Алистер
— Вам двоим понадобилось достаточно времени, — бормочу я, отталкиваясь от машины ботинком, бросая сигарету на землю и затаптывая угасающий уголек.
— Тэтчеру нужно было погладить свой костюм, — Сайлас толкает плечом Тэтча. Сам он одет в черное худи. Лунный свет отражается от его ожесточенного лица.
— Версаче? На место преступления? Немного претенциозно, даже для тебя. — Я разглядываю его наряд, выглядящий так, будто он присутствует на каких-то гребаных политических дебатах о глобальном потеплении или здравоохранении.
— Приятно видеть, что ты не слишком ненавидишь маму и папу, похоже, ты, по крайней мере, научился от них разбираться в брендах, — его голос выравнивается. — Мы знаем, что ты выступаешь против богатства, Алистер, но нет нужды завидовать моему невероятному стилю. — Он поправляет воротник.
Я делаю шаг ближе к нему в знак предупреждения, но звук высоко взревевшего двигателя перебивает мой временный гнев на лучшего друга.
Мотоцикл Рука стального цвета въезжает на парковку морга. Мотоцикл резко глохнет, когда он поворачивает ключ зажигания. Снимая матово-черный шлем с головы, он встряхивает волосами, как будто участник бойз-бенда.
— Рад, что ты смог присоединиться к нам, Ван Дорен. — замечаю я.
Он идет к остальным, не снимая перчаток, единственный из нас с ухмылкой на лице. Он поднимает свою сумку.
— У меня есть все, на случай, если мы решим…
— Сегодня мы ничего не будем взрывать, Рук, — прерывает его Тэтчер, уже зная, куда направлены его мысли.
Он поднимает руки в защиту.
— Пойдемте, разузнаем, что скрывает добрый доктор, — я поворачиваюсь, гравий хрустит под моими ботинками, когда мы идем к задней двери здания. Сегодня Рук выполнял небольшое поручение для своего отца в офисе окружного прокурора.
Все, чтобы помочь отцу и отпереть эту дверь, чтобы мы могли легко попасть внутрь.
Мои костяшки пальцев дрожат от предвкушения, когда я осторожно открываю дверь. Слышу, как Сайлас щелкает замком позади нас, просто чтобы никто не последовал за нами. Мы идем в ногу, пробираясь через приемную, мое сердце колотится в груди. Металлический привкус распространяется по моему рту, и я сжимаю челюсти.
Что это говорит обо мне и о том, кто я есть, что эта ситуация привела меня в восторг?
Я вижу отблеск света, как раз перед тем, как упираюсь руками в двойные двери, открывая их с громким стуком. Внутри кабинета судмедэксперта стоит ужасный запах. Он въедается в нос и проникает внутрь. Холодное тело с подтянутой к груди простыней.
Слева доктор Говард Дискил вздрагивает за своим столом, стул скрипит под его весом. Он быстро поправляет очки, пытаясь прийти в себя после того, как мы его напугали.
— Извините, — прочищает он горло, стараясь говорить более строго. — Но вы, мальчики, не можете здесь находиться.
Он поудобнее устраивается на своем месте, настороженно оглядывая каждого из нас.
Я смотрю на парней, и все мы на короткий миг устанавливаем зрительный контакт, как будто для кого-то из нас это последний шанс отказаться, прежде чем мы начнем пачкать наши репутации. Когда никто ничего не говорит, я снова обращаюсь к Говарду.
— Я не помню, чтобы мы спрашивали твоего разрешения.
После этого работа идет быстро. Сайлас и Рук достают из сумки нейлоновую веревку и привязывают доктора к креслу. Он сопротивляется, безнадежно, но все, же сопротивляется. Он извивается в их руках, пока они обматывают черную веревку вокруг его тела, полностью обездвиживая его.
— Что, черт возьми, вы делаете?! — кричит он, его лицо приобретает уродливый оттенок красного.
Рук упирается ногой ему в спину, толкая кресло на колесиках на середину комнаты. Оставаясь за столом, он начинает открывать ящики и перебирать бумаги.
Я лезу в карман куртки, доставая пару золотых кастетов. Металл холодный в моей ладони, но тепло кожи быстро его согревает. Шагнув к Говарду, я продеваю пальцы в отверстия, позволяя изогнутому концу впиться в мою ладонь, крепко сжимая ее.
— Розмари Донахью, — говорю я, все еще глядя на боестящий металл на моей руке, мои инициалы выгравированы на вершине каждой костяшки. — Ты делал отчет о ее вскрытии, верно?
— Это конфиденциальная информация. Я не могу просто так сказать тебе что-то подобное, — возражает он, борясь со веревками.
