— Вот ведь как бывает, — снова улыбнулся печально он, — у Пети всё есть. Буквально всё. Может, даже больше, чем нужно. Но никакие вещи не заменят любви и внимания. Тепла и поддержки. Я пока не знаю, что буду делать, но постараюсь, чтобы сын как-то выкарабкался из травмы, которую мы невольно ему нанесли. Спасибо вам, Анна Романовна!
Самойлов тепло сжал мои руки, и меня немного отпустило. По крайней мере, один из родителей на стороне ребёнка. Ему не всё равно, что будет завтра.
— А ну убрал руки от моей жены! — это как продолжение страшного сна. Вроде ты уже проснулся, а кошмар продолжается. Снова голос Вадима. И опять перекошенное злобой его лицо.
Самойлов руки убирать не спешил. Лишь смотрел с удивлением, как к нам нёсся, пылая «праведным» гневом, мой почти бывший.
— А это мой, гкхм, неверный муж, от которого ушла я, — пробормотала я. — Извините. Он… немного не в себе.
Я попыталась забрать руки, но Самойлов не дал — лишь крепче сжал мои ладони.
Майский не добежал — его перехватили два мощных парня, что незримо следовали за мной по пятам. Я их и не замечала. Почти. Но когда нужно, они появились вовремя и прекратили безобразную сцену.
— Я этого так не оставлю, Анна! Ты шлюха! А ты рога сними, Дон Кихот! Она сегодня с одним, завтра с другим! Прыгает, как блоха! — орал он и брыкался. Но противостоять двоим накачанным парням у него не получалось.
Я прикрыла глаза. Стыдно. Лицо обдало жаром.
— Простите, — ещё раз извинилась я перед Самойловым.
— Он у вас больной? — поинтересовался тот, наконец-то разжимая ладони.
— Здоров, если можно так сказать. Всё остальное — нездоровое желание контролировать меня.
— Я могу помочь, — улыбнулся Владимир. — У меня — отличнейший адвокат.
— Понадобится — обращусь, — вздохнула я, понимая, что с мужем надо как-то находить общий язык.
Я не могла допустить, чтобы он бесконечно следил за мной и унижал у всех на глазах. Но как это сделать, я пока понятия не имела.
Глава 40
Каждое моё утро начиналось одинаково: мне звонил Илья. Каждый мой вечер заканчивался тем же: он звонил, чтобы пожелать мне спокойной ночи.
Это стало ритуалом. Это походило на спасение, на глоток воздуха, которым я не могла надышаться.
Он не вернулся ни через неделю, ни через две. Задерживался. А я… кажется, скучала.
Именно эти разговоры позволяли держаться на плаву. На работе сыпались неприятности — незначительные пока что. Но я понимала: Анаконда не остановится.
Погода резко испортилась, похолодало. Дни становились неласковее и короче. Но я не унывала: у меня была одежда, еда, машина и всё необходимое для жизни.
Вадим больше на горизонте не появлялся. Я пару раз делала попытку к нему дозвониться, но он не отвечал, и я плюнула. Если можно оттянуть неизбежное, то я только «за».
Скоро суд, всё равно встретимся. Будет возможность поговорить. То, как он себя вёл, не вкладывалось в тот образ, который я помнила. А может, и не знала. Он никогда не позволял себе подобных выходок и уж высказываний в мой адрес — тем более.
Рейнер, конечно, знал обо всём, но ни разу не обмолвился ни словом, что в курсе произошедшего. Может, ждал, что я сама ему всё расскажу. А я не могла. Не хотелось ни плакаться, ни жаловаться, ни обсуждать тяжёлую для меня тему. Я даже о подковёрных играх Анаконды ничего не рассказала.
У Ильи, как мне показалось, свои трудности, а тут ещё и я со своими заморочками. Достаточно, что он этих двух парней приставил. Спасибо ему. А то не знаю, чем бы закончилась та незабываемая встреча, когда я опозорилась перед Самойловым.
Впрочем, Владимир тоже не вспоминал об инциденте, когда пришёл в школу в следующий раз.
По нему можно часы проверять — пунктуален. Больше он не позволял себе опаздывать. Они с женой забирали Петю по очереди.
Судя по всему, госпожа Самойлова продолжала бездельничать — не работала, но цвела, как знойная роза. Часто приходила не вовремя, когда наступала её очередь Петю со школы встречать. Ничем не интересовалась.
