Брайар
Я вхожу на бетонный стадион, сотрясаемый ревом двигателей. Пропитанный запахом жженой резины и травы. Когда мы поднимаемся со стоянки у подножия небольшого холма и видим, что возвышающиеся огни на этом месте все еще работают, я поражаюсь. Полагаю, они снова заработали благодаря деньгам чьих-то родителей. В ночи звучит андеграундный рэп и дэт-металл.
Публика, выглядящая не старше четырнадцати, курит сигареты в центре дорожки, и даже те, которым на вид около тридцати, сбиваются в кучу, делая ставки на мчавшихся по потрескавшейся и разбитой трассе психов.
«Кладбище» оказалось таким, каким я его и ожидала увидеть.
Хаос. Беспорядок. Бунт.
— Почему полиция еще его не закрыла? — пытаясь перекричать это безумие, спрашиваю я Лиру, которая ведет меня к ряду открытых бетонных сидений.
Они расположены не слишком далеко, так что нам оттуда все довольно хорошо видно. Включая находящийся в центре стадиона импровизированный боксерский ринг. Это большой участок земли посреди травы, на котором перестала расти зелень, поскольку на ней долго топтались.
Я содрогаюсь, увидев, как подросток моего возраста падает на землю после удара коленом в лицо.
Если бы нечто подобное произошло в моем маленьком городке в Техасе, тут бы уже был шериф с половиной полицейских округа.
— Они знают, что ничего не смогут с этим сделать. Невозможно арестовать всех, кто здесь находится, и даже если это удастся, у большинства здесь достаточно денег, чтобы освободиться от наручников еще до того, как их оформят. Это бессмысленно.
Ночной воздух прохладный, и я мысленно благодарю себя за то, что оделась потеплее. Мягкий материал толстовки в паре с накинутым поверх нее длинным пальто на пуговицах прекрасно справляются со своей работой, согревая меня.
Мои неутепленные Конверсы, напротив, никак не помогают, и я уверена, что мои ноги отмерзнут еще до конца вечера.
Сунув руки в карманы, чтобы согреть пальцы, я вижу, как на стартовой линии выстраиваются две машины.
— Дамы, господа, шлюхи и ублюдки, добро пожаловать на «Кладбище»!!!
Что ж, это приятно, думаю я, когда окружающая толпа начинает гудеть и кричать. От хлопков в ладоши, улюлюканья и кричалок во мне нарастает возбуждение. Ударив меня по плечу, Лира присоединяется ко всеобщему ликованию и воодушевляет меня.
— Как всегда, если вы участвуете в гонках, то уже должны ждать в одной из ям. Пожалуйста не ходите по трассе во время соревнований, сегодня вечером у меня нет никакого желания соскребать с асфальта мозги, — объявляет кто-то шутливым тоном, от чего толпа аплодирует еще громче.
Это должно всех напугать, но только еще больше раззадоривает.
Первые машины с жаром заводят свои двигатели, моторы урчат. Первые тридцать минут мы, аплодируя, смотрим, как по трассе проносятся автомобили от Мустангов до Феррари. Мы даже не в курсе, за кого болеем, но знаем, что это весело.
Я бы соврала, сказав, что в перерывах между гонками не ищу Алистера. Его фирменной кожаной куртки нигде не видно, как и его друзей, по крайней мере, пока.
Мое любопытство не позволяет мне оставить все как есть. Оставить его в покое.
Я явилась к нему в общежитие с планом. Поблагодарить его за то, что он не убил мою крысу и вернул ее целой и невредимой, на самом деле она показалась мне даже более упитанной, что означало, что он ее слишком много кормил, но я подумала, что это было довольно мило.
Я вернула кольцо, и мы разошлись в разные стороны.
Он знал, что я не причастна к смерти Роуз, убедился в том, что я не буду болтать о Крисе, и мы сняли нараставшее между нами сексуальное напряжение. У нас не было причин поддерживать связь.
Мне нужно было с ним покончить.
Затем он сделал то, что Алистеру удается лучше всего. Он меня подстегнул. Заманил.
Мой мозг не хотел иметь с ним ничего общего. Он знал, что Алистер своими действиями не принесет мне ничего, кроме неприятностей и боли. Но мое любопытство, мое тело — хотели большего.
Втайне мне также хотелось узнать, что они задумали. Понять, почему они так тщательно расследовали смерть Роуз и как это привело их в офис мистера Уэста. И если они не собирались ничего рассказывать, я бы рассказала, потому что, кроме Роуз, явно пропало еще много девушек, и мы не могли позволить вот так просто их продать.
