И помчалась вперёд. А мне ничего не оставалось, как пойти за ней вслед.
Ну, не кричать же ей в спину, что я не Майский и ошибочка вышла?
Глава 10
Он сидел за столом — большой и грузный. Волосы коротко стрижены под ёжик — соль с перцем. Руки большие. Пальцы-сосиски, поросшие волосками. Ногти гладкие и чистые. Смотрел на меня из-подо лба.
— Присаживайтесь…
— Илья Эдуардович, — представился я.
— Присаживайтесь, Илья Эдуардович, есть разговор.
В пальцах он крутил ручку, а я думал не о том. Представлял, как вот этими руками он трогал Анну. Идиотизм чистой воды.
— Есть проблема, — сверлил он меня глубоко посаженными глазами. — Ваша жена, Анна Романовна, правда, всё отрицает, но налицо очевидные факты. У неё сотрясение головного мозга и характерные гематомы на теле, которые указывают на насилие. Я не первый день работаю и в басни, что это бытовые травмы, не верю. Ей нужно хорошее лечение и покой. А по-хорошему, сообщить куда надо.
Я, конечно, не Майский, за которого меня ошибочно приняли, и, возможно, нужно посоветовать доктору так и поступить, чтобы её муж поостерёгся руки распускать. Но вместо этого я открыл рот и кошелёк.
— Спасибо большое за беспокойство. Я заберу Анну в клинику. Мы с ней сами разберёмся.
Доктор и без того не выглядел ягнёнком, а тут набычился так, будто я матадор с мулетой в руках. Ещё секунда — и кинется.
— Заберите деньги, — прорычал он. — Я б таким, как вы, руки отрывал!
Видимо, у него это личное. К таким, как Майский. Впрочем, как и у меня. Но я в его глазах подонок, а поэтому решил доиграть роль до конца.
— Всего хорошего. Благодарю за помощь. А деньги можете выкинуть или пожертвовать на благотворительность. Или прикупить что-нибудь для своей больницы. Это уже на ваше усмотрение.
В коридоре я сделал звонок. Затем отыскал Анну.
— Уходим, — кивнул я ей и получил полный облегчения и благодарности взгляд.
Зря. Она ещё не в курсе, что я уже всё решил.
— Спасибо большое, — бормотала она. — У меня уроки, дети. И сказали, что ничего страшного нет. И простите, что пришлось со мной возиться. Это вовсе не обязательно. И лингафонный кабинет…
Я закатил глаза. Боже, дай мне сил. Она всё же дура. Ну, из разряда — с придурью и лёгким налётом святости. Ангел, которому уже сломали крылья, а он всё смотрит в небо и пытается взлететь.
Я остановился резко. Она не успела притормозить и уткнулась лицом в мою спину.
Молния на вылет. Разряд тока в штанах.
Да, это химия. И можно не повторять эту слово бесконечно, но я ничего не мог поделать,
Есть моменты, когда я не успевал контролировать ни мысли, ни реакции тела. Хотя это, наверное, и не поддаётся дрессировке, сколько ни старайся.
— Послушайте, Анна, — обернулся я к ней. — Давайте вы помолчите. Я решу вопрос с лингафонным кабинетом. Я сказал вам «да». А если я дал положительный ответ, значит я сделаю. Я в состоянии самостоятельно найти спецификацию, которая соответствует нормам. Быстрее было бы, если б вы принесли готовую, а не пришли со словами, что вам нужен «хороший высококлассный лингафонный кабинет».
— Извините, — быстро вклинилась она, будто я вынуждал её вечно мне кланяться.
— Что касается всего остального… Сейчас я отвезу вас в клинику, где вы пройдёте обследование и получите лечение.
— Не надо… — попятилась она, но я успел схватить её за руку и направить к выходу.
Мне до чёртиков надоел весь этот балаган.
— Илья Эдуардович, — открыл рот Анатоль, как только услышал, куда мы направляемся.
Он мой друг. И не на людях общаемся на «ты» и по именам, без лишних реверансов. Но сейчас он на службе, а поэтому мне не нужно, чтобы он смотрел на меня предупреждающе.
— Все аргументы и возражения — в письменном виде, в трёх экземплярах, — осадил я его.
Это стоп-фраза, которая означает: заткнись, работай, не возражай.
И Анатоль заткнулся, только зыркал на Анну недобро. Он помнил её и не догонял, почему она снова в поле моего зрения.
— Пожалуйста, довезите меня до метро или стоянки такси, — кажется, есть люди, которые ещё не в курсе, что спорить со мной — себе дороже.
— Анна Романовна, я хочу, чтобы вы уяснили одну простую вещь. Если я сказал «да», значит сделаю. Думаю, вы это уже поняли. Если я сказал «нет», я не терплю, чтобы мне возражали. По-вашему не будет. И прекратите дуру валять.
— Вы сами себе противоречите. В прошлый раз вы сказали «нет», а потом передумали.
— Вы слышали моё «нет»? — приподнял я бровь. — Я не страдаю провалами в памяти. Я сказал, что мне это неинтересно.
А ещё я спросил, что она готова дать взамен. Это я тоже очень хорошо помнил.
— Если вы беспокоитесь о счёте в клинике, то не стоит, — получилось с сарказмом и холодно. — А если очень беспокоитесь и очень горды, могу отправить его вашему мужу.
Она промолчала. Я смотрел на её тонкий профиль и злился. Не на неё. На всю ситуацию в целом. На слив информации, на Лесновского, чёрт бы его подрал. На ублюдка Майского. На то, что захотел увидеть Анну, а теперь вольно или невольно втянут в её семейную трагедию и всю эту возню вокруг упрямой девушки, что не умела быть покорной куклой.
Со мной не хотела. От мужа она терпела куда больше, чем словесные перепалки. И сейчас невольно его выгораживала. Не жаловалась. Не плакала на плече. Не рассказывала, как она несчастна.
А может, именно это в ней подкупало. Некое сочетание правильности, интеллигентности и твёрдости, что сквозила через все её «простите-извините».
Но в то же время она кому-то позволяла собой помыкать. Вряд ли она по своей инициативе пошла выбивать этот проклятый лингафонный кабинет.
В ней не чувствовалось ни бойкости, ни деловой хватки, ни умения выгрызть из горла желаемое. Не важно, для себя или для «родины».
Я не питал тёплых чувств к родной школе. У меня остались не самые лучшие воспоминания о школьных днях. Вряд ли что-то там изменилось, хоть и прошли годы. Ну, разве что образование держалось вот на таких, как Анна Майская, которая даже с сотрясением мозга думала не о себе, а о детях, уроках, о дурацком кабинете.
И да, я и другое помнил. Что это нужно не ей, а детям. Для себя она бы ни за что не пошла ни клянчить, ни унижаться. Даже если б осталась с голой задницей, как макака.
Для того, чтобы это увидеть, не нужно быть провидцем. Она на ладони. И я жалел, что не мог присвоить её себе хоть на время.
Такие, как она, мужьям не изменяют.