Брайар
Ранее эта идея представлялась мне намного круче, чем сейчас. Весь вечер казался отличным планом: подготовка, дорога сюда, даже первые двадцать минут казались многообещающими.
— Не могу поверить, что позволила тебе притащить меня сюда, — смеется Лира, пряча лицо за своим красным стаканчиком, в котором осталось столько же, сколько было с тех пор, как мы приехали.
Мы стоим в отдалении на улице, наблюдая за людьми.
Когда я ехала сюда, то думала, что стану социальной бабочкой. Мы бы с Лирой поболтаем с девочками о занятиях или с мальчиками, которые покажутся нам симпатичными. Может, я даже заговорю с парнем, которому дам свой номер телефона.
Но это оказалось совсем не так.
— Ладно, может быть, — я издаю звук «уф», когда кто-то пьяно врезается в меня, бормоча извинения, прежде чем продолжить свой путь. — Может, это был не самый лучший план. В свою защиту скажу, что я не думала, что вечеринка будет такой!
Я смотрю на задний двор дома Джейсона, мы стоим на заднем дворике с кишащими людьми задним двором и бассейном. Это красивый бассейн, который вызывает во мне зависть пловца. Это единственный вид спорта, в котором я хороша, и даже в моей средней школе не было такого красивого бассейна.
Ну, если не считать телесных жидкостей и мусора в данный момент. Ди-джей гремит музыкой из множества динамиков по всему дому, и, боже, задний двор еще не слишком переполнен. Людьми кишит каждый квадратный дюйм этого особняка, они высыпаются из гостиной, кухни и даже из верхних спален.
Я наблюдаю сквозь дымку тумана и травки, как тела трутся друг о друга в такт ритму.
— Я говорила тебе, что студенты Пондероза Спрингс ненормальные. Все, что они делают, им приходится делать в десять раз жестче, чем обычным подросткам. Это из-за денег. У них появляется комплекс, что они неприкасаемые, — кричит Лира, перекрывая музыку.
Я практически притащила свою новую соседку в это место, твердя ей какую-то чушь о том, что тут мы попытаемся стать чем-то большим, чем призраки. Это первый курс колледжа, следующие четыре года должны стать лучшими в нашей жизни.
Я думала, что вечеринка — идеальный способ дать этому толчок.
Очевидно, у меня были правильные намерения, просто исполнение оказалось немного не таким.
— Я предлагаю уйти и заглянуть в закусочную Тилли за жирными гамбургерами и картошкой фри, что скажешь? — предлагает Лира, видя, как нам обоим неловко.
Я еще раз оглядываюсь по сторонам: парочки, группы и многие другие с языками в горле друг у друга. Наблюдаю за хитрыми сделками с таблетками в маленьких пластиковых пакетиках. Мои легкие горят от переработанного воздуха, хотя мы на улице, и мне хочется быть где угодно, только не здесь и сейчас.
— Да, черт возьми… — начинаю я, но мой голос заглушается чьим-то именем.
Мы с Лирой обе переводим взгляд на крышу, где стоит парень, одетый лишь в костюм Адама и шлем для лакросса.
— Боже милостивый… — бормочет Лира, прикрывая глаза, когда он что-то бессвязно выкрикивает и бросается с крыши в бассейн.
Окружающие теряют всякий остаток разума, кричат, смеются, полностью погружаясь в момент.
— Если я больше никогда не приду на такой праздник, это будет слишком рано, — бормочу я, Лира кивает головой в знак согласия. Бросает свой напиток через плечо. — Мне нужно быстро сходить в туалет, потом мы сможем уйти.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? Я не знаю, доверяю ли я всем здесь, — кричит она, перекрывая хаос.
— Да! Так мы не потеряем друг друга.
Вместе мы пробираемся через двор к задней двери, мне в лицо ударяет жар, немного отталкивая. Внутри кромешная тьма, единственный источник света — серебристые стробоскопические лампочки, которые время от времени вспыхивают в комнате. Внутри тесно, люди теснятся невероятно близко друг к другу.
Как вообще кто-то может получать от этого удовольствие?
Я сжимаю влажной ладонью руку Лиры, пока она, как может, пробирается через людей. Кажется, что мы пробиваемся через всех, пока кто-то не вклинивается между нами.