Я вижу, что у входа на стадион появляется Тэтчер; его светлые волосы блестят в лунном свете. В ногу с ним идет Сайлас, впервые за все это время, опустив капюшон.
Девушки сразу же обращают на это внимание, как и я.
Серая шапочка в сочетании с тонким колечком в носу, которое я только что заметила, зажатая в губах сигарета, и облегающая, не скрывающая ничего белая тренировочная майка.
Я думаю о том видео, о том, как ужасна, должно быть, затаенная в нем боль. И хотя у меня нет повода их жалеть, даже несмотря на то, что они сущий ад, Сайласа мне жаль.
Им требуется минута, чтобы оглядеть толпу, как я думаю, в поисках мест, где бы сесть, и тут взгляд Тэтчера останавливается на мне.
Мне потребовалось бы много усилий, чтобы ему посочувствовать. Даже из вежливости перед Алистером я не могу терпеть Тэтчера Пирсона. Может, это из-за его отца, может, потому что на нем так сказывается его репутация. Как будто тот факт, что его отец отнимает у людей жизни, никак его не волнует.
И хотя он не знает, кто для него Лира, я все равно ненавижу то, как он на нее смотрит.
Он поднимается по лестнице, направляясь прямо в нашу сторону. Я напрягаю спину, готовясь к неизбежной надвигающейся на меня войне оскорблений.
— Дамы — воркует Тэтч, проскользнув в ряд позади нас и потирая от нетерпения руки. — Кто готов к небольшой кровавой бане?
— Думаю, тебе не повезло, Дамер16. С тех пор, как я сюда приехала, что-то не заметила тут много крови, — усмехаюсь я, оглянувшись через плечо и одарив его саркастической улыбкой.
Тэтч возвращает мне похожую гримасу:
— Это просто потому, что еще не дрался Алистер. Когда он выходит на ринг, всегда льется кровь.
Сайлас молча сидит рядом с ним, попыхивая коричневым концом сигареты, а я смотрю на него дольше, чем хотелось бы. Мы сидим и смотрим друг на друга, но тут он лезет в карман, достает пачку раковых палочек и протягивает их мне.
Думаю, он решил, что я поэтому сверлила его взглядом.
Я качаю головой:
— Я не курю, хотя спасибо.
— Это, похоже, единственное, что у нас общего, — добавляет Тэтчер.
— Ты не куришь? — спрашивает Тэтчера Лира, заводя разговор с волком в овечьей шкуре, как будто он не из тех самых устрашающих красавцев, которыми были все успешные серийные убийцы.
Тэтчер смотрит на нее, наклонив голову, словно любуясь ребенком, и я машинально к ней прислоняюсь. Чувствуя необходимость защитить ее от него.
— Лира, дорогая, я не верю в медленное самоубийство. Серьезно, если ты соберёшься это сделать, — он проводит большим пальцем по горлу, облизывая клыки, потому что мысль о крови, видимо, разжигает в нем аппетит. — Делай это быстро.
— Сын весь в отца, — резким, как бритва, тоном говорю я.
Тэтч переводит взгляд с Лиры на меня. Как будто его убивает то, что ему приходится от нее отвлекается. У каждого из них есть свое слабое место, что-то, что заставило их переступить черту, и у Тэтчера это его отец.
Ледяной взгляд пронзает моё каменное выражение лица, и на мгновение мне кажется, что он может меня убить. Губы Тэтча превращаются в злобную улыбку, схожую с улыбкой Хита Леджера в «Темном рыцаре», и у меня холодеет кровь.
Тэтч внушает мне страх, потому что я знаю, на что он способен за воротами Холлоу Хайтс. Он закончит здесь школу, унаследует компанию, женится на скучной, симпатичной женщине и заведет троих детей. Он будет жить нормальной жизнью, с богатыми друзьями, гольфом по субботам и поздним завтраком по воскресеньям. Только вот по ночам у себя в подвале, где, по мнению его жены, он работает над мелкими проектами, Тэтч будет пытать невинных людей. Его никогда не заподозрят, это всеми обожаемый человек, но у него есть мерзкая черта характера.
Его никогда не поймают. Потому что он сногсшибательный, но в два раза круче.
— Нет, милая. У моего отца не было определенных предпочтений, ему просто хотелось оборвать как можно больше женских жизней. Ну, знаешь, проблемы с мамочкой и все такое, — шутит он.
