— У меня она не последняя. Далеко не. Так лучше? Ну, и не идёт речь о помощи всем. Это невозможно. А помочь тем, кто рядом, вполне реально. Вы бы сделали это не раздумывая. Я уверен.
— Мне кажется, вы преувеличиваете мои душевные качества.
— Скромность вам к лицу, Анна. И умение преуменьшать собственную значимость — тоже в наличии. Вы определились? — кивнул я на её меню.
— Да, вполне.
Это был очень спокойный ужин. Она меня умиротворяла. Даже беседа на общие темы не напрягала, а наоборот — развязывала узел напряжённости, что не отпускал меня уже которую неделю.
Я бы хотел знать о ней побольше. И поэтому изредка задавал вопросы, подталкивая её к откровенности.
— В какой семье вы выросли?
Не праздный интерес. Часто именно в этом кроется либо слишком много, либо слишком мало. А иногда — чересчур страшно.
— В большой, — эта тема не вызывала в ней плохих эмоций. — У меня и папа, и мама, и трое братьев.
Улыбка её сказала о многом. О теплоте. Любви. Доброте. О благодарности и желании оградить, уберечь от плохого.
— Они не здесь, — добавила она торопливо. — И если бы знали, то помогли бы обязательно. Но я не хочу их беспокоить, понимаете?
Я понимал. И да. Она хотела противостоять всему миру в одиночку.
Отчаянная девочка, способная взять на свои плечи непосильный груз и рухнуть под ним, чтобы погибнуть.
Только я допустить этого не мог. Никак. Она стала мне нужна — эта идеалистка с чистыми глазами. С наивными принципами и верой во всемирную справедливость, которой, как известно, нет и быть не может.
Нужна. Потому что это и мой шанс не заржаветь окончательно. Не потерять остатки того, что ещё не погрязло окончательно в коросте цинизма и равнодушия, жестокости и безразличия к миру и людям, которых я в какой-то момент перестал и чувствовать, и замечать.
Глава 33
Анна
Рейнер больше не касался меня. Не считая того жадного, исступлённого поцелуя в машине, он вёл себя очень корректно и цивилизованно. И, может, именно это расположило к нему ещё больше.
С ним легко. С ним надёжно. Я ощущала его негласную поддержку, и это делало меня сильнее и увереннее.
Я вдруг подумала: он не навязывался. Просто был рядом. И по большей части — невидимо. И это не вызывало во мне отторжения. В Рейнере не чувствовалось святости, однако где-то в глубине души он ассоциировался с ангелом-хранителем, который готов был подхватить меня, если я вдруг оступлюсь, споткнусь и стану падать. Он не даст.
После ресторана он подвёз меня до дома.
— До завтра, Анна.
— У вас плохо с «завтра», — слабо улыбнулась я ему. — Каждый раз ваше «завтра» оказывается чуть раньше положенного.
— Вы путаете, — невозмутимо возразил он. Это мои «до встречи» не совпадают, а с «завтра» мы вполне дружим. Завтра — это скоро, до встречи — не всегда. Пойдёмте, я провожу вас.
— Не надо.
— Надо, Анна, надо. Я знаю, что вы умеете давать отпор, но позвольте вас проводить. Для моего же спокойствия. А то не усну, а завтра буду зевать. Как я, по-вашему, буду выглядеть в глазах восторженной публики?
— Главное, не клюньте носом во время вашей прочувствованной речи на полчаса.
— Мне простят, даже если я захраплю.
Я улыбалась. Наверное, до ушей. Мы стояли возле подъезда, и не хотелось с ним расставаться. Не хотелось оставаться наедине со своими мыслями и проблемами, потому что ещё немного — и он останется здесь, а я поднимусь на последний этаж, окажусь снова в своём немного тоскливом мире, где только я и стены. Но позвать его к себе на кофе я не могла.
— До встречи, Илья.
Так приятно произносить его имя…
— Вот, значит, как? — ударил в спину очень знакомый голос. — Вот, значит, как, да, Анна?
Я обернулась. Вадим стоял, как скала. Взбешённый, напряжённый, словно зверь, готовый кинуться и разорвать.
Я невольно поёжилась, вспомнив, как он меня ударил. Неужели это всегда сидело в нём, а я не видела, не понимала?..
— Из дома убежала. На звонки не отвечаешь. Нашла себе получше объект? Может, это не я тебе изменил, а ты мне? Искала повод и нашла?
Я стояла униженная, раздавленная, почти уничтоженная. Некрасивая сцена разворачивалась у Рейнера на глазах…
— В чём дело, любезный? — холодно поинтересовался он.
Его ладонь решительно коснулась моей руки.
— Аня, отойди, пожалуйста, — обратился он ко мне.
— Не надо, Илья, — почти прошептала я, но он только головой качнул и, не колеблясь, сделал шаг вперёд, оттесняя меня за спину.
— Она моя жена! — заявил Вадим. Голос его звенел от ярости. — Иди отсюда, я со своей женой сам разберусь!
Он толкнул Рейнера в грудь. Тот чуть покачнулся.
— Вадим! Прекрати! — попыталась я вклиниться между ними, но Рейнер не дал.
— Аня, пожалуйста, — прорезался в его голосе такой металл, что я попятилась.
Он вовсе не походил на того мужчину, что хохотал над моими словами, язвил или вёл лёгкую беседу.
Лицо его стало жестким, скулы обострились, а взгляд буквально диктовал: смирись, поступи по-моему.
Не знаю, испугалась ли я. Скорее, да. Но в тот момент я могла действовать только на инстинктах: подчиняться его голосу, не лезть, отойти в сторону.
— Ты откуда такой взялся? — продолжал разоряться и наезжать Вадим.
Я никогда его таким не видела. Он вёл себя… мерзко. Грязно. Задирался, как уличный бандюган, и продолжал толкать Рейнера в грудь. Тот стоял, не сопротивляясь. Но вся его поза говорила не о подчинении, а о готовности дать отпор.