Моя рука выскальзывает из ее, мой напиток проливается на рубашку, и, что еще хуже, темнота такая, что я едва могу разглядеть чье-либо лицо.
— Лира! — кричу я, прищурив глаза, пытаясь разглядеть ее волнистые каштановые волосы и футболку с узором.
Мое дыхание учащается, во рту пересохло, и я облизываю губы, чтобы немного увлажнить их. Жаль, что у меня сейчас нет напитка, потому что мое горло похоже на Сахару. Я стараюсь сохранять спокойствие, не желая сходить с ума, и внезапно у меня появляется страх перед замкнутыми пространствами.
Мои ноги несут меня вперед, я замечаю входную дверь и предполагаю, что Лира тоже пойдет туда, если мы потеряем друг друга. Только сначала мне нужно пройти через кучу людей.
Музыка меняется, теперь это не бодрая хип-хоп песня со странным ремиксом, а пронзительный визг гитары в паре с неистовыми барабанами. Внезапный ледяной ветерок касается моего позвоночника, по коже пробегают нежелательные мурашки. Мои чувства обостряются. Кожу покалывает, дыхание становится глубже. Мои уши почти дергаются при каждом малейшем звуке.
Мне знакомо это ощущение. Меня учили замечать это, даже когда другие люди не чувствуют тонкого ощущения слежки, я ощущаю. Как вор, ты всегда должен доверять своему чутью, знать правильное время для удара так же важно, как и сам навык.
Поэтому я думаю, на самом деле знаю, что здесь кто-то наблюдает за мной. Быстро поворачиваюсь, проверяя, что происходит слева и справа от меня, все охвачены эйфорией, которую подарила им эта вечеринка.
Кто-то выдувает облако дыма мне в лицо, заставляя меня закашляться, я машу рукой, чтобы убрать его из поля зрения.
Я испуганно вздрагиваю, сердце уходит в пятки. В свете стробоскопа мелькают неясные очертания его лица. В одну секунду он там, а в следующую — темнота.
Он предстает передо мной по частям, как пазл.
Его широкие плечи обтягивает черная кожаная куртка, белая футболка плотно облегает грудь, натягиваясь на тугие мышцы. Идеальное тело пловца. Высокое, стройное, сужающееся к талии. Опустив одну руку вдоль тела, он подпирает ногой стену. Длинные ноги обтянуты темными потертыми джинсами — стандарт для парней из колледжа, за исключением висящей у него на поясе цепочки с бумажником, и это заставляет мои легкие пульсировать от адреналина.
От меня до него не менее двадцати человек, они окружают его с двух сторон, но он все равно выделяется. Я не двигаюсь, продолжая собирать его по кусочкам. Мой рот начинает наполняться слюной, руки сильно потеют, а в животе что-то клокочет.
Дым от его сигареты создает завесу тайны вокруг его лица, стробоскоп урывками освещает его. Я улавливаю выступающие вены на его властных руках, слишком большие пальцы, украшенные серебряными кольцами.
Бессознательно вздрагиваю: на костяшках его пальцев запеклись следы крови. Недавно он кому-то набил ими лицо, и я не знаю, возбуждает меня это или пугает. Он защищался? Или просто жестокий по натуре?
Мне очень интересно. Моя любопытная сущность хочет большего. Больше, чем то, что мне видно. Это было до тех пор, пока я не начала собирать воедино части его лица. Биение в моем животе замедляется, переползая между ног.
Я напрягаюсь, резко прикусив язык.
Суровый хмурый взгляд, украшающий его ангельское лицо, лишает меня воздуха. Как такой красивый человек может выглядеть таким жестоким, ума не приложу. Я всегда была хороша в математике, углах, точках и числах.
Все в нем безупречно пропорциональное. Симметричное, резкое и интенсивное.
Темные волосы цвета оникса. Темные глаза, похожие на кусочки лакрицы, достаточно сладкие, чтобы их съесть, и достаточно терпкие, чтобы вызвать тошноту. Это не тот случай, когда вы думаете, что кто-то смотрит на вас, но на самом деле он таращится куда-то в другое место.
Его взгляд не оставляет сомнений. Он смотрит на меня.
