Я подняла глаза. Мы столкнулись взглядами.
Илья молча просил. Спрашивал. Ни одного жеста не сделал, чтобы дать понять… Но я и без того чувствовала, чего он хочет.
Я закрыла глаза и потянулась к нему. Чтобы утешить. Чтобы разделить его боль. Точно так же, как и он ранее вливал в меня свою силу, я хотела немножко помочь ему. Оплакать утрату. Ту, что не уходит, а сидит занозой в сердце.
К счастью, я не теряла близких. Оказывается, я очень богатая. И это не деньги. Это семья, в которой не было потерь, предательства и болезненных разочарований. Как и у всех, у нас бывали не лучшие времена и сложности, которые мы преодолевали вместе.
Илья поцеловал меня. Осторожно, очень нежно его губы коснулись моих.
Чуть крепче стали объятия. Чуть глубже поцелуй.
Он зарылся пальцами в мои распущенные волосы, гладил виски и словно не мог оторваться. А мне так спокойно и волнительно одновременно. Будто я попала под очень прочную крышу, что спасёт меня и от дождя, и от ветра. И вообще — от всех передряг, что ещё не однажды со мной случатся.
Я слышала его низкий стон, что врывался вибрацией прямо в губы. Я чувствовала его возбуждение и не боялась. Не страшно, оказывается.
Почему-то я знала: он ничего не сделает против моей воли. Отступится, если я скажу «нет».
— Красивая, — прошептал Илья и снова нежно большими пальцами погладил мои виски. — Выгони меня, пожалуйста. Нет, не надо, — рассмеялся он, — я уйду сам. Так правильно. А тебе не нужно стоять перед выбором: пожалеть меня, как бездомного пса, или уязвить моё эго. Я не из тех, кто воспринимает это спокойно. До встречи, Ань?
— До встречи, Илья.
Он уходил красиво — с кривой ухмылкой на губах — неизменной фишкой его обаяния. Но глаза его говорили о другом. О нежности. О том, что уходить не хочется, но он сильный, и поэтому не торопит меня, за что я ему была очень благодарна.
— Маш, поговори со мной, — взмолилась, как только подруга ответила на звонок.
— Ты только сразу скажи: у тебя всё хорошо? А то знаю я твою манеру рассказывать с конца, упустив глубокую жопу, куда ты в последнее время повадилась попадать.
— Да, сейчас всё у меня хорошо, — заверила я её, смеясь. — Или нет. Я и сама не знаю.
— Ну, давай тогда всё по порядку.
И я рассказала. Как могла.
— Вот это у тебя фонтан, подруга! — присвистнула Машка. — Как на вулкане! Гейзер в небеса! Что Ваде надавал твой Рейнер — это хорошо. Хоть кто-то сделал так, как он давно выпрашивал. Это ему не к слабой девушке руки протягивать. Что касается всего остального… Ну хороший же мужик, Ань, надо брать, пока в руки даётся.
— Я не могу так, — прикрыла я глаза, — внутри всё перемешалось. Он же мне не нравился, а теперь вроде да. Так бывает?
— Да по-разному бывает, Ань. И качели ещё никто не отменял. Сегодня ненавидишь, завтра любишь. Послезавтра убить готова. Это эмоции, восприятие. Но о человеке много говорят поступки. Он может быть жёстким и властным, а одновременно — нежным и заботливым. Ничего нет противоречащего, поверь. Тут главное не верить в неземную любовь. В то, что долго и счастливо. Может, и надо, но лучше пусть это всё придёт само, а не придумается в голове. Сейчас он однозначно тобой увлечён. Ты ему нравишься. Его к тебе тянет.
— Мне бы в себе разобраться, — вздохнула я, отпивая холодный кофе.
— Разберёшься, — уверенно заявила Машка. — Всё встанет на свои места однажды. Тебе нужно время. Рейнер его тебе дал. Просто живи и не оглядывайся!
И я не оглядывалась. Почти.
Глава 39
Анаконда открыла на меня охоту. Не нападала явно, но постоянно выжидала из-за угла, готовая к броску. Она не простила ни попытки отстоять собственную независимость, ни того, что Рейнер принял мою сторону.
Мелкие придирки сыпались со всех сторон, но я словно их не замечала. Может, это Илья дал особую броню, когда все нападки и укусы почти не трогают, не цепляют. У меня было, чем заняться. У меня хватало, над чем ломать голову.
Я провела родительское собрание — запоздалое, но такое нужное. Ближе познакомилась с родителями своих пятиклашек. Самойлова тоже явилась — мать Пети.