Мышцы на моей челюсти дважды дергаются, когда я наклоняю голову влево, хрустнув шеей.
Я делаю выпад вперед, внезапный и сильный. Моя рука защищена от удара стальным щитом снаружи, но я все равно чувствую, как металл впивается в его скулу.
Воздушный поток проходит через нас, когда его голова от удара поворачивается влево. Стон боли вырывается из его рта вместе с багровой жидкостью. Она брызгает на пол, на его рубашку. Вероятно, я выбил ему зуб.
Кожа в месте моего контакта рассечена, кровоточащий неприятный порез уже начинает набухать, становясь жгуче-красным.
Я кладу руки по обе стороны от его стула, наклоняюсь так, чтобы мое лицо было близко к его лицу, качаю головой и щелкаю языком.
— Неправильный ответ, Говард.
Что-то острое, как электричество, пронзает мое тело, когда его глаза сверкают от страха.
Адреналин от осознания того, что он сейчас в ужасе за свою жизнь, заставляет мои пальцы ног загибаться в ботинках. Я мог бы жить за счет этого. Его страх. Я мог бы питаться им, как голодный гребаный пес.
— Я спрошу еще раз, — говорю я, вставая во весь рост. — Розмари Донахью. Ее вскрытие.
— Да! Да! Я делал ее вскрытие! Какое это имеет значение?! Это была просто передозировка! — отчаянно кричит он.
Я киваю:
— Хорошо, это действительно хорошо, а теперь скажи мне, почему ты забыл упомянуть о ранах на ее теле?
Шок отражается на его лице, как будто логические точки, почему мы здесь, наконец, соединяются. Он знает, что мы что-то знаем. Вопрос в том, будет ли он настолько глуп, чтобы лгать нам в лицо?
Говард коротко качает головой:
— Их не было. Это была просто передозировка.
Я был почти рад, что он снова солгал.
Еще один резкий, убийственно сильный удар приходится на то же самое место. На этот раз он действительно выплевывает зуб, а может, и два. Вес кастета делает мои удары еще сильнее.
Этот гнев, тот, который я всегда так быстро спускаю, уже давно существует, вырываясь наружу каждый раз, когда я открываю глаза. Я злюсь на продавцов и водителей. На все и вся.
И каждый раз, когда я наношу эти удары, каждый раз, когда я причиняю боль кому-то другому, я представляю именно их. Людей, которые дали мне мою фамилию и все, что к ней прилагается.
Тех, кто сделал меня всего лишь запасным вариантом.
Я меняю направление, нанося жестокий удар в его ребра, я готов поклясться, что мои уши слышат, как они трещат в его груди. От раздирающей кости боли я чувствую себя так, словно принимаю лучший наркотик на планете. Ничто не сравниться с этой эйфорией.
— Я был там, ты, гребаная мразь, — выплевываю я. — Я видел ее тело до приезда полиции. Ее ногти в крови и грязи от того, что она за что-то цеплялась. Вся в синяках, как будто ее держали. Ты снова собираешься мне лгать? Я обещаю, что если ты это сделаешь, ты пожалеешь об этом. Веришь или нет, Говард, но я обойдусь с тобой легко, по сравнению с тем, что сделает мой друг.
— Я не лгу, — хрипло говорит он, хватая воздух. — Клянусь, все мои выводы указаны в отчете. Это все!
Кровь капает из его рта на белый лабораторный халат. Интересно, думал ли он, когда надевал свои брюки сегодня утром, о том, что на них потом окажется кровь?
Если он хочет по-плохому, тогда будет по-плохому.
— Не говори, что я тебя не предупреждал.
Я поворачиваюсь к нему спиной, злясь, что не могу заставить его выложить больше информации.
— Он твой, — бормочу я.
Я даю Тэтчеру разрешение делать все, что придумает его извращенный ум. Я не настолько жесток, чтобы позволить ему начать первым. Я хотя бы попытался дать доброму доктору шанс.
Щелчок его оксфордов отскакивает от деревянного пола. Вес его зловещих намерений отражается от стен этого кабинета. Я прислоняюсь спиной к стене и расслабленно наблюдаю, как Тэтчер принимает участие в одном из своих любимых развлечений.
Заставляет людей истекать кровью.
Он сбрасывает пиджак на стол и не спеша закатывает рукава до локтей. Все это — часть его ментальной игры.
Мы хорошо контрастируем, он и я. Он холоден и расчетлив. Я инстинктивен и вспыльчив.
Идеальная пара социопатов.
