Алистер
Обычно причинив людям боль, я испытываю прилив эйфории, заполняющей весь мой организм. Это утоляет голод, питает гнев, ровно на столько, чтобы я мог восстановить контроль над своей жизнью.
Я получаю свою дневную дозу, и все готово до следующего раза, когда я вновь почувствую потребность кого-нибудь уничтожить.
Сейчас я чувствую только ненависть к себе. Ее так много, что при каждом вдохе мне кажется, что я вдыхаю бензин. Еще больше масла в пылающий у меня в груди огонь, который не собирался гаснуть в ближайшее время.
Левой рукой я плотнее обхватываю руль, а ногой давлю на газ, и машина несется по асфальту. Индикатор на приборной панели пытается дать мне понять, что машина не может ехать быстрее, но, несмотря на это, я не отрываю ногу от пола.
Из динамиков льется музыка, и я краем глаза вижу, как Рук барабанит по приборной панели, раскачивая головой в такт. Я смотрю, как, приближаясь к месту назначения, свет фар освещает почти пустую дорогу с двусторонним движением и растущие по обеим сторонам деревья.
Когда едешь так быстро, достаточно одного движения руки, чтобы машина перевернулась, влетела в деревья и почти мгновенно убила нас обоих. Но никого из нас это не беспокоит. Мы сосредоточены на громких звуках музыки, на барабанах, что гремят и сотрясают стекла.
Я говорю себе, что после сегодняшней ночи это чувство уйдет. Я посею хаос, покончу с жизнью, и раздражающее напряжение в моей груди исчезнет. Нажав на тормоз впервые с тех пор, как покинул карнавал, я начинаю сбавлять скорость ровно настолько, чтобы не перевернуться при повороте направо.
Брайар была пешкой в большой шахматной партии. Фигура, которая удивила меня и с которой было весело играть. Я получил то, что хотел. Поставил ее на колени, эти прелестные маленькие глазки смотрели на меня снизу-вверх. Я зажал ее в кулак, засунул пальцы глубоко в ее пизду и смотрел, как она испытывает небывалый кайф и выкрикивает мое имя.
Я сломал ее.
Показал ей, что она не лучше меня.
Просто еще один человек, зависимый от этого чувства, когда делаешь что-то плохое. Я разрушил представление Брайар о том, чего, по ее мнению, она хочет, пролив свет на то, что все темные части ее личности являются ее силой.
Я разрушил ее, чтобы построить, только для того, чтобы вырвать землю прямо у нее из-под ног. Я смотрел, как Брайар гибнет у меня на глазах.
Но именно это и нужно было сделать.
Я не мог позволить себе, чтобы она совала нос не в свое дело, вмешивалась туда, куда не следует, спрашивала меня о том, чего не понимает.
Лучше было разбить ей сердце сейчас. Убрать с дороги, пока не случилось чего-нибудь похуже. Пока она не построила этот воображаемый мир, впихнув меня в мечту, частью которой я не имел права быть. Ожидая, что я буду тем, кем не являюсь. Тем, кем никогда не стану.
«Я хотел этого», — думаю я.
Так почему же, черт возьми, я так себя чувствую?
С легкостью я въезжаю на подъездную дорожку к обреченному дому, прямо за хлипкими металлическими воротами, которые хреново справляются с задачей не впускать людей. Таблички «Посторонним вход воспрещен» настолько старые, что ржавчина начала разъедать надписи.
Рук выходит из машины еще до того, как я паркуюсь. Я смотрю на небольшой двухэтажный кирпичный дом, и по моим рукам пробегает электричество. Ночь наступает быстро, так всегда в это время года, и до освобождения, которого мы все так ждали, остается всего несколько минут.
Порыв сильного ветра поднимает охапку листьев, разнося их по коричневому двору, в доме завывает сквозняк, проскальзывая внутрь поврежденной крыши и между щелями заколоченных окон.
В последний раз, когда я видел это место, здесь лежало мертвое тело. Сегодня ночью будет то же самое.
Я обхожу машину сзади, а Рук открывает багажник. Меня ослепляет свет фар, и в поле зрения появляется машина Тэтчера. И он, и Сайлас останавливаются рядом со мной, глушат двигатель и выходят.