Как его отец-предатель невольно вызывал симпатию, так госпожа Самойлова вызвала во мне стойкое неприятие.
Она явно скучала, постоянно поглядывала на часы и нетерпеливо постукивала ногой, словно подгоняя: «Быстрее, быстрее!», чем раздражала не только меня, но и других родителей.
Она ничем не поинтересовалась, только хлопала густо накрашенными ресницами и без отрыва сидела в телефоне. Судя по виду — переписывалась с кем-то, яростно тыкая в экран холёными пальцами с отличным маникюром.
А с Петей были проблемы. Петя отставал, постоянно опаздывал на уроки и почти не контактировал с одноклассниками. Вид у него был неприкаянный и запущенный. Но при всех я не решилась озвучивать проблемы. Это всё же индивидуально, не на толпу.
— Останьтесь, — попросила я её и поймала недоумённо-хмурый взгляд.
— Вы предвзяты! — оборвала она мои очень осторожные объяснения и снова нетерпеливо топнула ногой в брендовой туфле. — Понабирают тут всяких! И каждый пытается жизни учить! У вас же нет детей? Какое вы право имеете тут мне указывать, как воспитывать сына? У мальчика просто адаптационный период! Всё наладится так или иначе! И вообще всё вот это рассказывайте его отцу, а мне не надо! Я как-нибудь и без ваших поучений проживу! У вас всё? До свидания!
И пошагала, громко цокая каблуками. Я смотрела ей вслед и недоумевала. Не могла понять, в чём дело. Что вызвало в этой молодой женщине такую бурю.
«Ей нелегко», — пыталась я оправдать её поведение. Ставила себя на её место, но всё равно не понимала. Я бы никогда не стала отмахиваться от разговоров о сыне. Никогда не позволила бы себе не прислушаться хоть немного. Ведь это ребёнок. Это ему сложно и тяжело. Разве это не главное? А всё остальное куда меньший имеет вес.
Кое-что прояснилось, когда, как часы, в школу явился господин Самойлов. Тот, что Владимир. Он появился чётко спустя неделю. И ровно, когда закончились у меня уроки. К тому времени он уже забрал Петю — я видела это в окно. Приглядывала за мальчиком, пытаясь хоть как-то ему помочь.
— Пройдёмся? — предложил он, как и в прошлый раз, но руку уже не подавал. И в этот раз он пошёл вперёд, а я за ним.
— Вы на Лёлю не сердитесь, — обернулся он пару минут спустя.
Шёл молча и, казалось, думал о своём. Я не сразу сообразила, кто это — Лёля. Чуть позже до меня дошло: это его жена, Ольга Самойлова. Лёля… Мило, по-домашнему.
— Нам… всем сейчас нелегко. Может, было бы легче, если бы она согласилась отдать Петю. Но она не хочет. И я её понимаю. Он наш сын. Мой и её. А то, что случилось… житейская история. Так бывает.
— Житейская? — не выдержала я. — Предательство — это нормально? Обыденно?
— Да, вы правы, — поёжился он. — Не нормально и не обыденно. Но так получилось. Она встретила другого человека. Не жить же мне с ними третьим лишним?
Вид у меня, наверное, был дурацкий. Я поняла это по глазам Самойлова.
— Вы, конечно, не знали. Или знали не всё. Или не то, да. Лёля всем рассказывает, что это я их бросил. По сути, так и есть, наверное. Я не смог и ушёл. Дал ей возможность жить так, как она хочет. Я не снимаю с себя вины. Наверное, она права: я мало уделял им внимания, всё время в работе. Приоритеты неправильно расставил. Больше пёкся о материальном благополучии и… получил, что заслуживал.
Если бы сейчас рухнуло небо, наверное, я этого бы не заметила. То есть история наоборот?.. Не он ей изменил, а она ему?..
— Я боюсь только одного: что она однажды решит, что я не должен видеться с сыном. Что я плохо влияю или ещё что… Я не знаю, что тогда буду делать. Петя очень важен в моей жизни. Именно это я хочу сказать, да. Чтобы вы понимали. И не осуждали, что ли. Не смотрели на меня холодно. Иначе мы никогда не найдём общий язык. А мне очень нужен поводырь, помощник. Звено между ним и мною. Я хочу, чтобы вы рассказывали мне всё о Пете. А я буду думать. Может, что и выровняется постепенно.
Он улыбнулся. Как-то болезненно, горько и немного беспомощно.
— Вы же поможете мне, Анна Романовна?
— Да, конечно, — поспешила уверить я его.