Говард яростно трясет головой:
— Почему тебя это вообще волнует?! Ну же, ребята, подумайте. Если кто-нибудь узнает, что вы напали на меня, ваше будущее будет разрушено! — яростно кричит он. — Она просто богатая девушка. Просто какая-то тупая девчонка, у которой передозировка, которая, наверное, постоянно тусовалась, вы знаете таких!
Воздух становится холодным, не слышно никаких звуков, кроме его затрудненного дыхания. Сзади, как тихая вода, из тени выходит Сайлас. Черный капюшон скрывает его лицо, когда он хватает Говарда за волосы и резко тянет на себя.
Одним плавным движением он откидывает его голову назад, и доктор стонет в знак протеста,
— Ее звали Розмари. И она была не просто девчонкой.
Его голос грубый, не быстрый и резкий, как у Тэтчера, и не саркастический, как у Рука. Он надсадный, неровный, резкий и измученный. Он полон страдания и мести.
— Она была моей. И сейчас ты увидишь, что бывает, когда кто-то трогает вещи, которые принадлежат мне, — рычит он ему в ухо.
Тэтчер хватает круглый табурет возле стола, садится на него и подкатывается к связанному мужчине. Подобно тому, как это делает врач при осмотре пациента. Сайлас снова отступает назад, скрестив руки, прислонившись к стене, продолжая наблюдать.
— Ты скромно зарабатываешь, не так ли, доктор Дискил? Шестьдесят тысяч в год? Предположительно больше здесь, в Пондероза Спрингс. Это приятная жизнь для твоих двух сыновей, не так ли? Сколько им лет? Пять и десять? — спрашивает Тэтч, вежливо ожидая ответа.
При этом он выкладывает свернутую черную кожаную сумку. Расслабленными руками он расстегивает застежки на боку, переворачивает ее и медленно начинает разворачивать на столе. Металлические предметы, находящиеся внутри, отражаются в лунном свете, мерцая в темноте, как смертоносные звезды.
— Ах ты, маленький извращенец… — шипит Говард, пытаясь встать со стула.
Длинные ледяные пальцы Тэтчера пробегают по его коллекции взад-вперед:
— Я спрашиваю, потому что твои руки жизненно важны для твоей работы. Я, как никто другой, знаю, насколько важны руки для искусства расчленения, поэтому я соотношу их с тобой, доктор Дискил.
Я скрежещу зубами, наблюдая, как доктор рассматривает все сложные лезвия на своем столе. Его кадык покачивается.
— Так и не разучился играть со своей едой перед трапезой, а, Тэтч? — говорит Рук, осматривая кабинет.
Тэтчер только ухмыляется, продолжая задавать вопросы. Залезть в голову — половина удовольствия для него. Ему нравится не только заставлять их истекать кровью снаружи, он жаждет страха внутри.
— Мой отец дал мне вот это, — говорит он, поднимая один из ножей, — Ты ведь знаешь моего отца, не так ли?
Вопрос заставляет доктора содрогнуться,
— Да, предполагаю, что знаю.
— Видишь ли, с помощью этого ножа я мог бы использовать этот маленький крючок и вонзить его в плоть твоей спины, прежде чем содрать кожу. Я как раз искал новую пару кожаных сапог.
— Я ничего не знаю! Это бессмысленно! — продолжает Говард, его голос дрожит при мысли о том, что Тэтч сделает из него пару обуви.
Покончив с поддразниванием, он хватает более толстое и длинное лезвие, на мгновение ощущая его вес в руке, прежде чем схватить доктора за запястье, чтобы удержать его неподвижно. С точностью и почти изяществом Тэтч рассекает первую костяшку мизинца. Кусок придатка беспомощно падает на землю.
Белая кость быстро покрывается фонтаном крови, бьющей из того, что осталось от его маленького пальца. Нечеловеческий крик вырывается у него, когда он смотрит вниз на свою руку, ужасаясь тому, на что мы готовы пойти.
— Ты думаешь, то, что он сделал, больно? Несколько ударов в живот и разбитая губа? Я покажу тебе боль, доктор Дискил. Сильную боль. Пока последние слова, которые ты выкрикнешь из своего мерзкого рта, не будут: «Пожалуйста, просто убей меня». Итак, я предлагаю тебе ответить на наш вопрос, пока у меня не осталось ничего, что можно было бы разрезать.
На мгновение фасад самого богатого, будущего политика Пондероза Спрингс трескается. Существо, скрывающееся под ним, выходит поиграть.
— Я не… я просто… — он запинается на словах, готовый расколоться. Только для нас это недостаточно быстро.
Звук, как будто кто-то рубит морковь, снова заполняет комнату, еще одна костяшка отрезана, остался только кусочек пальца. Кровь пропитывает переднюю часть белой рубашки Версаче Тэтча.
