Брайар
Школьное мероприятие, на которое Томас заставил меня прийти, на самом деле оказалось вовсе не собранием.
Вся школа, или то, что на нее походило, собралась на задворках района Берли, где я проводил большую часть своего времени. Именно здесь проходила большая часть уроков математики.
Вместо открытого общего пространства, как в центре территории, зала для отдыха, как за округом Ирвин, или жуткого мавзолея за округом Ротшильд. Вместо этого здесь был лабиринт из живой изгороди.
Удивительно ли, что в Холлоу Хайтс появился роскошный лабиринт, возможно, с жуткой историей, связанной с его названием? Не совсем.
Я быстро поняла, что это в порядке вещей.
Пондероза Спрингс и построенный в нем университет были не для слабонервных.
Чрезмерно амбициозные семь концентрических кругов, выполненных из живой изгороди из самшита, занимали все пространство позади здания, постепенно сливаясь с линией леса. Один-единственный вход в заросли зелени и, как я предполагала, один выход. В центре возвышалась башня с двойной винтовой внешней лестницей, чтобы еще больше запутать людей.
Быстро наступил вечер, студенты надели светящиеся в темноте браслеты и держали фонарики, сбившись в группы, смеясь, наслаждаясь очередным студенческим событием, о котором будут рассказывать в день своей свадьбы.
Я им завидовала.
Их беспечности и привилегированности.
Мне стало интересно, пришли бы они сюда, если бы узнали, что студентов похищают, а учителей убивают в лесу.
Продолжили бы они веселиться? Защитило бы их богатство от такой жестокой вещи, как смерть?
Я не была в этом уверена.
Просунув большие пальцы в отверстия на манжете кофты с длинными рукавами, я чувствую, как ветер плотнее прижимает к телу полиэстр. Лира заплела мне волосы в тугую косу, на которой еще заметна легкая краснота, окрасившая мои светлые волосы.
Мы оттирали душ часами, стоя на четвереньках, но безрезультатно. На белом кафеле теперь слабый розовый налет. Не говоря уже о том, что моя кожа осталась такого же цвета даже после нормального душа.
— Это называют Лабиринтом, — говорит Лира, шагая в ногу со мной, пока мы спускаемся по мощеным ступеням на влажную траву перед парящим лабиринтом.
Мой желудок урчит от недостатка пищи и усталости:
— Конечно, как же еще.
Я складываю руки на груди, опираясь на левую ногу, чтобы заглянуть во вход, и вижу там лишь тьму и скудный лунный свет. Нам никак не сориентироваться здесь без фонарика.
— Он был вдохновлен греческим мифом, знаешь Тесея и Минотавра? Строители хотели, чтобы он был копией того, что находится на Крите. Они проводят эту игру для первокурсников каждый год, задания всегда разные, и обычно это какая-то головоломка. Я с нетерпением ждала этого, когда училась в средней школе.
От меня не ускользает использование прошедшего времени. С нетерпением ждала, так как сейчас ей уже все равно.
Они не только украли у нас чувство безопасности, они украли у нас чувство радости. Мы теперь боимся делать что-то веселое, боимся, что они выскочат из-за угла и сожгут нас дотла.
Что весьма отстойно, потому что я всегда считала, что неплохо разбираюсь в головоломках.
— Добро пожаловать в класс первокурсников Холлоу Хайтс! — объявляет один из учителей с микрофоном на вершине мощеных ступеней позади нас.
— Мы рады включить вас в вековую традицию! Каждый год игра проходит по-разному, но награда всегда одна и та же. Если вы найдете золотой ключ в Лабиринте, то получите доступ в одну из многочисленных потайных комнат школы, которые были переделаны в частные залы для отдыха.
Наши сверстники громко аплодируют и выражают энтузиазм, уверена, больше радуясь соревнованию, чем награде. Хотя это знаменитый университет с большим количеством мемориальных досок и наград, чем у гребаного Папы Римского, они не предлагают организованный спорт, боясь, что легкая атлетика станет более приоритетной, чем образование, а этого не может быть в такой школе, как эта.
Если бы кто-нибудь, хоть на секунду подумал, что Холлоу Хайтс делает что-то, чтобы сбить с курса величайшие молодые умы поколений, то был бы немедленно дискредитирован. Люди годами пытаются устроить сюда своих детей, чтобы их заявления скрепили, наконец, заветной скрепкой.