Мы не разговариваем, нет необходимости в словах. Мы знаем, зачем мы здесь, и это тяжелым грузом лежит на плечах каждого из нас.
— Лови, — бормочет Рук, бросив мне топор с длинной ручкой.
Я спокойно ловлю его, сжимаю в ладони рукоятку, чувствуя тяжесть оружия. В ночи мелькает долотообразное лезвие. В голове возникают идеи, как им кое-кого убить.
Я слышу невнятные вопли, Тэтчер и Сайлас отходят от багажника машины, волоча тело неугомонного Грега Уэста. Он борется, пытаясь освободить заклеенные скотчем ноги.
Мы следуем за ними через мертвый двор, поднимаемся по шатким ступеням и входим в дом-ловушку, где мы нашли Роуз.
Попасть туда все равно, что очутиться в машине времени. Когда мы были здесь в последний раз, Роуз неподвижно лежала на том же полу, на который мы сейчас бросаем Грега. Половые доски скрипят от его веса, и он пытается перекатиться, стукаясь головой об пол.
Тэтчер и Сайлас ждали у его дома после того, как мы ушли с карнавала, чтобы в нужный момент схватить его, когда он шел к своей входной двери. Как раз, когда он думал, что сможет закинуть ноги на диван и пощелкать по спортивным каналам, Тэтч ему все испортил. Схватил его и бросил в багажник.
Последствия всех его действий до этого момента сгущали воздух.
Пролить кровь ради нашей мести. Искушая шкалу моральных компасов только для того, чтобы почувствовать в душах облегчение от мести. Если меня когда-нибудь поймают, я бы не пожалел об этом.
Даже если я буду гнить в тюремной камере до конца своих дней, это того стоит.
Они этого стоят.
Я готов услышать, как Грег произнесет эти слова. Мы шли по следам, и они привели нас к человеку, которого мы искали. Мне просто нужно услышать эти слова.
Рук срывает у него со рта ленту, раздается звук рвущейся кожи и волос, и Грег тут же начинает орать.
— Что, блядь, с вами не так?!
— С нами со всеми? — спрашивает Тэтчер. — И не сосчитать.
Грег упирается ногами в землю, изо всех сил пытаясь отползти от нас четверых. Это даже жалко, последние слабые попытки отброса человеческого общества.
— Ты хотел убить ее, Грег? — спрашивает Тэтчер, игнорируя его вопрос. — Или это просто удача, что у нее оказалась аллергия на экстази?
Интересно наблюдать за человеком, который до этого момента был полностью уверен, что никто никогда не узнает о его поступке. Интересно наблюдать, как в его крысиных глазах отражается шок, и он начинает думать: «О, блядь, я влип».
— Я… я не знаю…
— Мы видели флешку.
Я останавливаю его даже от попыток это отрицать. Я здесь не для того, чтобы допросить его или получить больше информации о том, во что он ввязался. У меня достаточно улик, чтобы понять, что полиция разберется во всем, о чем не позаботились мы. Я пришел сюда, чтобы выслушать его признание.
Я был готов стать судьей, присяжным, палачом.
Как и у большинства маскирующихся под людей злодеев, его маска сразу же спадает с лица. Грег знает, что не может этого отрицать, он осознает то, что мы видели. Остается либо признаться в этом, надеясь, что мы уважаем его за признание, либо стухнуть как последняя сука.
— Я предполагаю, что один из вас трахал ее? Поэтому я здесь? — насмехается Грег, перекатившись так, чтобы сесть, опираясь на колени. Когда он сплевывает на пол, его сальные волосы падают ему на лицо.
— Экстази был только для того, чтобы сделать ее более податливой для покупателя. Она была продана в тот день, когда я забрал ее из библиотеки. Я не знал, что эта тупая сука от этого умрет. Это стоило нам денег, которые мы не должны были потерять.
Когда Рук слышит оскорбления в адрес Роуз, им овладевает слепая ярость, и он пользуется возможностью познакомиться с Грегом поближе. Он крутит битой, размахивая алюминиевой палкой, и сокрушительно бьет ею по боку Грега, отчего тот с резким стуком взлетает в воздух.