Еще один крик наполняет комнату, и я благодарен, что мы смогли попасть сюда в нерабочее время.
Говард пытается перевести дух, в то время как Тэтчер снова наклоняется.
— Подождите, подождите, остановитесь, пожалуйста! Я скажу вам! Я скажу вам, только остановитесь!
Наконец-то слова, которые мы так долго ждали услышать. Я отталкиваюсь от стены и приближаюсь к ним.
— Я не знаю, кто это был. Все, что я знаю, это то, что я получил письмо, когда тело Розмари было доставлено в мой офис, с просьбой скрыть любые доказательства грязной игры с телом, — он дышит, скуля от боли между словами.
— И как это связано с Роуз? — Тэтч надавливает на палец.
— Подождите, подождите, я уже подхожу, — умоляет он. — Сначала я был против, я все равно собирался включить свои выводы в отчет… но…
— Они делают то, что делают все в Пондероза Спрингс. Они дали тебе деньги за молчание, — заканчиваю я. Моя кровь горячо бьется в жилах.
— Да, и мне нужны были дополнительные деньги! Я не мог отказаться. Я проверил свой банковский счет, и, конечно, деньги были там.
— А Роуз? Какова была причина ее смерти? — спрашивает Рук из-за стола, его руки сжимают край стола так крепко, что кажется, дерево треснет под его хваткой.
— У нее была аллергическая реакция на что-то в препарате. Он был введен ей в боковую часть шеи, я обнаружил входное отверстие. Но когда я проводил экспертизу, кто-то запихнул несколько таблеток ей в горло, пытаясь придать правдоподобие тому, что она приняла их сама, но они сделали это посмертно, так что…
— Так что она не могла их проглотить, — заканчивает за него Тэтч.
Говард кивает.
— Она умерла от анафилактического шока! Это все, что я знаю, клянусь Богом! — плачет он, кровь вытекает из его руки в такт биению сердца.
Между всеми нами на мгновение воцаряется тишина. Мы ожидали, что, возможно, кто-то с деньгами скрывает факт убийства с целью напасть на мэра.
Думаю, мы не единственные монстры, скрывающиеся в городе.
Тэтчер смотрит на меня, и я киваю, давая ему добро. Он начинает убирать свои ножи, вытирая их о брюки и аккуратно укладывая в футляр.
— Таблетки в ее горле, где они? — спрашивает Сайлас у него за спиной.
— Внизу, в левом ящике. Они в пакете на молнии. Пожалуйста, пожалуйста, только не убивайте меня! — причитает он.
Рук достает пакет, мы сходимся вместе, создавая небольшой круг.
— Они помечены, на них какой-то символ. Но он выцветший, надо бы проверить, — прищуривается он, глядя на ярко-розовые таблетки. — Я могу позвонить нескольким людям, узнать, кто продает Экстази с этой меткой.
Гребаные наркоторговцы и маркировка их дерьма.
— И что нам даст слежка за наркотиками? — спрашивает Тэтчер.
— Это все, что у нас сейчас есть. Или это, или ничего, — указываю я. — Тэтчер, заканчивай и давай убираться отсюда к чертовой матери.
Посмотрев на Сайласа, я спрашиваю:
— Ты в порядке?
Он кивает, засовывая руки в карманы толстовки:
— Отлично.
Зная, что это все, что я от него получу, я не утруждаю себя расспросами. Когда ему что-то понадобится, он даст нам знать. Сайлас не разговаривает без крайней необходимости.
— Подожди, подожди, что ты делаешь? Я вам все рассказал! — кричит Говард, когда Тэтчер подходит к нему.
Он нагибается, одной рукой хватая его за затылок, а другой вдавливает лезвие в горло, и от давления вытекает маленькая струйка крови.
— Если ты скажешь, хоть слово, я вернусь. Тогда я заберу твой предательский язык. А может, я займусь твоими, детьми. Думаешь, им понравится моя коллекция ножей?
Говард бормочет несколько слов, что-то вроде мольбы.
— В последнее время тебе хорошо удавалось что-то скрывать, постарайся, чтобы так было и впредь, доктор Дискил. Не. Зли. Меня, — толкает его Тэтч. — Все ясно?
Тэтчер забирает свой кейс, хватает черный пиджак и перекидывает его через предплечье, шагая за мной, пока мы выходим из офиса.
Я чувствую тяжесть на своих плечах, когда мы идем к нашим машинам на парковке. По спине ползет холодная змея уверенности, что это последний человек, которого мы оставили в живых в нашем путешествии к мести.
Милосердия больше нет.