Тэтч наклоняется ко мне, его лицо совсем близко к моему. Мое сердце колотится в груди, снова и снова, а он поднимает указательный палец и наматывает на него прядь моих золотистых волос. Меня начинает мутить.
— Мне нравятся брюнетки, и я предпочитаю с ними не торопиться. Медленно пускать им кровь, резать их. Расчленёнка просто, — он судорожно и глубоко вдыхает. — Меня заводит.
На этом расстоянии я чувствую его терпкий аромат, как в лесу после дождя.
Глаза Тэтча темнеют, и он так сильно наматывает себе на палец мои волосы, что у меня начинает жечь кожу головы.
— Я терплю твои безвкусные, идиотские комментарии, только потому что Алистеру нравится с тобой возиться, и он ясно дал понять, что никто другой к тебе не прикоснется, но, если ты встанешь у меня на пути, я убью тебя, а после перекрашу тебе волосы.
Под заглушающий все вокруг рев мотоцикла Тэтч откидывается на сиденье, и у меня от волнения пересыхает в горле. Мне требуются все мои силы, чтобы сглотнуть. Похоже, Тэтчеру надоел наш балаган, я перешла с ним слишком много границ.
Я разворачиваюсь лицом к дорожке, чувствуя себя неуютно из-за того, что он у меня за спиной. Я понятия не имею, что он там делает. Планирует подстричь меня ножницами, порезать мне спину.
— Ван Дорену лучше не проигрывать. Я поставил на этого ублюдка, — жалуется своей девушке какой-то стоящий перед нами парень, а я смотрю в сторону выстроившихся гонщиков.
Оба они сидят на спортивных мотоциклах в ожидании зеленого сигнала, их ноги твердо стоят на земле. Я почти сразу узнаю черный мотоцикл Рука. Каждое утро, сидя на занятиях, я слышала, как он въезжает на школьную парковку, а потом, посмотрев в окно, видела, как он опаздывает.
— Как Рук вообще видит в этой штуке? — спрашивает меня Лира, рассматривая его: черные джинсы, черная толстовка с оранжевым пламенем на рукавах. Его шлем матовый, лицевой щиток отражается в ночи, и не уверена, что через этот козырек вообще проникает свет.
— Удача? — с сомнением отвечаю я.
Висящий между мотоциклистами светильник в форме елки мигает от красного к желтому; я задерживаю дыхание, глядя, как Рук вращает запястьями, чтобы завести двигатель, и от этого звука у меня гудят барабанные перепонки.
Когда сигнал становится зеленым, Рук отпускает сцепление и, толкнувшись вперед на безумно высокой скорости, поднимает обе ноги, чтобы опереться на педали, в то время как шины разъедают бегущий под ним асфальт.
Вой мотора прекрасно сочетается с всеобщим ликованием, и когда мои глаза начинают следить за ним по треку, я замечаю на чьей-то спине в центре стадиона большую татуировку в виде черепа.
В поросшем травой центре поля, где всю ночь проходили бои, стоит Алистер. Вокруг него и его противника собралось небольшое скопление людей. Я любуюсь его фигурой без рубашки, тем, как при каждом вздохе напрягаются его мышцы, и поблескивает в ночи потное тело.
Мое внимание полностью переключается с Рука на него.
Даже когда слышу, как по кругу проносятся мотоциклы, создавая в моем сознании эффект торнадо.
Я не могу оторвать от него глаз. Есть что-то будоражащее в том, чтобы за ним наблюдать.
Противник Алистера превышает его и ростом, и весом. Человек со стволами деревьев вместо рук и зданиями вместо ног, разница в весовых категориях кажется мне несправедливой. Один удар в лицо, и Алистеру раздробит челюсть.
Но то, как он двигается, не дает противнику даже шанса скользнуть по его телу. Ловкий и быстрый, он уворачивается от монстра, парируя нижней частью тела удары, от которые раскрошились бы ребра.
Они кружат друг вокруг друга, как животные, готовые к нападению, не сводя глаз друг с друга, не позволяя себя обойти. В поле зрения появляется лицо Алистера, и он стремительно наносит правый хук, от чего вся толпа вокруг него трепещет.
Я даже не смотрю, как падает его противник. Я почти ничего не вижу, когда Алистер, воспользовавшись возможностью, начинает наносить ему в лицо удар за ударом, зарывая его головой в землю.
Кровь заливает обнаженную грудь Алистера. Наблюдающие за ним зрители не могут отвести взгляд, на их лицах застыл ужас. Если он продолжит в том же духе, то убьет этого человека.