Но меня пугает оттенок его сердца. Такой ужасающий черный цвет окружает бьющийся у него в груди орган, бесконечно перерабатывающий кровь. Из-за этого я задумываюсь, если его разрезать, не будет ли его кровь багровой?
Низ живота дрожит от ужаса и желания. В его внешности чувствуется манящее меня притяжение. Но я ощущаю идущие от него флюиды, как брошенный в тихий пруд камень. Он наполнен шумом, анархией, олицетворением насилия, и это задевает во мне аккорд, который давно не вырывался.
Страх.
Горячий страх, который кипит в моем горле, разъедает кожу и вызывает внезапную потребность бежать, далеко, далеко от него.
В то время как мой мозг работает в режиме повышенной готовности, крича, что нужно уходить и уносить ноги.
Мое тело реагирует совершенно иначе. Оно отказывается покинуть его пристальный взгляд. Внешняя часть меня замирает. Но внутри все гудит. Чувство, ожившее между ног, усиливается, потому что в неприятностях есть что-то такое, что я всегда любила.
Когда свет стробоскопа на долю секунды меркнет, вновь осветив комнату, он уже не опирается на стену. Теперь он уже на несколько шагов ближе ко мне.
В одну секунду он там, в другую — нет, только чтобы снова появиться еще на дюйм ближе ко мне.
Он хищник, который ищет, чем бы поживиться. Что-то, во что он мог впиться зубами и разодрать на куски, разжигая свою потребность в охоте и утоляя голод.
Я обхватываю рукой запястье, впиваясь ногтями в мягкую плоть руки. Заставляю себя оставаться на месте. Мне нужно увидеть, что произойдет.
Что он будет делать.
Еще одна вспышка света, а затем я чувствую его в своем пространстве.
Он очень близко ко мне. Всасывает весь мой кислород. Оглядывает мое тело. Еще один шаг вперед, еще один дюйм, и я смогу прикоснуться к нему. Почувствовать его запах. Ощутить его присутствие в десятикратном размере.
Словно почувствовав это, он проводит языком по клыкам и опускает голову, напрягая челюсть. Его глаза манят меня, вызывая желание показать ему что-то… особенное.
Он знает, что я нервничаю. Готов к тому, что я повернусь и побегу. Думаю, какая-то его часть хочет догнать меня, хочет, чтобы я попыталась убежать, чтобы волк в нем мог выследить меня.
Темнота окутывает меня еще на секунду, я задерживаю дыхание, готовая столкнуться с последствиями своего решения. Готовясь к любым разрушениям, которые он хочет мне устроить, готовясь увидеть, как его лицо озарится чем-то вроде удивления от того, что я осталась на месте.
На миллисекунду я чувствую запах чего-то пряного и теплого. Чувствую его близость, даже слышу, как его дыхание опаляет мое лицо.
Я закрываю глаза, теряясь в секундах перед его атакой.
— Брайар!
Голос Лиры пробивается сквозь дымку, и я открываю глаза, понимая, что таинственный мужчина исчез, растворился в толпе, не сказав ни слова.
— Эй, ты знаешь… — замолкаю я, зная, что Лира полна знаний о людях, которые здесь живут, но как мне объяснить, что это был за человек?
Высокий? Горячий? Когда он смотрит на тебя, тебе кажется, что он может съесть тебя живьем? Она решит, что я сошла с ума.
— Знаю кого? — кричит она, сводя в беспокойстве брови.
Я еще раз оглядываюсь вокруг себя, пытаясь уловить хотя бы проблеск его кожаной куртки или серебряных колец.
И разочаровываюсь.
— Никто, это был никто. Пойдем, давай выбираться отсюда.
Алистер
— Ну, ты получил свою дозу, Алистер? Я не знал, что ты из тех, кто только наблюдает. Я все ждал, когда же ты набросишься, но ты подвел меня, приятель. Я был готов к шоу.
Я спускаюсь по ступенькам парадного входа, прикуривая сигарету. Дым обжигает мою грудь, уничтожая все хорошее, что там осталось.
— Не хватает действий, идеальный? Хочешь получить удовольствие, наблюдая за мной? Тебе стоит только попросить, Тэтч, и я тебе разрешу.