Вот откуда произрастет наша будущая Америка.
Мне не дает покоя осознание того, что у четверых из этих людей уже имеется кровавый, как тампон, лист с обвинениями, что они планируют делать после этого? Будут ли они помогать детям? Править свободным миром?
— Команды только из двух и трех человек! У каждой команды будет пятнадцать минут, чтобы найти ключ в лабиринте, если вам это не удастся, после сигнала тревоги поднимите фонарик к небу и ждите, пока учитель придет и выведет вас из лабиринта. Как всегда, мы хотим обеспечить вашу безопасность в это веселое время…
Далее перешли к списку мер предосторожности, которые одна половина из нас уже через двадцать секунд не вспомнит, а другая половина даже не слушает.
Мои глаза сканируют море студентов, подсознательно ища одного из них. Еще один быстрый урок, который я усвоила: если ты видишь одного из Ублюдков, значит неподалеку остальные трое. Они никогда не появляются поодиночке. Подобно акулам, которые охотятся стаей, нужно беспокоиться не о той акуле, которую вы видите, а о той, которая незаметно прячется в тени и с большей вероятностью оторвет вам кусок ноги.
Я не вижу черную толстовку Сайласа, волосы Тэтчера, и не слышу щелчка зажигалки Рука. Я даже не чувствую давления, которое возникает, когда смотрит на меня Алистер. Обычно именно так я узнаю, что они что-то вынюхивают.
Паника. Пот. Адреналин.
Как будто все мои чувства соединяются в одно, и в то же время — это не похоже ни на что испытанное мною раньше.
Боже, я ненавидела его за это.
Но сегодня я никого из них не вижу. Не чувствую их присутствия. Организованные школьные мероприятия все равно не совсем в их духе. Слишком много глаз, слишком много ожиданий, которые нужно оправдать.
Я подталкиваю Лиру бедром, слегка ухмыляясь:
— Мы все еще можем повеселиться, да? Было бы здорово иметь тайное место, где можно спрятаться.
Она хрипло смеется, и это первый звук радости за последние несколько недель.
— Ты действительно думаешь, что мы найдем его раньше, чем это сделают старательная Трейси и золотой мальчик Гарретт?
Ее взгляд устремляется на Истона и Мэри, сильную пару, как по видению, так и по характеру.
Я не упускаю из виду желто-фиолетовый синяк, украшающий его идеальное в остальном лицо, и то, как Мэри намеренно подобрала свой кардиган под цвет его рубашки.
— Дело не в том, чей папа может купить самую большую яхту. А в том, как пройти лабиринт. Никаких денег. Никакого статуса. Конечно, изо дня в день у них есть преимущество, но сейчас преимущество у нас.
— Наши очаровательные личности?
Я слегка толкаю ее в плечо, ветерок подхватывает ее локоны и отбрасывает их за плечо.
— Кроме этого, всезнайка. Наше преимущество — это уличная смекалка. Думаешь, этим детям когда-нибудь приходилось думать на ходу? Выходить из сложной ситуации без мамы и папы? Сомневаюсь.
Я не грублю, просто говорю правду.
Мне кажется, мы с Лирой единственные в этой школе, кто вырос за чертой миллионеров. Конечно, у Лиры сейчас, в восемнадцать лет, имелись деньги, но она выросла в системе патронатного воспитания, а я знаю, как это бывает. Я видела, что приемные семьи делают с детьми. Во что они их превращают и позволяют им стать.
С самого рождения ты попадаешь в этот мир без возможности позаботиться о себе. Тебе приходится учиться и адаптироваться у других. У большинства есть родители, которые направляют и учат их. Показывают им неправильные и правильные стороны жизни.
Но есть и другие.
Изгои, беглецы, одиночки, которые учатся всему этому сами. Мы учимся трудным путем, учимся на собственных неудачах, на ошибках. Мы отращиваем когти и острые зубы вместо нежных сердец. Боремся за жизнь. Заботимся о себе и своих близких. Вот и все.
— Ты не беспокоишься о том, что… — она делает паузу, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Что лабиринт загорится или что тебя зацепит медвежий капкан?
Я не смеюсь, хотя должна бы. Я не думаю, что кто-то из них может сделать что-то подобное.
Волнуюсь ли я? Да.
Дам ли я им все испортить? Чертовски постараюсь этого не сделать.
