Брайар
«Мы все воры, Брайар. Я просто попался».
Так говорил мне отец каждый раз, когда его увозили на заднем сиденье полицейской машины.
В какой-то степени он был прав. Мы все воры.
Мы крадем воздух из атмосферы, чтобы иметь возможность дышать. Крадем счастье. Крадем зажигалки, не существует такого понятия, как «Эй, чувак, могу я просто одолжить твою зажигалку?»
Если вы верите, что они ее вернут, что ж, вы просто идиот, у которого на одну зажигалку меньше.
Но большинство из нас, все мы, на самом деле, воруем время.
Нам не причитается никакого определенного количества минут на этой земле, но мы все равно берем его. Каждый день, когда вы просыпаетесь, это еще один день, выдернутый из песочных часов.
Мне было одиннадцать лет, когда я научилась воровать. Почти профессионал, я освоила искусство семи колокольчиков за шесть месяцев и вскоре стала криминальным вундеркиндом.
Итак, пока моя мама переворачивала гамбургеры, отец расставлял манекены, одетые в мужские костюмы, с карманами, и оснащал их семью стратегически расположенными колокольчиками.
Моя задача состояла в том, чтобы обчистить манекен, не задев ни один колокольчик.
Я была его уменьшенной копией. Его гордостью и радостью. Его маленьким преступником.
У меня были ловкость, скорость и проворство.
Карманные кражи, взлом замков, взлом сейфов — все, что нужно для того, чтобы стать идеальным мошенником, я освоила к тринадцати годам.
Другие маленькие девочки учились балету. А я могла взломать сейф, даже не вспотев. Я имею в виду, черт возьми, не так уж много было такого, чего я не могла бы сделать. Даже когда он только начал направлять меня, я знала, что это неправильно. Воровать плохо. Все это знают.
Но те моменты, которые я проводила с отцом? Эти поздние ночи совершенствовали мою технику и были лучшим временем в моей жизни. Его профессия поддерживала свет, еду на столе, это связывало мою семью.
Да, некоторые семьи, возможно, объединялись за настольными играми, а моя — за воровством.
— Есть честь среди воров, Брайар. Честь среди нас.
Я привыкла к тому, что он то попадал в тюрьму, то выходил из нее, проводил несколько месяцев то там, то здесь, но он всегда возвращался ко мне. Он обещал, что всегда будет возвращаться к нам.
Но однажды он не вернулся.
Мой моральный компас никогда не имел истинного севера. Возможно, именно поэтому я всегда была так любопытна в том, в чем не должна была быть. Я осознавала, что мое поведение противоречит социальной этике, но я не жалела ни о чем, что когда-либо сделала. Я делала это ради мамы. Я работала с теми навыками, которые мне были даны.
Когда жизнь дарит тебе лимоны, укради гребаную соковыжималку.
— Ты рада этому новому началу? Это очень важно, что они приняли тебя, даже по моей рекомендации. Они любят принимать только местных. — Мой дядя Томас, брат моей матери, впервые заговоривает со мной после полета на самолете.
Он такой застенчивый. Мама говорит, что это потому, что он родился кривым, все эти знания и отсутствие социальных навыков. Хотя он мне всегда нравился, так как дарил отличные подарки на Рождество. Вместо того чтобы говорить, он всегда обращал внимание на мелочи.
— Это больше похоже на секту, чем на школу, Ти.
Возможно, это и есть секта. Вообще-то, я знаю, что это долбанная секта. Это единственный университет в штатах, у которого достаточно денег и власти, чтобы принимать только местных жителей, студентов-выпускников или детей, которые происходят из чрезвычайно богатых семей.
Каждый, кто высовывал голову из-под камня, знал о Холлоу Хайтс.
Как туда приняли воровку с судимостью, секущимися волосами и едва ли двумя десятицентовиками? Хороший вопрос, черт возьми.
