Да и вряд ли то, что могло бы произойти между мной и Рейнером, можно назвать отношениями. Это будет скорее связь. Как у Вадима с его любовницей.
И всё внутри меня противилось этому. Я не готова. И неважно, что и где у меня ёкает.
Глава 29
Через неделю я вернулась на работу. Снова вошла в стены гимназии, чтобы преподавать. Ничего не изменилось за время моего отсутствия. И мир не рухнул. И замена нашлась.
— Ой, Ань, ты лучше не болей больше, ладно? — улыбнулась мне Ася Красникова.
Мы с ней работали на параллелях, по группам. А тут пришлось ей подхватить классы полностью. Для изучения языков, конечно, это не лучший вариант.
А я соскучилась. По шумным школьным коридорам, по детским голосам, по суматохе, звонкам на уроки и перемены. Я словно вернулась домой. В тот дом, где мне рады.
— Ой, Анна Романовна! А мы вас ждали! — скакала вокруг меня на одной ножке Саша Вострикова. В такт ей прыгали очки на носу и коса через плечо. — Без вас так пло-о-охо! — подлизывалась она по-детски, а я чувствовала вину, что бросила их, как беспомощных котят.
К концу дня я не чувствовала ног, но где-то в груди пушисто билось счастье — робкое и нежное.
Странные ощущения, особенно если учесть, что всё это время я искала и не находила никаких радостей. Пыталась, но никак не могла. А тут словно второе дыхание открылось: устала, как собака, а улыбка с лица не сходит.
В конце коридора, у окна, маячит одинокая фигурка. И будто удар в сердце. Петя Самойлов. Тот самый, у которого отец из семьи ушёл.
Живо вспоминается первое сентября. Тогда я ещё не знала, что и меня постигнет та же участь, что и его мать. Как предупреждение. Как метка — воспоминания того дня. Будто специально попался мне на жизненном пути этот мальчик с непростой судьбой и маленькой трагедией.
— Петя? — окликаю я его.
Мальчишка оборачивается. Лицо несчастное, волосы торчком. Его бы давно нужно постричь… Глаза голубые-голубые и ресницы слиплись, будто он плакал. Но слёз не видно. Может, не успели упасть.
— Ты что тут делаешь? Домой давно пора.
У них же уроки закончились почти два часа назад…
— Я… не хочу домой, — судорожно сглатывает он.
— Давай я позвоню маме, — беру его за руку и веду за собой в столовую. Он же голодный.
— Не надо маме, — руку он не вырывает, но чувствую, как напрягается его ладошка.
Беру горячий чай и булочку — больше ничего не осталось. Повариха, тётя Катя, сокрушённо разводит руками.
Петя вначале и не ест, стесняется. Вижу только по глазам — хочет.
— Давай вместе, — делаю я глоток горячего чая. Я ведь тоже ничего не ела. У меня аппетита совершенно не было, пока пыталась выкарабкаться. Ещё и тошнило без конца, особенно первое время.
Я всё же не поверила тестам и сходила к гинекологу. Нет, я не беременная — и это совершенно точно. Во мне привычная пустота, и я не знаю, сможет ли она хоть когда-нибудь наполниться… Есть ли у меня шанс стать матерью вот такого же Пети… Или крохотной девочки.
Петьку наконец-то победил голод — он ест с таким аппетитом, что у меня невольно слёзы на глаза наворачиваются.
— Маме некогда, — болтает он ногой, шумно прихлёбывая горячий чай. — За мной папа обещал заехать. Но у папы работа, я его жду.
Кажется, ему хочется об этом поговорить. И я молчу, не мешаю.
— И вы Сашку не слушайте. Вострикову. Врёт она всё, — как-то по-стариковски смотрит он мне в глаза и вынимает душу своими синими озёрами. — Мой папка не уходил. Ну, то есть… не совсем, — опускает он вихрастую голову и ковыряет вторую булочку пальцем.
Ему всё ещё хочется есть. Но то ли опять на мальчишку накатило, то ли тема такая, что кусок в горло не лезет. У меня самой… и чай застрял, что уж говорить о мальчике, которому волей-неволей пришлось пережить всё это.
И, кажется, я впервые подумала: «Как хорошо, что у нас с Вадимом нет детей». Я не представляла, как ребёнку понять и принять, что папа с мамой разошлись, когда я, взрослая, так переживаю крушение семьи.
У Пети зазвонил телефон.
— Папа! — сияют счастьем его глаза. Он и о булочке забыл, и о чае. А я так и сижу с колом в горле — не продохнуть. — Пап, ты пришёл? — звенит Петин взволнованный голос. — Да-да, я сейчас уже иду! Мы тут в столовой с Анной Романовной чай пьём! Пойдёмте, — протягивает он мне руку, — я вас с папой познакомлю!
И я иду. Теперь он ведёт меня за руку. Не знаю, зачем я это делаю.
По-хорошему, нам нужно познакомиться. Но видеть ещё одного мужчину, что предал семью, — почти невыносимо. И всё же я иду за мальчиком, который теперь бежит вприпрыжку и тянет меня за собой — нетерпеливо, возбуждённо.
— Папа! — бросает на крыльце он и меня, и ранец, что волок во второй руке. Кидается к высокому мужчине, что подхватывает его на руки и прижимает к себе, целует в вихрастую макушку, замирая на миг.
И в это мгновение я понимаю: он любит сына. Ему не всё равно, что происходит с мальчиком. Но это не заставляет меня поменять о нём мнение.
Он хуже Майского. Он предал не просто женщину, с которой делил постель. Он предал ребёнка, сына, что изо всех сил сейчас обнимает его за шею.
Миг прошёл. И Самойлов-старший поднял на меня глаза. Они у него такие же синие, как и у сына. То есть наоборот, конечно.
— Здравствуйте, — делает он шаг вперёд и чуть мешкает, не зная, то ли руку подать мне, то ли что-то другое сделать. — Я папа Пети, Володя. Владимир, гкхм…
— Анна Романовна, — представляюсь холодно. И, конечно же, не подаю ему руки. Имею право.
— Это наша классная, — громко шепчет Петька отцу на ухо.
— Да, я вижу, что классная, — глаза у Самойлова светятся улыбкой. — Ну, беги в машину, Петь, а мы немного поговорим с Анной гкхм… Романовной.
Кажется, я не хочу с ним разговаривать, но придётся. Это часть учительской работы, которую не выбирают.
Петька уходит без сожаления. Он радостно возбуждён. Ещё бы — отец наконец-то соизволил за ним прийти. Два часа спустя после занятий. Самойлов смотрит ему вслед, а затем поворачивается ко мне.
— Я бы хотел знать о нём побольше, — подбирает он тщательно слова. — У нас… непростая ситуация. Мы с женой расстались. И буду вам благодарен, если вы немножко его поддержите. Петя… очень ранимый. И тяжело переживает то, что с нами случилось.
Я настроена против этого статного красивого мужчины. Но он невольно вызывает симпатию. Не знаю почему.
Может, он и неплохой. Местами. Как и Вадим. Но то, что он сделал, вызывает протест. А я не могу, не могу показать своего отношения. Должна быть бесстрастной, не судить.
Не знаю, как найти этот баланс. Не накричать на него, например.
— Пройдёмся немного? — протягивает он раскрытую ладонь. А я не могу, не могу подать свою в ответ.
— Давайте, — принимаю решение и иду вперёд, так и не подав ему руки.