— Сомневаюсь, что они будут здесь сегодня вечером. К тому же, они не смогут попасть в лабиринт, когда мы будем внутри, у обоих входов стоят учителя. Мы будем в безопасности и сможем повеселиться сегодня, хорошо? — успокаиваю ее я.
Она кивает, не понимая, что я планирую продолжить:
— Но я действительно считаю, что мы должны подумать о том, чтобы рассказать кому-нибудь, Лира.
Некоторое время она молчит, и мы слышим, как вокруг нас снова и снова звучит воздушный горн, сигнализирующий о начале и окончании пребывания людей в Лабиринте.
— Давай отдохнем сегодня вечером. Сейчас. Всего один нормальный вечер, а утром поговорим о том, что нам делать.
Это самое близкое согласие, которое я от нее получила. Я знаю, что сейчас она скорее скажет «нет», но все равно чувствую, что это маленькая победа. Она начинает теплеть от идеи довериться кому-то. Полиции. Учителю. Любому, кто мог бы нам помочь.
Я беру ее под руку.
— Ты сможешь бегать в этой юбке?
Ее бедра облегает ткань в черно-зеленую клетку, навевая мне мысли о форме Слизерина из «Гарри Поттера».
Мило, что Лира являет собой такой парадокс. Она носит клетчатые юбки и вельветовые брюки, чтобы собирать жутких насекомых. Она всегда приходит в общежитие с грязью на коленях и ладонях. Она скрещивает ноги, когда сидит с книгой на коленях, но при этом рыгала громче, чем любой взрослый мужчина, после того, как выпьет банку колы. Как она может быть такой нежной и женственной, но при этом делать что-то, что считалось пацанским. Я восхищаюсь тем, как ей удается так легко уравновешивать части себя.
— Наверное, нет, но мы попробуем, — смеется Лира и тянет меня к сокращающейся очереди на вход в лабиринт.
Мы болтаем, чтобы скоротать время, наблюдаем, как ученики снова и снова терпят неудачу, как громкий горн пронзает небо как раз перед тем, как учитель объявляет, что очередная команда еще не нашла ключ.
Мы следующие в очереди, стоим между преподавателем психологии Лиры и моим профессором статистики, ожидая разрешения войти в надвигающуюся темноту между плюшевыми зелеными изгородями.
Порыв ветра бьет меня сзади так сильно, что мне приходится ухватиться за край лабиринта. Он проносится сквозь деревья, их больные конечности стонут и раскачиваются за нами.
Я смотрю на свои сжатые кулаки, на то, как ногти впиваются в плоть моей ладони, на то, как учащается ритм моего сердца.
— Брайар!
Лира щелкает пальцами перед моим лицом, пытаясь вернуть меня на землю.
— Мы начинаем, — улыбается она и первой направляется в Лабиринт.
Опустившийся над землей туман засасывает ее, когда она исчезает внутри. Страх лижет мне шею, но я быстро стряхиваю его. Следую за подругой.
Вытянутой рукой я пробегаюсь по краю лабиринта, а другой нажимаю на кнопку включения фонарика. Блики бьют Лире в лицо, и она поднимает руку, чтобы защититься от яркого света.
Я направляю свет налево, затем направо, видя два разных пути. Туман делает дальнюю видимость почти невозможной.
— Хочешь разделиться? Так мы сможем охватить больше территории, — предлагает она.
Мой первый инстинкт — сказать «нет». Мы всегда сильнее числом. Но это школьная функция, а не план побега от них. Поэтому я киваю,
— Я пойду налево. Удачи, — улыбаюсь я.
Когда мы расходимся в разные стороны, я делаю глубокий вдох, наклоняю голову, чтобы немного размять шею. Когда я начинаю бродить по левым и правым поворотам, все становится немного размытым, поэтому стараюсь ускорить темп.
Я знаю, что у нас мало времени и ненавижу проигрывать. Чем дальше я продвигаюсь внутрь, тем больше теряюсь, каждый поворот, каждое изменение направления кажется мне неправильным. Высота лабиринта слишком велика, чтобы я могла смотреть поверх изгородей, поэтому даже не представляю, близка ли я к середине или нет.
Я уверена, что с минуты на минуту зазвучит сирена, и одна эта мысль заставляет меня бежать быстрее.
— Я пожизненный владелец крысы, я должна быть в состоянии выбраться из этой дурацкой штуки, — ворчу я, делаю глубокий вдох и немного кашляю.
