В машине мы с Рейнером молчали. Наверное, потому что и так всё сказано. Им. Я же не хотела делиться своими проблемами.
Не с посторонним мужчиной, с которым меня столкнул случай. Мы бы, наверное, никогда не пересеклись, если бы не Анаконда. И оттого, что он со мной возился, я чувствовала себя не в своей тарелке.
— Вы здесь живёте? — приподнял он удивлённо бровь и неверяще посмотрел на дом, в котором Машка квартиру снимала.
Ну, да. Это не элитная постройка и не новомодный респектабельный район. Возможно, подвези он меня домой, то не задал бы неудобный вопрос. Но я возвращалась не к себе, не в свою квартиру.
— Да, — ответила коротко. — Спасибо вам за всё, Илья Эдуардович. И простите, что оторвала вас от дел. Я не хотела. Так вышло.
— Перестаньте уже передо мной расшаркиваться! — разозлился он. — Всего хорошего, Анна Романовна. Я вам позвоню. По поводу лингафонного кабинета, естественно, — добавил он с сарказмом, наверное, заметив моё замешательство.
В этот раз всё было по-другому. Его телохранитель — этот татуированный бугай с кольцами во всех местах — распахнул передо мной дверцу авто и подал руку. Довёл до подъезда, будто я сама не могла дойти.
Я уже вошла внутрь, а машина Рейнера всё стояла. Я видела её, когда поднималась по лестнице.
Наверное, не верил. Возможно, ждал, что я выйду, крадучись, наружу, чтобы добраться домой в одиночку.
Но его ждало разочарование. Я не лгала. И мечтала лишь об одном: добраться до кровати.
К сожалению, мечтам моим не суждено было сбыться. На коврике возле Машкиной двери сидел Вадим.
Дикое, несуразное зрелище. Мой Вадим, в дорогом костюме — и протирает пыльный коврик на лестничной площадке, где бог его знает сколько не убиралось.
Вадим, который носил белые носки и футболки, каждый день менял рубашки и был достаточно брезгливым.
— Аня, — вскочил он на ноги, как только меня увидел.
А я снова впала в ступор. Не знаю. Наверное, по пальцам можно пересчитать, сколько раз он меня называл уменьшительным именем.
— А я вот тут… тебя жду, — обвёл он взглядом грязный пол.
Вид у него несчастный-несчастный. Как у бездомного пса. Так и хочется пожалеть. И в груди защемило.
Он же свой. Родной. Пять лет бок-о-бок. Мы ведь всегда везде вместе. В отпуск. На выходных. Почти никогда не расставались.
— Не стоило приходить, Вадим, — произнесла я. — Всё, что мог, ты сказал вчера. И всё, что мог, сделал.
Он протянул ко мне руку, и я отшатнулась.
— Не прикасайся ко мне, пожалуйста!
Рука его упала плетью вдоль тела.
Высокий. Красивый. Мужественный. Что греха таить: на него всегда засматривались женщины. Но я даже в страшном сне не могла подумать, что однажды он поступит с нами так, как вчера.
Да что там. Надо честно смотреть на вещи. И трезво. Скорее всего, весь наш брак — фарс. Он изменял мне. Пар спускал, по его определению. Ведь я не смогла ему дать того, чего он хотел на самом деле.
— Я знаю. Я виноват. Ну, прости меня, пожалуйста.
Он смотрел на меня умоляюще. Трогательные бровки домиком. Я так любила их касаться когда-то… В другой жизни. В нашей общей жизни, которая треснула и развалилась пополам. Я здесь. Вадим — в другой вселенной.
Кажется, он моё молчание принял за колебание. Опять протянул руки, и снова я сделала шаг назад.
— Где ты была? Я ждал тебя в гимназии. А потом поехал сюда. Слишком долго ждал. Где ты была?
Кажется, это уже допрос.
— Я не спрашиваю, где был ты и что делал, Вадим.
— Впустишь? — кивнул он на дверь.
— Прости, но нет, — покачала я головой и снова почувствовала дурноту.
— Хорошо, я приду завтра. Встречу тебя с работы.
— Нет, Вадим.
— Да, Анна. Я знаю: тебе нужно отойти, подумать. Мы на эмоциях наговорили друг другу всякого.
Ты наговорил. И сделал мне больно. Не только физически. В душе у меня — ад. Но выяснять отношения на лестничной площадке в чужом доме не лучшая идея. Поэтому я промолчала.
— Не надо. У меня… больничный. Завтра в школе меня не будет, — призналась нехотя.
— Ты заболела? — в глазах у Вадима неподдельная тревога.
Он всегда был заботливым. Однажды просидел у моей постели двое суток, когда у меня температура не спадала. Сам делал компрессы и менял постельное бельё.
Как, оказывается, много хороших воспоминаний…
А теперь всё это перечёркнуто его неверностью.
— Мне стало плохо, и я попала в больницу. Сотрясение мозга. Лёгкое. Показан постельный режим.
— Ты упала? Ударилась? Что, Аня?!
И снова эта тревога, почти паника.
А потом он понял. Наверное, я слишком красноречиво молчала.
Виновато повесил голову. Посмотрел на меня умоляюще.
— Я не хотел, правда, — судорожно дёрнулся его кадык. — Я… не понимал, что делал. Это на эмоциях. Я никогда… ты же знаешь.
Да. Никогда. До вчерашнего дня.
— Прости, прости, прости, — он всё же схватил мои руки, покрывал их отчаянными поцелуями.