Но все, на чем я могу сосредоточиться, это на линиях его лица, изгибе бровей и губ.
Я никогда не видела, чтобы кто-то был так разгневан, но при этом так необыкновенно красив.
Этот расплавленный гнев, что разливается по его телу, вытекая из всех пор, затмевая собой все остальное. Жестокий вулкан человеческой ярости, испепеляющий всех, к кому он прикасается, но вы все равно стоите, поражаясь невероятности природы, даже когда она сеет хаос.
Бог гнева.
Вот причина, по которой я появилась.
Чтобы Алистер напомнил мне о той частичке меня, которую я оставила в Техасе, о частичке, которая, как мне казалось, должна умереть, чтобы добиться успеха в таком месте, как Пондероза Спрингс. Частичке, которой нравились пробуждающиеся во мне ощущения, когда я смотрела, как Алистер причиняет кому-то боль. Тот, кто преуспел в таких трудностях, о которых большинству людей было страшно и подумать.
Мне больше не нужно быть воровкой, но это не означает, что я должна отказаться от этого образа жизни. Не означает, что я должна довольствоваться скучным существованием без приключений.
Чьи-то руки отрывают Алистера от лежащего на земле здоровяка. Чтобы его остановить, требуется семь человек. Даже тогда все выглядит так, будто его удалось остановить, он при желании все равно мог бы продолжить, пока его не принялась бы оттаскивать вся эта толпа.
Однако тут почти всех отвлекает Рук: его победный круг состоит из того, что он отрывает от земли переднее колесо своего мотоцикла, поставив его в вертикальное положение. Когда он на полном ходу ставит обе ноги на заднюю часть сиденья и выпрямляется прямо на мотоцикле, Лира заслоняет ладонями лицо.
Когда я оглядываюсь в поисках Алистера, его нигде нет.
Ночь становится прохладной, и мы сидим здесь еще тридцать минут, наблюдая за гонками и драками. К этому моменту почти все уже в стельку пьяные. Как только мы с Лирой встаем, чтобы уйти, то же самое делают Тэтчер и Сайлас.
— Вы нас преследуете? — подозрительно вскидываю я бровь.
— Совпадение, — отвечает Тэтчер.
Мы вчетвером выходим со стадиона, причем они идут в другом направлении. Мы останавливаемся, чтобы сходить в туалет, а потом пройти к машине Лиры. Прогулка недолгая, мы разговариваем, чтобы согреться.
В нескольких футах от нас на одном из парковочных мест я вижу ее машину, а недалеко от нее прислонившегося к капоту своего автомобиля и разговаривающего с друзьями Алистера. Я замечаю, что костяшки его пальцев покраснели, и некоторые из них кровоточат. Он все еще без рубашки, поэтому на него трудно не пялиться.
Я знаю, что должна игнорировать его и просто сесть с Лирой в машину, что должна просто уехать, но не могу. Что-то внутри меня не позволяет мне уйти, не сказав ему что-нибудь.
— Я сейчас вернусь, — говорю я Лире и, обойдя ее машину, направляясь в его сторону.
Первым меня замечает Рук, от проступившей у него на лице ухмылки, у меня возникает желание дать ему в морду. Румянец окрашивает мои щеки, когда я думаю, рассказал ли им Алистер о том, что мы сделали? О Боже, неужели они все знают, что мы сделали?
Я внезапно чувствую себя в этом ночном воздухе еще более беззащитной, и у меня возникает сильное желание поджать хвост и не рисковать, но я не могу этого сделать, поскольку один из них меня заметил.
Они поворачиваются ко мне, мы все стоим и смотрим друг на друга, и это самые неловкие пятнадцать секунд в моей жизни. Я отказываюсь даже смотреть в сторону Алистера, поскольку знаю, что он наверняка ухмыляется.
— Что ж, это нам знак, парни, — Рук хлопает их по спине и смотрит на Алистера. — С Днем рождения, чувак.
С Днем рождения?
Они уходят, а я прячу руку за спину, нервно хватаясь за толстовку,
— Сегодня твой День рождения? — кажется, это лучший способ вступить с ним в разговор.
Я не могу начать со слов: Эй, я тут возбудилась и разволновалась, глядя, как ты бьешь кого-то по лицу, потому что, по ходу, меня заводят опасные вещи.
Алистер кивает и, нажав на своем телефоне кнопку, показывает время:
— По крайней мере, по состоянию на три минуты назад.
— И у тебя не будет вечеринки с друзьями и половиной города?