Мои легкие влажные от тумана. Мое сердце немного сжимается при упоминании Ады. Если меня не убьют до окончания универа, я вернусь, чтобы отомстить ему за убийство моего питомца.
Я кладу руки на колени и опускаю голову, чтобы перевести дыхание.
Снова подняв голову, я поднимаю фонарик, сканируя пространство перед собой. Свет проходит сквозь туман, выхватывая белую краску башни, возвышающейся в нескольких футах передо мной.
— Будь я проклята, — шепчу я, ухмыляясь.
Подойдя к строению, я замечаю золотой ключ, свисающий со ступеней на одной нити. Подтянувшись на носочках, я обхватываю пальцами металл, гордость переполняет меня до краев.
Я слышу, как ключ срывается со струны и падает мне в руки. Несколько секунд я любуюсь искусственным золотом, но мое действие, похоже, вызвало ужасные события. Как будто струна была заминирована, а я стала идеальной жертвой.
Вокруг меня раздаются крики, высокочастотные, пронзительные для ушей вопли. Голоса кричат снаружи Лабиринта. Я прыгаю, кручусь слева направо, ожидая, что кто-то окажется рядом со мной. Вместо этого в ночи раздается равномерный звон выстрелов, отчетливый звук стрельбы.
Это просто фейерверк, рассуждаю я, хотя нет ни искр, ни всполохов разноцветного света, поднимающегося в облака. Я могу сколько угодно говорить себе, что это фейерверк, но это не изменит правды.
— Всем сохранять спокойствие и, пожалуйста, пройдите во двор! — объявляет по микрофону один из учителей, и голос эхом доносится до меня.
Не знаю, что хуже.
Быть запертой в этом лабиринте или не знать, что происходит за его пределами.
За последние несколько недель мои инстинкты самосохранения работают сильнее, чем когда-либо прежде. Это совсем не похоже на то, что тебя поймали копы или чуть не поймал парень, у которого ты воруешь.
Это намного хуже.
— Лира! — кричу я во всю глотку, в горле болезненно звенит. — Лира!!!
Я дергаюсь, подсвечивая дорогу фонариком, я начинаю возвращаться по своим следам, которые уже начала забывать.
Я напрягаю глаза, чтобы видеть в темноте, пытаясь отыскать Лиру и одновременно безопасно выбраться из этого лабиринта. Туман и крики уже достаточно дезориентировали мои органы чувств, а теперь еще и вопиющая музыка, от которой начали вибрировать стены Лабиринта. Никаких слов, только диссонирующие аккорды, сигнализирующие о надвигающейся судьбе в моем будущем. Она звучит как мотив, играющий на карусели, чтобы привлечь людей яркими красками и кружащимися лошадьми.
Я думаю, это просто шутка, которую старшеклассники разыгрывают с младшими учениками. Вот и все.
— Лира! — снова пытаюсь я, но ничего не слышу в ответ.
Звук громкого удара достигает моего уха, я бросаю взгляд вправо и вижу тонкий черный цилиндр, который только что начал извергать ярко-красный дым из верхней части. Он течет и пузырится, распространяясь вокруг меня густыми волнами. Начав с ног и поднимаясь вверх по телу.
Я не жду, пока он продолжит обвивать меня. Я двигаюсь вперед, вытянув руки перед собой, как прославленная мумия.
Тук. Тук. Тук.
Еще больше дымовых шашек пролетает через верхушки живой изгороди, приземляясь в случайных местах вокруг меня. Дым застилает мне зрение, полностью окутав меня тревожным ярко-красным цветом.
Ужас охватывает меня, волоски на затылке встают дыбом. Мое сердце стучит в ушах, а глаза горят от раздражения.
Я не боюсь и не пугаюсь.
То, что я чувствую, выходит за рамки бесполезного существительного.
То, что я чувствую, это осязаемая, живая сила, которая подкрадывается ко мне, как голодный зверь. Она вгрызается в мою сырую плоть, разрывая меня на части, пока не сможет полакомиться обездвиженным сердцем в моей груди.
Я больше не могу контролировать свои руки, они дрожат.
Кашель наполняет легкие, я бесполезно размахиваю руками, чтобы прогнать дым из поля зрения. Все как в тумане, все вращается слишком быстро. Я стою несколько мгновений, мой желудок сжимается, я закрываю глаза, желая снова стать маленькой. Мне хочется вернуться домой, в Техас, и найти утешение в объятиях отца. Позволить ему защитить меня.