Я молча надеюсь, что он пробил ему легкое.
— Ты не имеешь права говорить о ней. Не так, гребаный мошенник.
Это был первый из многих болезненных уроков, которые мы преподадим сегодня вечером нашему профессору.
Он рычит, вжавшись лбом в грязь, скосив глаза от жгучей боли. Тэтчер вдавливает подошву своего оксфордского ботинка в те же самые ребра, которые только что приняли удар высшей лиги, и переворачивает его на спину. Я чувствую, как у меня сжалось в груди, как усилилось давление по всему телу. При этом ощущении в руках, мышцах шеи и челюсти, моя ярость нарастает от произносимых им слов.
— Думаете, если убьете меня, станет лучше? Вы будете таким же плохими, как и я, просто убийцами. Это не вернет ее! — кричит Грег, слюна летит изо рта, как белые жуки. — Она мертва. Ничто из того, что вы сделаете, этого не изменит.
Я ждал этого месяцами. Проводил бессонные ночи, думая о том, чтобы я сделал, если бы мне дали возможность добраться до человека, который забрал у нас Розмари. В голове проносятся воспоминания. О Сайласе, о Роуз, обо всем хорошем и плохом.
Это было то, чего никто не понимал.
Мы знали, что ее больше нет. Знали, что сколько бы крови мы ни пролили, Роуз не вернется. Ее не стало.
Нам просто было плевать.
Я шагаю вперед.
— Нет, не вернет, — я переворачиваю в руках топор так, что тупой конец теперь выставлен вперед. — Но от этого я почувствую себя чертовски лучше.
Я втыкаю конец оружия ему в горло.
По нижнему этажу дома разносится звук хрустнувших от дерева щепок. От удара тыльной стороной топора у Грега в горле разрывается трахея. Грубый, вырывающийся из его рта звук, заставил бы меня съежиться, если бы я не был так увлечен тем, насколько это приятно.
Все, что он может сделать, это дышать и хрипеть. Ни слова больше не вырвется из его уст.
И тут подходит Сайлас.
Его руки спокойны, глаза как уголь. Он стоит над Грегом, глядя на него сверху вниз, чтобы тот увидел, как выглядит живой человек, потерявший свою душу.
На эту ночь смерть с косой отказалась от своих обязанностей, передав их Сайласу, чтобы тот мог приговорить грязную душу к ожидающему его аду.
Таков всегда был план. Убийство. Месть, которую, как чувствовал Сайлас, загладит вину перед Роуз, потому что, по его мнению, той ночью он должен был быть с ней.
Роуз ушла из библиотеки домой из-за их ссоры. Я не знаю, из-за чего, но вместо того, чтобы ждать, пока ее заберет Сайлас, она ушла одна.
Какими бы ни были его последние сказанные ей слова, они были брошены в гневе.
Я бы все отдал, чтобы узнать, какие мысли роятся в голове у Сайласа сейчас, когда он стоит лицом к лицу с человеком, который оборвал жизнь его девушки.
С неуловимой грацией он опускается рядом с ним и, упираясь ему в грудь коленом, прижимает его к полу. Раздается скрип половиц, и мы можем лишь наблюдать, ожидая момента, когда понадобимся Сайласу.
— Надеюсь, дышать трудно, — хриплым голосом заговаривает наконец он. — Надеюсь, каждый вдох режет тебя, как лезвие бритвы.
Сайлас опускает свои большие и сильные руки на лицо Грега. Он просовывает пальцы ему под голову, чтобы его удержать, и проводит большими пальцами по векам.
Грег кашляет и борется за воздух, страх смерти становится все более явным, а он даже не может позвать на помощь.
Он извивается, отталкиваясь от пола, — последние попытки человека, собирающегося встретиться с тем создателем, в которого он верил. Никогда больше не сделать ни единого вдоха.
— Я хочу, чтобы ты помнил этот страх в аду. Запомни эту боль на долгие века, пока будешь заживо гореть в котлах преисподней.
С невообразимой силой он погружает большие пальцы в глазницы Грега. Вдавливая их во впадины, разрывая нежную кожу век, просачиваясь в губчатые мышцы глаз.