Это имело мало общего с моими 4,0 баллами, высокими результатами тестов и обширными спортивными достижениями. А все дело в том, что Томас был профессором биологии, причем уже три года.
Моему дяде было около тридцати лет, он был самым младшим из двух братьев и сестер. Моя мать и он всю жизнь росли в бедности, как и я. За исключением того, что, когда Томасу исполнилось восемнадцать, он поджал хвост и убежал подальше от своей семьи. Вернулся через несколько лет с блестящим дипломом и Ролексом.
Нет, я не пыталась его украсть.
— Это учебное заведение не так претенциозно, как ты себе представляешь. Оно удивительно простецкое, — говорит он с улыбкой.
Я усмехаюсь:
— В брошюре был целый сегмент о том, как этот университет окончил принц, настоящий шотландский принц. Это выглядит так, как будто все школы Лиги плюща собрались вместе и устроили оргию. — Я слегка зеваю. — Скажешь, что это место не заполнено до отказа богатыми детьми с карточками Amex?
Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него, приподняв одну бровь.
Не поймите меня неправильно, я благодарна за то, что буду учиться здесь. Образование, которое здесь получу, гарантирует мне работу после окончания учебы. Просто я не в восторге от роли «стипендиата». Это все равно, что быть ребенком с коричневым бумажным пакетом для обеда или тем, кто ест козявки.
Это не очень хорошо выглядит.
— Не будь субъективной. Здесь может быть много людей, у которых нет тонны денег, Брайар. Это будут лучшие четыре года в твоей жизни, я обещаю. — Он тянется ко мне и ободряюще сжимает мою руку, и я даже не подозреваю, как сильно в этом нуждаюсь.
Чем дольше мы едем по этому нескончаемому подъездному пути к неизбежным черным воротам, тем больше я нервничаю. Хотя я всегда мечтала быть принятой, это место похоже на кошмар.
Я смотрю в окно на маленькие капли дождя на стекле. Рассматриваю бесконечные ряды сосен. Кажется, в любой момент они потянутся к нам и схватят машину.
Солнце прячется за влажными облаками, поэтому каждое мгновение здесь кажется серым. Лишенным каких быто ни было цветов. Тепла.
Мне, во всяком случае, кажется, что эти дети платят кучу денег за то, чтобы жить внутри романа Стивена Кинга.
Я прочищаю горло, сажусь немного прямее, натягиваю на голову капюшон толстовки и вставляю наушники в уши, пытаясь успокоить желудок. Жуткая тишина, установившаяся вокруг нас, вызывает у меня серьезные ощущения дома с привидениями.
Даже при включенной музыке я слышу, как хрустит гравий под шинами, когда мы въезжаем внутрь кампуса. Первая часть колледжа, встречающая всех новых и вернувшихся студентов, это большая обветренная кирпичная арка с насмешливой металлической табличкой, прикрученной к фасаду. Ржавчина и плющ пытаются скрыть написанные на ней слова, но это бесполезно.
Университет Холлоу Хайтс,
учрежденный в 1634 году,
«Мы взываем к успеху».
Название выгравировано жирным шрифтом, демонстрируя свое имя всем, кто сюда входит.
Где книги в кожаных переплетах шепчут на мертвых языках, а пустые мраморные коридоры вызывающе скрипят. Свет никогда не касается земли, постоянное покрывало тумана вьется среди высоких сосен.
Скандально известный университет для богатых мальчиков и девочек. Один из самых уединенных и элитных колледжей в истории. По слухам, здесь учились самые богатые молодые умы страны.
Родители не будут разочарованы после того, как их ребенок завершит здесь программу, он вернется после окончания школы дипломатичным и утонченным. Готовый взяться за любую работу, которую ему предложат.
Колледж располагался на побережье Орегона, на трехстах акрах викторианской архитектуры, которая кажутся старше грязи. Я осматривала его в Интернете, но компьютер не передал всей правды.