Это шутка, которая должна была поднять ему настроение, но, видимо, не удалась.
Алистер хватает свою футболку, натягивает ее через голову, а затем смотрит мне в глаза:
— Я его не праздную.
Его тон ровный и серьезный.
— Да ладно, тебе сколько, девятнадцать? По закону ты не должен ненавидеть свой День рождения, по крайней мере, до сорока.
Алистер усмехается, с его губ срывается короткий смешок:
— День рождения — это когда празднуют день, когда ты появился на свет, верно?
Я киваю.
— Зачем мне его праздновать, если я совсем не рад своему появлению на свет?
Загадка того, кем на самом деле является Алистер Колдуэлл под всей своей бравадой, продолжается. У меня были о нем только отрывочные сведения, которые я получила, наблюдая за ним с плохой стороны.
Я знала, что он злой. Что до смерти предан этим трем парням. И когда заходила речь о его семье, он этого избегал.
У меня было дерьмовое, тяжелое детство, но я никогда не хотела покончить с жизнью. Никогда не хотела исчезнуть. Чтобы этого захотеть, нужна причина, и причина чертовски веская.
Алистер — загадка, а для любопытной девушки — криптонит.
— Татуировка у тебя на бедре. Я видела ее раньше, у Сайласа тоже есть такая, не так ли? — меняю я тему, надеясь раздобыть еще один недостающий кусочек головоломки.
Алистер медленно приподнимает нижнюю часть футболки, показывая монету со скелетом. Я прищуриваюсь, читая написанные сверху и снизу слова.
— Прими меня, паромщик Стикса, — читаю вслух я.
Мои пальцы машинально тянутся к чернилам на его коже.
— Это обол Харона. Во многих культурах существуют мифы о том, что нужно иметь монету, чтобы заплатить паромщику, который перевозит души из страны живых в страну мертвых. Вот почему некоторые люди кладут монеты на глаза людей, когда те умирают.
— Как река Стикс в греческой мифологии, — отдергиваю я руку. — Так почему у вас всего по одной? Сомневаюсь, что, когда придет время, у кого-то из вас не хватит монет.
Алистер опускает рубашку, снова прикрыв татуировку:
— У нас у всех по одной. Так мы сможем встретиться снова. Даже после смерти.
Я никогда раньше не видела такой верности, как у них. Я о ней слышала, когда люди говорили о преданности, то определяли ее именно так, но на самом деле никто из них так не поступал. Так, как они.
Они готовы умереть друг за друга в мгновение ока, и это видно во всем, что они делают. Как будто их осколки идеально сочетались друг с другом. Они могли совершенствоваться вместе в темноте, защищая друг друга там, где никто не причинит им вред.
Я думаю о том, как жаль, что он ничего не делает на свой День рождения. Такой юный, с большими возможностями. Каждый год родители устраивали мне вечеринку в трейлерном парке, все собирались вместе, чтобы поесть. Была музыка и горки. Не Диснейленд, конечно, но для меня этот день был особенным.
Никто не заслуживает того, чтобы ненавидеть день своего рождения.
Даже Алистер.
— Пойдем, замутим что-нибудь, — предлагаю я, и он таращится на меня как на шута.
— Что замутим? — ухмыляясь, Алистер проводит языком по зубам, словно задумал что-то нехорошее, и я пропускаю сквозь себя это волнение, не пытаясь его остановить.
— Все, что хочешь. Это твой День рождения, ты должен насладиться хотя бы одним из них, прежде чем использовать эту монету.
— Я же сказал, что не праздную, — его дыхание веером пробегает по моему лицу, когда я делаю шаг ему навстречу.
— Да, и мне все равно. К тому же ты мой должник, — у меня на лице проступает ухмылка.
Я не знаю, во что мы ввяжемся, но уверена, что мне это понравится.
— Что я могу быть тебе должен, Брайар? — нараспев произносит мое имя Алистер, и мне нравится, как оно перекатывается у него на языке, особенно когда он вскидывает брови, поддразнивая меня.
Медленно, я поднимаю вверх средний палец, показывая отмеченные на моей коже инициалы.
— Ты у меня в долгу за то, что испортил мне мой первый опыт татуировки. Так что в действительности дело даже не в твоем Дне рождения, а в том, что ты заглаживаешь передо мной свою вину.
С его губ срывается смех, похожий на раскаты грома. От этого резкого звука у меня перехватывает дыхание, и внутри все трепещет от того, как сильно он мне понравился.
И этот звук мне хочется услышать еще.