Петя продолжал опаздывать, выглядел несчастным и неприкаянным, учился спустя рукава. И это удручало.
Как раз перед приходом Самойлова меня вызвала к себе Анаконда.
— Вот что, Майская, — не стала она размениваться на хождения вокруг да около. — Вы в курсе, что у нас — не побоюсь этого слова — элитная гимназия. Здесь не учатся абы кто. У нас — тщательный подбор детей. У нас очередь, между прочим. И не каждый может попасть сюда.
О, да. Она этим гордилась и не раз подчёркивала: элита, особенные дети, сложный отбор. А по сути — школа как школа. И не всегда ученики соответствовали высоким стандартам. Больше, наверное, при отборе влиял размер кошелька родителей, которые имели возможность подобрать для чада не простую школу, а языковую гимназию. А то, что некоторым родной язык давался с трудом, не говоря уже об иностранных, история скромно умалчивала.
— У вас в классе есть некто Самойлов, — прорвался сквозь мои размышления голос Анаконды. — Хорошая семья. Была. Но там всё сложно, а мальчик не тянет. Поговорите с родителями. Пусть поищут школу попроще. И ребёнок будет себя чувствовать лучше, и родителям спокойнее.
— Петя — очень способный мальчик, — вступила я на тропу войны, потому что так оно и было. — У него отличный потенциал, и языки ему даются легко. Я могу сказать об этом с уверенностью. Просто, как вы заметили, в семье трудности. Но, думаю, всё наладится со временем.
— Мил мая, — пропела Анаконда. Вот именно так: «мил мая-а-а». — Пока у них там утрясётся, ребёнок станет безнадежным, уж поверьте моему многолетнему опыту. Если в семье неурядицы — жди беды. Он либо по плохой дорожке пойдёт, либо натворит чего. Школу подожжёт. Журнал украдёт. Или ещё чего похуже. Это головная боль. Она вам нужна? Мне — нет.
— Это же ребёнок, — сказала я тихо. — Хороший, добрый, очень чувствительный мальчик. Зачем вы так говорите? Ни у одного из нас нет машины времени. И не нам судить, что из него вырастет. Может, он будущий академик или учёный. Или просто хороший человек — без разницы. Наша задача помочь, а не вышвырнуть за борт, как прокажённого.
— Я так говорю, потому что у меня опыт. И я такие ситуации насквозь вижу. Будете с ним носиться, а потом по судам затаскают. Я их насквозь вижу — этих тихонь с проблемами. Нам проблемы не нужны. Поговорите! Не справитесь вы, займусь этим я!
С этим я из её кабинета и вышла. Меня буквально рвало на части. Как, как можно быть такой бездушной и безразличной! Как можно взять и выбросить ребёнка только потому, что, в силу обстоятельств, у него не ладится? А как же высокое призвание педагога? А как же сострадание и понимание?
Нет, я не могла этого понять и принять. Наверное, нужно менять работу. Найти другую школу. Оставить позади и это. Уходить и не оборачиваться.
— Анна Романовна! — окликнул меня Самойлов.
Я совершенно забыла, что у нас сегодня встреча.
— Кто он, тот дракон, что обидел вас?
У него тёплые глаза и улыбка очаровательная. А я должна сказать ему, чтобы он забрал отсюда Петю… Как, как это сделать?
— Скорее, змея особой ядовитости, — пробормотала я и сжала руки в кулаки, чтобы хоть немного успокоиться.
— А давайте я вас приглашу на ужин? Пойдёмте отсюда. Иногда стены душат. Судя по всему, у вас именно эта ситуация.
Душат и падают на голову. И я не знаю, как сказать этому мужчине, что его сын не достоин этого элитного гадюшника.
Он взял меня под руку и вывел на улицу.
— Спасибо за предложение, — сказала я ему. — И да, я, наверное, соглашусь. Только это будет деловой ужин, и говорить мы будем о Пете. Тут неподалёку есть неплохое кафе. Пройдёмся?
«А потом я сяду в свою машину и уеду домой». Прочь. Подальше отсюда, чтобы думать и искать вакансию где-нибудь подальше от элитности, необоснованных понтов. От людей, которым важнее лингафонные кабинеты, чем дети.