Город, в котором он построен, называется Пондероза4 Спрингс, известный, как вы догадались, одноименными соснами. Я мало что знаю о его истории, за исключением того, что он заполнен богатыми семьями, вам нужно проехать через него, чтобы добраться до кампуса, и он не очень большой.
Намеренно или случайно, но архитекторы сделали так, что это место кажется удаленным от любой цивилизации. Тут словно свой собственный мир за деревьями, построенный на мрачном болоте, от которого меня тошнит. Знаете, как после суши на заправке?
— Твоя штука снова пугает меня своими красными глазами-бусинками, — говорит Томас, подъезжая к месту высадки у общежития.
Я смотрю на маленькое животное в моих руках, на ее чистый белый мех мягкий под моими пальцами и высунутый маленький носик, принюхивающийся к окружающей обстановке.
— Ее зовут Ада, и она не штука. Она крыса-альбинос. Если ты еще раз назовешь ее как-нибудь, она тебя укусит, — предупреждаю я, хотя знаю, и Ада тоже, что она и мухи не обидит.
Когда папа разрешил мне выбрать домашнее животное, когда я была маленькой, я выбрала крысу. Не потому, что пыталась быть необычной или нестандартной, а потому, что в крысах просто есть что-то невероятно классное. У меня было три крысы, и каждая из них прожила ожидаемый срок жизни в два с половиной года, прежде чем умерла. Каждый раз я ждала несколько месяцев, чтобы оплакать их, а потом начинала искать нового компаньона.
Мы с Адой живем вместе уже около года.
— Тебе нужна помощь, чтобы донести вещи до комнаты? Или думаешь, что справишься сама? — спрашивает он с водительского сиденья.
Я смотрю на общежитие, район Ируин, где живут младшекурсники. В центре располагается круглый фонтан с водой. Из-за потрескавшегося мрамора мне кажется, что он может рассыпаться в любую секунду.
Сверху доносится карканье ворон, их черные крылья пробиваются сквозь дымку. Я пытаюсь сосчитать глазами количество горгулий, стоящих на страже на вершине пьедесталов и свай.
Я отмахиваюсь:
— Я справлюсь. Но все равно спасибо.
Я открываю дверь, засовываю Аду в карман толстовки, где она находится большую часть времени, когда не в клетке.
Я автоматически жалею, что не надела джинсы вместо этих спортивных шорт, я не привыкла к холоду. В Техасе не было ни холодной погоды, ни такого сильного тумана.
Подойдя к багажнику машины, я открываю его, вешаю сумку с книгами на плечо и беру свой чемодан.
По моей спине проносится порыв холодного ветра, как будто что-то по ней пробежало. Я слегка поворачиваю голову и смотрю на здание, ожидая увидеть кого-то стоящего там. Кого-то, кто смотрит в мою сторону, но меня встречают только студенты, шаркающие по территории школы и затаскивающие внутрь свои вещи.
— Ты в порядке? — спрашивает Томас.
— Да, — качаю я головой, улыбаясь. — Я в порядке.
— Это будет действительно здорово для тебя. У меня просто такое чувство. — потирает он руки. — Вот твой ключ от общежития и карточка на обед. Если тебе что-нибудь понадобится, у тебя есть мой номер телефона, моя квартира находится за пределами кампуса, в городе, но это в нескольких минутах езды, так что не стесняйся спрашивать.
Он обхватывает меня рукой за плечо, обнимая самым неловким объятием в истории.
— Спасибо, дядя Ти.
Я не слишком сильна в сантиментах. Нельзя быть бедной и нежной.
Я должна нервничать, идя в школу, по сравнению с которой Гарвард выглядит как захолустный муниципальный колледж.
Но я не нервничаю.
Не в моей природе нервничать или бояться. Когда живешь такой жизнью, какой жила я. Той, где тебе приходится бороться за выживание, еду на столе, крышу над головой? У тебя нет времени бояться чего-либо.
Ты делаешь то, что должно быть сделано.