Он пристально смотрит на меня. Медленно поднимает средний палец, рубиновый драгоценный камень с его фамильной печаткой отражается в ночи.
— Подвинься, сладкий, — я открываю водительскую дверь, саркастически улыбаясь.
— Это моя машина!
— А ты водишь ее так, будто старик с катарактой. А теперь подвинься, блядь.
Он скрежещет зубами, переваливаясь через среднюю консоль и перебираясь на пассажирское сиденье. Поправляет свой костюм-тройку. Я ненавижу эту машину. Ламборджини Хуракан один из лучших на рынке, в фирменном цвете Тэтчера. Темно-красном. Но даже я могу понять, что этой машиной нужно управлять правильно, и превышение скорости на десять километров — это не то.
— Пристегнись, дорогой. Не хочу, чтобы ты поранился.
Я чувствую на себе его пристальный взгляд, когда включаю передачу, агрессивно нажимаю на педаль газа, громко взвизгнув шинами.
— Сломаешь — купишь новую, — фыркает Тэтчер, когда мы выезжаем с подъездной дорожки и направляемся по адресу, который нам прислал Рук.
Правой рукой он держится за боковую ручку двери, это незаметно, большинство даже не увидит, как его и без того бледная рука становится еще бледнее, с силой хватаясь за ручку.
Вот только я знаю, что единственное, с чем Тэтчер не может смириться, — отсутствие контроля.
— Да? На какие деньги? Думаешь, я смогу выложить за это двести тысяч?
— Не скромничай, Алистер. Мы все знаем, что у тебя денег больше, чем у Бога. Одно из преимуществ того, что твоя фамилия известна всему городу.
Мои руки крепко сжимают руль. Мой внутренний зверь просыпается, он делает это всякий раз, когда заходит речь о деньгах моей семьи. И вообще о моей семье.
— Это не мои деньги. Это их деньги.
Тэтчер расслабляется в своем кресле, со вздохом кладет голову на подголовник.
— Как скажешь, Али. Как скажешь.
Поездка проходит быстро, эта машина с легкостью скользит по асфальту. Вскоре я поворачиваю машину на грязную подъездную дорожку. Старый шаткий почтовый ящик указывает на дом.
Я вижу огонь еще до того, как мы подъезжаем к дому, оранжевое зарево между деревьями трещит и разгорается.
— Я убью его, блядь, — со стоном произношу я, проводя рукой по волосам, от волнения у меня дрожат руки.
Машина останавливается после того, как мы паркуемся в нескольких футах от пылающего трейлера. Я быстро выпрыгиваю из машины, видя нависшего над коленопреклоненным телом Сайласа с деревянной бейсбольной битой в руках.
— Где ты, блядь, был? — приближаясь ко мне, шипит Рук, всем телом излучая гнев.
— Да, почему мы так долго добирались сюда, Али? Ты ни на кого не отвлекался? — хитро спрашивает Тэтчер. У него есть склонность задавать вопросы, на которые он уже знает ответы. Они подстегивают его чудовищное эго.
Я толкаю Рука в грудь, прежде чем он успевает подойти ко мне, и тычу в него пальцем:
— Я сказал тебе ждать. Я же говорил тебе, что в худшем случае ты можешь поджечь его, но не раньше, чем я приду сюда.
Анархист в нем отказывается отступать, не говоря уже о том, чтобы признать, что его поступок был безрассудным. Мне следовало бы лучше знать, чем позволить ему взять на себя инициативу в этом деле. Рук так же непредсказуем, как ревущее пламя позади нас.
Я отвлекся. Это моя вина, что я не оказался здесь раньше.
Отвлечения делают тебя слабым. Делают глупым, а я не такой.
Сегодня вечером я позволил себе быть и тем, и другим.
Обычно я не люблю вечеринки. Сегодня я пошел, потому что нам нужно было присмотреть за Нейтом. Дождаться, пока он уйдет. До этого ходил только тогда, когда у нас был план устроить хаос, напугать людей, подраться с кем-то, сжечь что-то, испортить всем веселье. Я никогда не хожу на настоящую вечеринку. Однако эта вечеринка в Холлоу Хайтс оказалась… интересной.
Мне следовало сосредоточиться на поставленной задаче. Сейчас многое было поставлено на карту, но вместо этого я остановился, чтобы посмотреть на нее.
