Тем более, что он сам озвучил всё напрямик. Без лишних заворотов.
Я видела его взгляд — мужской, заинтересованный. Не липкий, не жадный, не похотливый. Но это однозначно не была любовь к ближнему или святое сострадание.
Мне не нравилось, что он мною командовал. Я знала, что ведомая и невольно поддавалась его приказам. У нас с Вадимом была похожая схема взаимоотношений: он старше, опытнее, матёрее.
Мне это не мешало. Я легко шла на компромиссы и безболезненно воспринимала, что почти все решения принимал он. В разумных пределах.
Там, где я считала нужным, отстаивала свои интересы. Например, работу и дружбу с Машей. Ну, или как сейчас, не склонна была простить Вадиму измену.
Но больше я не хотела, чтобы кто-то распоряжался моей жизнью, диктовал, что мне делать. Не подавлял, не манипулировал, не вынуждал делиться тем, о чём я не хотела говорить.
— Приехали, — прервал мои размышления Рейнер.
В этот раз он успел. Открыл дверцу с моей стороны и подал руку, помогая выбраться из салона авто.
У него большие и тёплые ладони. От них, как и от самого Рейнера, веяло какой-то монументальной надежностью, несмотря на то, что сам Илья Эдуардович — нагромождение контрастов.
Таких, как Рейнер, не просчитать. Не угадать наперёд, о чём он думает или что сделает через секунду. И я не хотела бы тонуть в водах его чересчур бурной реки.
Я и так еле выкарабкалась. А точнее — ещё вишу в воздухе, как поникший парус в штиль. Ни туда и ни сюда. И мне совершенно не нужны никакие отношения с мужчиной. Даже дружеские.
— До свидания, Илья Эдуардович, — кивнула ему и забрала руку из тёплой ладони.
— До встречи, Анна, — ответил он.
И пока я собиралась с духом сказать ему, что не нужно никаких встреч, его и след простыл. Уехал точно так же, как и появился — внезапно.
Никаких пауз. Никаких намёков. Только уверенность в том, что будет так, как он решил.
И я поплелась к подъезду. У меня оставалось несколько минут, чтобы подготовиться ко встрече со свекровью, которая — я была уверена — сейчас свернёт мне всю кровь и медленно высосет её через трубочку.
Лариса Сергеевна любила пунктуальность. Она появилась ровно в то время, на которое договаривалась.
Позвонила уверенным сигналом. Чтобы никто не сомневался: за порогом стоит она.
— Добрый день, Анна, — шагнула она в Машкину квартиру поступью королевы, как только я открыла дверь. Не спрашивая, естественно, можно ли войти.
— Чаю? — предложила я из вежливости и получила царственный кивок.
— Не откажусь, пожалуй.
Она шла и разглядывала квартиру с холодным интересом. Я бы не удивилась, если б она достала кружевной платок и приложила к носу. Весь вид её говорил, что ей здесь не нравится.
Пока я ставила чайник на плиту, свекровь сидела на стуле и следила за мной взглядом очковой змеи — не мигая.
— Вот что, — сказала она, когда я поставила перед ней чашку с чаем, — присядь-ка.
Приказы, сплошные приказы. Но я села, конечно.
— Я знаю, что случилось, — сверлила она меня взглядом. К чаю и не прикасалась.
Пар вился над чашкой, размывая и так неидеальные черты лица.
Я впервые задумалась, на кого похож Вадим. Явно не на неё. Попыталась вспомнить, видела ли хоть раз фотографию его отца. Вспомнить не могла.
Он умер задолго до моего появления в жизни Вадима. И я о нём почти ничего не слышала. Ни плохого. Ни хорошего. Свекровь лишь изредка подчёркивала, что у них — идеальная семья. В отличие от моей — читалось между строк.
— И ты поступила, может, правильно, но неразумно, на эмоциях.
Я посмотрела на неё с удивлением.
— Вы считаете, что неразумно — уйти от человека, который тебя предал да ещё ударил?
Свекровь выпрямила спину.
— Я знаю. Это сложно. Узнать. Принять. Но Вадим не самый плохой человек на земле. К тому же — не тот мужчина, которого бросают лишь потому, что он оказался неидеальным.
— В вас сейчас говорит мать. Вы склонны его прощать. Я нет. Не в этом случае.
— Послушай меня, деточка, — наклонилась она вперёд. Так, что её грудь легла на край стола, — я пришла сюда потому, что ты совершаешь ошибку. А сын мой страдает. Будь моя воля — этот бы разговор не состоялся. А будь он умнее, послушался бы мать, когда я говорила ему не жениться так рано.
У меня глаза на лоб полезли.
— В двадцать восемь жениться — это рано, на ваш взгляд?
— Для мужчины — да, — уверенно кивнула она. — Но не о том речь сейчас.
— А о чём?
Не удивительно, что она его выгораживала. Удивительно, что пришла зачем-то беседовать со мной. Ведь я ей никогда не нравилась, и она не особо это скрывала. Да и сейчас не пыталась.
— О том, что вы семья. А семью нужно сохранять любыми способами, беречь и лелеять то, что у тебя есть и ещё будет. Жизнь длинная. И если каждый раз за любой проступок бегать из дома, то что оно в итоге будет? Вадим не пропадёт. А ты останешься одна, никому не нужная, в чужом городе, без средств к существованию.
Я не думала, что глаза мои могут ещё больше вылезти из орбит. Я даже рот открыла от возмущения.
Она что, считает, что я без её Вадички пропаду? Свекровь так расписывала мою никчёмную жизнь, будто видела, как я валяюсь у обочины нищая и бездомная.
— Я же вам никогда не нравилась, — решилась я наконец-то на мужество. Перед глазами почему-то стояло лицо Рейнера. Наверное, это он своими разговорами толкал меня на бунт и смелость. — Вы же сами говорите: Вадим не пропадёт. Радуйтесь: у вас будет более достойная невестка.
— Мои предпочтения не играют роли, — тяжело вздохнула она. — Есть выбор моего сына. Я его уважаю. А он любит тебя, Аня.
Если бы посреди кухни сейчас сверкнула молния, я б и то удивилась меньше. Мне даже в самом чудесном сне не могло присниться, что она способна произнести эти слова.
Глава 22
— Не понимаю, чего вы хотите?