Я думаю о своем отце и о том, как он воспитывал меня, чтобы я была сильнее этого. Храбрее, чем девушка, падающая к ногам тех, кто полон решимости сбить ее с ног. Он показал мне, как украсть богатство прямо у них из-под носа. Научил не бояться ночных ухабов. Потому что я и была этой кочкой в ночи.
Прерывистое дыхание касается моих губ, мой фонарик освещает лишь клубы дыма перед моим лицом. Я прислушиваюсь к звукам криков, к тому месту, откуда доносятся голоса, если я смогу направиться в их сторону, это выведет меня из этого лабиринта.
— Лира! — задыхаюсь я, надеясь, что мой придушенный голос кого-то насторожит.
Я засовываю ключ в карман, сую фонарик в рот и, держа его зубами, срываю с себя пуловер, затем бросаю его на землю.
Черная майка прилипает к моей коже из-за пота, струйками стекающего между грудями на живот. Я выравниваю дыхание и, пытаясь унять панику, двигаюсь к выходу.
Вот тогда-то я и слышу тихий смех.
Мрачную, скрытую усмешку, от которой у меня напрягаются мышцы. Они заставляют меня быстрее двигать ногами. Зная, что что-то близко. Они близко, а я заперта здесь вместе с ними. От угрожающей ауры этого звука у меня панике трясутся поджилки. Отголоски смеха отдаются в моей груди, гудят в голове.
Мотив карусели крутится быстрее, становясь все громче и громче с каждым шагом вперед.
Я чувствую дуновение ветра позади себя, целомудренное прикосновение к моей пояснице, но обернувшись, вижу лишь еще больше дыма. Еще одно прикосновение руки к моей левой ноге заставляет меня снова обернуться. Они совсем рядом. Прямо за стеной дыма, прячутся, играют. Я кручусь и отворачиваюсь, пока они касаются моего тела.
Я застреваю в ложной реальности. В призрачной игре, в которой не хочу участвовать. Мой желудок бурлит, разум плывет, а они гогочут и прижимаются ко мне. Появляются и исчезают в тени.
Они везде и нигде одновременно.
За ними невозможно угнаться.
— Какого хрена вам нужно?! — кричу я, сытая по горло этими играми, уставшая от мучений в кошки-мышки. Мой фонарик направлен прямо вперед, а моя грудь вздымается и опускается от гнева.
— Чего вы хотите?! — снова кричу я.
Снова смех, мой фонарик ловит проблески их лиц по мере того, как они подходят все ближе и ближе. Они идут бок о бок, их широкие плечи двигаются синхронно друг с другом. На крайнем слева — клоунская маска, на том, что посередине, — лицо Билли из «Пилы», а на последнем — простая белая маска, у которой на месте глаз течет кровь.
Они приближаются ко мне, и к горлу подступает тошнота. Я пячусь назад, пока не натыкаюсь на что-то твердое. Уверена, что именно так и чувствуешь себя в аду. Тот, что в белой маске, самый высокий, берет меня за косу, растирая ее между большим и указательным пальцами.
Я остаюсь неподвижной, а он наклонялся ко мне, прикасается носом своей маски к моим волосам и отчаянно громко вдыхает.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я хриплым, надсадным голосом.
То, что я считала частью лабиринта, начинает двигаться позади меня. Я отступаю от него, только чтобы шагнуть ближе к другой фигуре. Мне некуда бежать, я ничего не могу сделать, чтобы помешать его рукам обхватить меня. Он заслоняет мне рот ладонью и прижимается ко мне своим твердым телом.
Тот, кто скрывается в тени и есть дитя ночи. Даже в маске я знаю, кто он. Я чувствую его.
Я готовлюсь закричать от стоящего передо мной ужаса.
— Твой страх. — Его звериный тон громко звучит над музыкой и суматохой. Я рыдаю в его большую ладонь и чувствую вкус кожи.
Передняя часть его маски касается моего носа. Я перемещаю глаза, чтобы разглядеть черно-белый череп на верхней части его лица. Часть, где должны быть губы, скрыта толстым черным респиратором, который искажает его голос.
— Твое молчание, — продолжает он.
Запах пластика и дыма почти непреодолим, но не так силен, как лежащий в основе аромат гвоздики и черной магии. Адреналин течет по моим венам, как жидкое золото. Каждое нервное окончание возбуждается, каждый атом дрожит от энергии. Я жива.