На ту, которая не отводила взгляд от моих глаз, даже когда мое присутствие начало ее пугать. Ее ангельское личико светилось в темноте, отражаясь от стробоскопов. Я не мог как следует ее разглядеть, не знал, то ли ее волосы каштановые, то ли это тот тёмный оттенок блонда, к которому я, казалось, питал слабость.
Не думаю, что это имеет значение.
Внутри нее было что-то более интересное, чем ее внешность. То, как она не убегала от меня. Она не позволяла своему страху одолеть ее. Нет, ей было любопытно. Она позволила своему любопытству победить и хотела увидеть, что я буду делать.
Мой член дернулся.
Интересно, как далеко она позволит мне зайти, прежде чем запросит о пощаде.
— Ты не босс мне, Колдуэлл. Если я хочу поджечь эту дыру, потому что считаю, что это лучший способ защитить нас, то я, блядь, так и сделаю.
— Осторожнее, Рук, — предупреждаю его я.
— Или что? Ты меня ударишь? — поднимает он бровь. — Давай, я уверен, что выдержу, — дразнит меня он.
Но это не спарринг в моем подвале, как обычно, где я выпускаю свой гнев, а ему нужна боль. Я прямо сейчас оторву ему яйца и полу их на полку в моей гребаной спальне.
— Дамы, у нас сейчас есть более насущные дела. Уберите свои члены, вы неадекватны по сравнению со мной, давайте пока сосредоточимся на том, чтобы не умереть или не попасть в тюрьму.
Тэтчер хлопает нас по плечам, протискивается между нами и идет к Сайласу. Он знает, что это не повод для беспокойства, потому что это все равно, что братья спорят из-за последнего куска пирога.
— Ты хотя бы замел следы? — спрашиваю я Рука, пока мы смотрим вслед Тэтчеру.
Он бросает на меня косой взгляд.
— Я не любитель. Сломал лампочку в духовке, включил ее на высокую температуру, прошло десять минут, прежде чем она взорвалась. Тем не менее, мы должны сделать это быстро, у него лаборатория в спальне, и я слышал, что мет легко воспламеняется.
Черт побери.
— Бей! — воет Тэтчер, как волк в полнолуние.
Сайлас выпрямляется, как будто он бьется за титул чемпиона мира. Отклонив деревянную биту назад, он бьет ею, качнув бедрами и верхней частью тела. Грохот, сопровождаемый звуком, похожим на хрустящий рис, электризует ночь.
Очевидно, Сайласу надоело просто наблюдать за всем нашим весельем.
По верам проносится заряд возбуждения, член снова дергается. Сегодняшний вечер полон вещей, которые, очевидно, заставляют меня двигаться.
— Кто он? И что мы знаем?
— Нейт Роббинс, самопровозглашенный Король конфет. Продает все, от травки до героина. Единственный человек в городе, у которого можно купить экстази с короной, — говорит Рук. — Хотя он ничего не говорит о том, от кого это получает. Это обычная реакция, остановись, не убивай меня.
Я смотрю на пылающий трейлер, вся левая сторона охвачена оранжевым огнем, быстро продвигающимся к задней части. Я не заинтересован в том, чтобы сгореть сегодня дотла. Так что нам нужно закругляться.
К счастью для нас, это уединенное место. На участке земли, окруженном высокими деревьями, в милях от всех остальных. Идеальное место для совершения убийства.
Завывает ветер, совы ухают в ветвях, и я чувствую запах приближающегося дождя. В воздухе витает запах приближающейся грозы.
Нейт едва сидит на коленях, и если Сайлас умен, а я знаю, что он умен, то первым делом отбил ему ноги. Грязь покрывает одежду Нейта, кровь капает с его лица, что говорит о глубоких ранах.
Я сомневаюсь, что он сможет выйти из этого состояния, если мы позволим ему прожить так долго.
Нейт хрипит от боли. Я знал, что его будет немного сложнее расколоть, чем доктора Говарда. Нейт преступник, он потеряет больше, если скажет правду.
— Я не скажу вам, придурки, ни хрена! — сплевывает он слюну и кровь на землю перед собой.
— Как героически, — ворчит Тэтчер.
