне на грудь.
— Потише, парень. Не надо натягивать трусы. Я не говорю, что она знает об убийстве. Я просто говорю, что у меня нехорошее предчувствие, что она знает что-то о наркотиках. Я имею в виду, — он разражается смехом. — Просто посмотри на ее послужной список. Не совсем законопослушный гражданин.
— Ну, не у всех из нас есть папочки, которые чистят наши дела. — Теперь Тэтчер просто ведет себя как придурок. Он прекрасно понимает, какую цену, в конце концов, заплатит Рук за эту услугу своего отца.
— Как насчет того, чтобы не обсуждать сегодня проблемы отцов, хорошо, Американский Психопат?
Я всегда восхищался этим в Руке. Его способностью смеяться над болью, шутить над тем, что любого другого разозлило бы.
Присоединяясь к веселью, я саркастически вдыхаю воздух:
— Не обращай на него внимания, это неделя акул, — с усмешкой я толкаю Рука в плечо.
У нас было направление, был другой план, другой человек, представляющий интерес. Как бы это ни раздражало, мы приближались к цели. Каждая отметина на нашей душе, вся кровь, которую мы пролили, в конце концов, стоила того.
И теперь я мог немного повеселиться.
— Сейчас нам нужно быть терпеливыми, — говорю я, убедившись, что они все меня слушают. — Мы наблюдаем за Томасом. Смотрим, как он двигается, что делает.
— А девочки? — спрашивает Тэтчер.
— Мы напугаем их. Сделаем все необходимое, чтобы обеспечить их молчание. Получим от Брайар любую информацию, какую только сможем. Но мы не поднимем на них руку, не сейчас, — предупреждаю я.
Мы должны довести это до конца. Довести их до такой паранойи, чтобы они едва могли моргнуть от страха, что эти секунды с закрытыми глазами будут моментом, когда мы нападем. Пусть они почувствуют, что каждый миг мы наблюдаем за ними, всегда рядом. Готовы наброситься.
Я хочу, чтобы их преследовали призраки. Хочу, чтобы они окаменели и были охвачены ужасом.
Только тогда, когда у нас будут необходимые доказательства, мы сможем закончить начатое.
Такого радостного возбуждения я не испытывал долгое время. Моя кровь бурлит, рот наполняется слюной.
— Кто не любит небольшую прелюдию перед главным событием? — шевелит бровями Рук, по собственному желанию пытаясь отобрать пистолет у Сайласа, который смотрит на него с укором за то, что он даже прикоснулся к нему.
Мы должны подойти к делу творчески. Должны быть зловещими и скрытными.
Мы заставим их желать смерти, просто чтобы отдохнуть от ужаса, сковавшего их тела.
Это то, ради чего я живу.