Из груди Грега вырываются гортанные крики, похожие на помехи в телевизоре. Боль, которая заставила бы любого молить о пощаде. Однако Сайлас едва вздрагивает. Даже когда начинают лопаться кровеносные сосуды, и на грудь льется кровь, пачкая его большие пальцы, пока он выкалывает Грегу глаза.
— Блядь, — шепчет себе под нос Рук, стоя рядом со мной, а Тэтчер смотрит на него так, словно это какая-то демонстрация, и он должен делать заметки.
— Надеюсь, ты думаешь о ней, о том, как ты мог бы избежать этого, если бы никогда не поднимал на нее руку, — продолжает Сайлас, глядя так, будто просто копается в нежной мякоти персика, чтобы выковырять косточку.
Багровая жидкость заполняет глазные впадины Грега, струйки липкой крови стекают по щекам. Сайлас проникает большими пальцами под глаза и резко выдергивает их из глазниц. Когда он убирает пальцы от глаз, это выглядит как цифровой ужастик.
То, как глаза Грега свешиваются из глазниц за крошечные нервные окончания, покачиваясь от сильных толчков его тела.
Не произнеся больше ни слова, Сайлас обхватывает руками горло Грега и начинает сжимать. Для того, чтобы покончить с его жизнью, требуется всего четыре минуты. Четыре спокойные минуты, прежде чем у него перестают двигаться ноги, горло — издавать булькающие звуки, а сердцебиение полностью останавливается.
В эти четыре минуты создается ощущение, что все наконец-то закончилось.
На данный момент.
Вместе мы следуем четким инструкциям Тэтчера по очистке тела, убираем все следы нашего пребывания, а он в это время погружает труп в отбеливатель. Чтобы все следы оставленной на его теле ДНК были уничтожены химикатами.
В качестве последней меры по сокрытию следов Рук обливает его жидкостью для розжига, после чего мы поджигаем Грега. Запах горелой плоти и жареной крови перекрывает все остальные запахи. Это аромат смерти, и мой нос будет чувствовать его и через много лет.
Я курю снаружи дома, прислонившись к кирпичной стене и ожидая, пока тело распадется на части. На улицу выходит Сайлас, поднимает капюшон и задирает голову к небу, как будто ищет Роуз среди звезд.
— Ты в порядке? — спрашиваю его я, выдыхая дым из легких.
— Я просил тебя остаться на год, остаться, пока мы не выясним, кто ее убил, и сегодня ночью мы это сделали. Так что я не собираюсь просить тебя задерживаться тут еще, — произносит Сайлас, все еще не отрывая глаз от ночного неба. — Но я иду за Фрэнком.
Я не обижаюсь на его слова. Он знал, чем для меня было пребывание здесь. Пришлось задержаться в городе, с семьей, воспитавшей меня изгоем. Я знаю, что он просто пытается присмотреть за мной.
Но я говорю ему, что останусь, пока он не закончит. Я пообещал.
И не нарушу данное слово. Даже если это означает вновь столкнуться с травмой, связанной с этим местом.
Я подхожу к нему сзади, кладу руку ему на плечо:
— Я с тобой, до самого конца. Я с тобой, Си.
И я не шучу. Я буду здесь до конца, что бы это для нас ни значило.
Он кивает, принимая мой ответ:
— Она говорила, что ты больше всех похож на старшего брата.
Я хмурю брови, у меня внезапно перехватывает горло:
— Что?
— Роуз. Она говорила, что ты взял на себя роль старшего брата, чтобы стать тем, кого у тебя никогда не было. Всегда присматриваешь, следишь, чтобы ничего не случилось. Это она любила в тебе больше всего, потому что знала, что со мной все будет в порядке, пока ты за все отвечаешь, — слабо улыбается Сайлас, глядя в ночь, и рассказывает мне то, чего я никогда раньше не слышал.
Я никогда не рассказывал Розмари о своей семье, но когда ты растешь рядом с кем-то, трудно не заметить, как устроена его внутренняя жизнь. Она знала достаточно, чтобы собрать воедино разрозненные детали.