У нас нет времени возиться с этим парнем, не то, что с Говардом. Время идет, и нам нужны ответы.
Хрустнув шеей, я хватаю Нейта за засаленные волосы. Сайлас хорошо поработал над ним, из открытых ран сочится кровь, и уже появились синяки.
— Тэтчер, дай мне свой нож. — Я протягиваю к нему руку, затем ощущаю на пальцах прохладный металл швейцарской армии.
Щелкаю, чтобы лезвие легко открылось, зацепляю его уже открытую рану, приподнимая кожу, разрывая связки и нервы. Это очень болезненно, и никогда бы я не хотел испытать этого на себе.
— Сукин сын!!! — плачет Нейт, я чувствую его теплые слезы на тыльной стороне моей руки, пока держу его за загривок. Каждая кость, по которой ударил Сайлас, вероятно, сломана или раздроблена. Они отдают болезненным ощущением при каждом его движении.
Я не могу представить, какую боль он испытывает.
— Я бы не стал снова лгать, Нейт. Расскажи мне об Экстази.
— Черт побери! Черт! ПОМОГИТЕ МНЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ! — воет он в ночи, как банши.
Закатив глаза, я еще сильнее оттягиваю кожу, приподнимаю и вдавливаю кончик лезвия в ткань под ней. Чувствую, как лезвие задевает его скулу, и начинаю возить взад-вперед.
— Кричи, как сраная киска, сколько хочешь, Нейт. Здесь тебя никто не услышит. Никто не спасет тебя от этого, — закипаю я.
— Блядь, хорошо! — стонет он, плачет, как маленький ребенок. Я его не виню. — Я скажу, пожалуйста, я скажу!
Я шлепаю его по другой части лица:
— Самый умный ход, который ты когда-либо делал, Нейт.
— Я получаю свой товар от помощника учителя в Холлоу Хайтс. Зовут Крис. Это хороший продукт, единственный парень, который делает его в штате. Я просто, я… — Он замолкает.
— А-а-а, продолжай, Король конфеток, — добавляю я, покачивая ножом перед его лицом.
— Я просто помечаю его своим символом, ясно?! Чтобы люди думали, что это я делаю это дерьмо. Я встречаю парня на парковке Тилли по субботам, он водит белый Вольво. Это все, что я, блядь, знаю, клянусь.
— Помощник учителя? Ты, блядь, шутишь, — вздыхает Рук.
Я бросаю Нейта на землю, он ударяется об нее с глухим стуком. Окна внутри дома разлетаются вдребезги, слышимый взрыв отражается от стен. Огонь шипит и гогочет, предупреждая нас о своей ярости.
Я вскидываю руку, чтобы защитить лицо от волны жара. Нам нужно уходить. Сейчас же.
Оставить Нейта здесь, не боясь, что он заговорит или умрет, в любом случае теперь он не сможет нас тронуть. Нейт наркоторговец, а мы — четверо сыновей самых известных семей в этой гребаной дыре.
Я бегу к машине Тэтчера и быстро прокалываю ножом шины Нейта, тем самым усложняя ему путь к помощи.
— Неужели все в этом гребаном городе замешаны? Кто следующий, гребаные священники? — бормочет Рук и поворачивается ко мне, закинув сумку за спину и держа в руке шлем.
Я бросаю взгляд на Сайласа, он смотрит на пламя, которое с каждой секундой поднимается все выше и выше. Он погружен в свои мысли, и мне интересно, не видит ли он что-то еще, кроме пламени. Интересно, голоса это, или ему мерещатся люди, танцующие в огне.
Интересно, видит ли он ее?
В моих глазах вспыхивает красный цвет, и я понимаю, что не могу ничего сделать, кроме как смотреть на его боль. Не могу ему помочь, во всяком случае, пока. Но могу расправиться с теми, кто причастен к ее смерти. Я не в силах вернуть ее, но могу отомстить за нее.
Ради Сайласа.
Я перевожу взгляд на Рука:
— Если это так…
Извержение сотрясает землю, порыв горячего ветра обрушивается на всех нас. Нейт кричит, огонь, вероятно, распространился за пределы дома и подбирается к нему.
— Тогда мы будем смотреть, как весь город сгорит из-за этой ошибки. Ради Роуз.