—Пока не смогли уточнить. Думаю, или русская, или украинка. Документов никаких нет. Сама о себе говорит: я узбечка, дочь моего папы. Ласковая она. Стоит чуть задержаться на работе, она уже сидит у калитки, ждет.
Немногословный Махкам-ака, с тех пор как стал отцом большого семейства, с удовольствием рассказывал о своих детях.
—Полюбили вы их, как родных! Вырастут, на руках будут вас носить, вот увидите! — воскликнул Сали-ата.
—Пусть сбудутся ваши слова! — счастливо рассмеялся Махкам-ака.
—Сбудутся! Никогда не знать вам горя, мулла Махкамбай! Вы совершили доброе дело. Пусть будут живы-здоровы ваши дети, пусть живут в покое и мире.— Хамидулла посмотрел на часы.— Ого, пора уж и домой... Только бы Гитлера разгромить, а там...
—Отольются врагам слезы невинных,— твердо сказал Махкам-ака.
Люди начали собираться домой, но тут появился председатель артели Исмаилджан. Он целый день отсутствовал.
—Немного задержитесь,— попросил он кузнецов и уселся на стул. Чувствовалось, что он смертельно устал.
—Собрание решил на часок-другой устроить,— снимая спецовку, пошутил Сали-ата.
Привычка Сали-ата шутить и к месту и не к месту порой раздражала Махкама-ака, и он неодобрительно взглянул на товарища. Видит же, что Исмаилджану сейчас и без того трудно работать, зачем так бестактно подтрунивать над ним?
—А президиум избирать будем? — не унимался Сали- ата.
—Не оставляете вы своих шуток, отец. С одной стороны, это и хорошо,— добродушно рассмеялся Исмаилджан.
—Птица может умолкнуть, но Сали-ата молчать не в силах,— сказал кто-то.
—А дело, товарищи, серьезное,— тихо заговорил Исмаилджан.— Для нового эвакуированного завода нужны еще десять человек. Десять мастеров!
—Десять мастеров?! — удивился Сали-ата.— Помилуй, Исмаилджан, но под твоим председательством мы слышим только: «Дай, дай». Когда же скажешь: «Бери, бери»?
Исмаилджан пожал плечами: что, мол, поделаешь!
—В таком случае лучше закрыть мастерскую. Ведь это не парикмахерская.— Сали-ата указал в окно на противоположную сторону улицы.— Туда пришли женщины, чуть подучились и начали работать. У нас годы нужны, чтоб стать мастером.
—Пойми, Сали-ата, завод просит.
—Объяснять значение завода не надо. Оно понятно каждому. Но что будешь делать с планом мастерской? Ведь мы обязаны выполнять его в любых условиях!
Исмаилджан и сам знал, что план мастерской никто не пересмотрит и не изменит.
—Сам Кадырходжа-ака меня вызывал. Надеется, что не оставим завод без помощи,— более горячо заговорил Исмаилджан.
—Если надо, значит, надо,— громко, на всю мастерскую сказал Махкам-ака.
Упоминание о Кадырходже изменило настроение и Сали- ата. Он оглядел товарищей, широко развел руками:
—Кадырходжа ничего не делает необдуманно. Значит, надо. Наше слово такое, председатель: отдадим двоих из первой смены. Что скажете, товарищи?
—Пусть и другие смены подумают, как помочь заводу,— добавил Хамидулла.
—Спасибо, товарищи, за почин.— Исмаилджан встал, пожал руки Сали-ата, Махкаму-ака, Хамидулле.
Уже наступили сумерки и на улице зажглись фонари, когда Махкам-ака вышел из мастерской. Смена давно кончилась, но пришлось задержаться и обсудить, как расставить рабочих, чтоб не пострадало дело из-за ухода двух мастеров.
В ста шагах от мастерской Махкам-ака встретил мальчика-казаха. Оба остановились. Мальчик доверчиво смотрел на кузнеца блестящими узенькими глазенками. Возможно, он даже поджидал его здесь.
—Ты где живешь, милый? У тебя ночлег-то есть?
Мальчик молчал, и Махкам-ака окончательно убедился: паренек бездомный, у него нет ни крова, ни хлеба.
И снова не раз уже испытанное чувство сострадания стиснуло сердце Махкаму:
—Пойдем ко мне, сынок. Будешь хоть не первым, но желанным.
Несколько секунд мальчик смотрел на кузнеца, потом порывисто взял его за руку.
Худенькая ладошка ребенка утонула в большой мозолистой руке Махкама-ака.
—Как тебя звать-то?
—Сарсанбай.
—Ну, пошли, Сарсанбай.
Они шли по полутемной и пустой улице, вдоль трамвайных путей, сверкающих под фонарями.
Открыв в темноте калитку, Мехриниса не сразу заметила, что Махкам-ака не один.
—Кто это? — спросила она, разглядев наконец мальчика.
—Еще одного сына привел тебе,— спокойно, как о чем-то самом обычном, сказал Махкам-ака.
—Еще одного?! — Мехриниса уставилась на мальчика, пытаясь разглядеть его в сумраке.
—Ты ведь не поздоровался, сынок.
—Салям,— тихонько проронил Сарсанбай.
Мехриниса приветливо ответила.
—И я привела еще одного,— робко прошептала она, поднимаясь вслед за Махкамом-ака на айван.
—Гм-м,— протянул Махкам-ака, удивляясь тому, как быстро увеличивается семья.
—Украинец. Зовут Остапом. Вы, оказывается, его знаете.
—Не может быть.