Я даю взять верх молчанию. Даю Сайласу немного пространства, немного времени, чтобы подумать о том, что только что произошло. Чтобы прийти в себя от адреналинового кайфа, который мы все испытывали.
Где-то в глубине души я знаю, что Роуз парит в облаках, злясь на нас. Злясь на Сайласа за то, что он рисковал нашими жизнями, чтобы отомстить за уже мертвую девушку. Я вижу ее прищуренные глаза и нахмуренные брови.
Но даже если и так, мы бы умерли с уверенностью, что ее убийцу постигла та же участь.
Этого было бы достаточно.
— Алистер! — кричит из дома Рук, врываясь через прихожую на переднее крыльцо.
— Что? — спрашиваю я, внезапно возвращаясь в состояние повышенной готовности. Готовый решить любую внезапно возникшую проблему.
— Лира, она позвонила мне по мессенджеру, — объявляет он.
— Лира Эббот? Что ей нужно?
— Просто возьми его, вот, — он пихает мне свой телефон, я беру его и прикладываю к уху.
— Алло? — говорю я, сбитый с толку — и это еще мягко сказано.
Если она звонит мне, чтобы поругаться из-за Брайар, я быстро дам ей понять, что сейчас не самое подходящее время для этого.
— Алистер! О, слава Богу. Я пыталась дозвониться до тебя целый час. У меня не было твоего номера, а у тебя нет Facebook, поэтому я просто начала звонить другим парням, надеясь, что ты…
— Лира, что, блядь, случилось?
Я заканчиваю ее бредни, надеясь, что она сможет перейти к делу.
— Брайар, — выпаливает Лира на одном дыхании. — Она с тобой?
Я вынес достаточно наказаний, чтобы заслужить титул в аду. Я нагнал страх на стольких людей, что и не сосчитать. Я причинял боль случайным незнакомцам просто ради забавы во время драк.
Я прожил всю свою жизнь, почти не испытывая этого сам.
Абсолютную панику.
Я чувствую ее в своей груди. Как будто кто-то вонзает в нее ножи, каждый из которых обжигает и впивается в мою плоть. Мое сердце колотится так сильно, что вибрирует вся грудная клетка, а его быстрый стук отдается эхом в моих ушах.
В них раздается звон, как от сирены. Такой громкий и высокий, что у меня чуть не лопаются барабанные перепонки. Булавки и иголки колют мои пальцы рук и ног, все немеет меньше чем за двадцать секунд.
Как будто я слишком долго находился под водой. Столько времени держал голову под ее поверхностью, что когда вынырнул, хватая ртом воздух, мое горло горело, а мозг кричал мне, чтобы я никогда больше в нее не погружался.
Мне никогда раньше не было страшно.
И теперь я представляю, что значит чувствовать ужас.
— Нет. Она не ушла с тобой на карнавал? — с трудом произношу я.
— О Боже, Брайар, — Лира начинает рыдать в динамик, задыхаясь. — После того, как вы ушли, я ждала у туалета, но она так и не вернулась. Я получила сообщение с ее телефона, что она собирается к тебе домой, но уже почти два часа ночи, а она так и не появилась. Она не отвечает на звонки, Алистер, что если…
— Прекрати.
Мне не нужно, чтобы она произносила эти слова. Я не хочу их слышать.
Я знаю, что она собиралась сказать, и от того, что это может быть правдой, мне хочется рвать и метать. Я только что видел, как человеку выдавили из черепа глаза, и не вздрогнул.
Однако от перспективы того, что Брайар похитят и, возможно, продадут в сексуальное рабство, у меня ёкает сердце. Я представляю, как она борется, делает все возможное, чтобы себя защитить.
Потому что она боец, и я знаю, что она так просто не сдастся.
Но даже так, все, что я вижу, это как ее используют. Прикасаются. Насилуют ее.
— Подожди, — говорю я вслух, у меня закипает мозг. — Ты сказала, что она написала тебе сообщение? Сказала, что идет ко мне домой?
Тут меня осеняет.
Желание проблеваться быстро сменяется лавиной ярости, которая вот-вот взорвется.
— Да, а что?
— Я знаю, у кого она, — говорю я ей. — И я прикончу его за то, что он ее забрал.