Я в руках смерти и чувствую себя чертовски живой.
— Правда, — он хмыкает.
Какая правда?
Что он кровожадный сукин сын? Я могу уже сказать ему это.
Рука Алистера обвивается вокруг моей талии, притягивая меня ближе, если это возможно, и затрудненные звуки его дыхания сквозь маску заставляют меня дрожать. Я съеживаюсь, когда его темные глаза проникают в мою душу сквозь череп.
— Теперь ты принадлежишь мне, Маленькая Воришка. Мы владеем тобой. Ты принадлежишь нам. Не забывай об этом.
От этого рыка у меня трясутся поджилки, и дрожит нижняя губа.
Я трушу от его слов, понимая, что все равно ничего не могу с этим поделать. Мне не спасти себя от этого момента. Не остановить происходящее.
Мое сердце стучит так сильно, что он наверняка чувствует это в своей груди. Горячая, влажная жидкость пропитала мои бедра, мое тело сексуально возбудилось от заряда первобытного ужаса. Я говорю себе, что это просто естественная реакция моего тела. Что я ничего не могу с этим поделать. Это биологическая реакция.
Его хватка на моем теле усиливается, рука, закрывающая мой рот, становится тверже.
— Тебе нравится бояться, не так ли, Брайар? Тебе нравится играть в тени с нами, монстрами? — спрашивает он, подначивая меня, как ребенка.
Я дергаюсь в его хватке, стараясь показать, как можно больше отпора в своих глазах. Я устала от погони и от того, что он ловит меня. Устала бегать, ждать, когда он сделает шаг. Я не хочу больше играть в маленькую испуганную девочку, и знаю, что внутри я не такая.
Мое тело почти отказывает, часть меня хочет найти его тепло и желание, которое волнами исходит от него, но я с этим борюсь. Со всей силой, которая осталась в моем теле, я откидываю голову назад, а затем врезаюсь ею ему в нос.
На мгновение раздается ласкающий ухо хруст, после чего я отрываюсь от его тела и мчусь в противоположном направлении, не останавливаясь, чтобы посмотреть, как он отреагирует на удар головой, от которого моя голова пульсирует от боли. Я спотыкаюсь в лабиринте, падаю на изгороди, царапаю и режу руки. Я слышу его позади себя, его тяжелые шаги, то, как его ботинки колотятся о землю.
Моя грудь болит от желания глотнуть чистого воздуха, без дыма, ноги горят, когда я огибаю очередной угол.
На долю секунды я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, насколько он близко, и в этот момент сталкиваюсь с другим. Я немедленно начинаю отбиваться от них, пинаться, царапаться, кричать как при кровавом гребаном убийстве.
— Брайар! Брайар! — напавший выкрикивает мое имя, пытаясь собрать мои руки в свой захват, отбиваясь от моих ударов.
— Помогите! Кто-нибудь, помогите! — кричу я, продолжая бороться.
В бреду и сломленная.
— Брайар! Это декан Синклер, я пытаюсь помочь!
Тот, кого я приняла за одного из нападавших, оказался деканом нашей школы. Деканом, который заглянул в лабиринт в поисках двух студенток, оказавшихся в ловушке после переполоха снаружи.
Стены вокруг меня словно обрушиваются, я падаю в объятия кого-то, кто не является им. Сам дьявол мог бы протянуть мне руку помощи, и я бы ее приняла. Мистер Синклер обхватывает меня руками, прижимая к своей широкой груди, пахнущей старыми специями, и гладит по затылку.
— Все хорошо, ты в порядке, — воркует он, вероятно, чувствуя беспорядочные скачки моего сердца и видя мое перепуганное состояние.
Я закрываю глаза, из них текут слезы, и именно в этот момент мне надоедает плакать.
Я сыта по горло чувством беспомощности. Игрой, в которой они эксперты. А я лишь жалкая пешка в их шахматной партии. Они владеют моей жизнью, управляют ею, моими кошмарами.
Жизнью, за которую я боролась и просто позволяю им ее отобрать.
Они всего лишь испорченные засранцы с вендеттой, в которой я не участвую. Они хотят убить меня, прекрасно. Но с меня хватит мучений и их больных шуток.
Мне надоело быть марионеткой. Надоело быть мышью в этой игре, где доминирует кошка.
Если они хотят играть, то хорошо.
Я поиграю.