—Ой! Что тут случилось?
Махкам-ака пожал плечами, недоуменно обводя взглядом плачущих детей. С его мыльных рук капала пена. Так ничего и не поняв, он повысил голос:
—Хватит! Замолчите сейчас же!
Дети моментально умолкли.
—Ну, почему ты плакал? — спросил кузнец у Вити.— Ну, скажи!
—Зачем вы Остапа стали звать сынком? Ведь я ваш сын.
—И ты мой сын, и он, и Абрам, и Сарсанбай. А Галя моя дочь. Понял? Все вы мои дети.— Махкам-ака старался говорить спокойно, мягко, ласково улыбался.
Витя еще больше надулся и продолжал сидеть, свесив ноги и шмыгая носом.
—Ну, доченька моя, тараторка, ты почему заплакала? — обратился Махкам-ака к Гале.
—Из-за Вити. Я подошла к нему, спросила: «Почему плачешь?» А он больно ущипнул меня.
—Вот как! — Махкам-ака бросил на Витю сердитый взгляд.
—Ну а с тобой что произошло? — обратился кузнец к незаметно появившемуся среди них Абраму.
—Да я же не плакал, дада,— ответил тот удивленно.
—Он только ночью плачет,— буркнул Витя.
—А ты почему плакал? Такой большой мальчик! — спросила Мехриниса, подходя к Сарсанбаю.
—А мне сказали: плачь, вот я и заплакал.
Все весело и дружно рассмеялись.
Когда дети смолкли, Махкам-ака решил расспросить Остапа. Тот по-прежнему был молчалив, и даже общий смех не развеселил его.
—Один Остап не сказал нам, почему он плакал. Скажи, сынок.
—Сестренка...— Остап снова зарыдал.
—Что сестренка? Расскажи-ка нам.— Мехриниса обняла мальчика, приласкала его.
— У меня сестренка потерялась.
—Где же она потерялась?
—Здесь, на вокзале. Когда мама умирала, она сказала: «Нет у тебя никого, кроме Леси. Будьте всегда вместе».— Остап заплакал еще сильнее.
—Перестань плакать, будь мужчиной. Слезами горю не поможешь. Сейчас вот позавтракаем и пойдем искать твою сестренку. Согласен?
Махкам-ака торопливо домыл Сарсанбая и после того, как тот оделся, показал его детям:
—Посмотрите на Сарсанбая! Какой он чистенький, красивый стал!
—Фу, тоже мне красивый! Голова как белый арбуз,— не удержался Витя.
Махкам-ака был очень недоволен поведением Вити, ему хотелось прикрикнуть на мальчика, но он сдержался:
—Вот и неправда, Витя. Посмотри, какая у него круглая, славная головка. Ну, что, мать, будем завтракать или мне тоже заплакать?
—Дада, ну, дада, поплачьте разок! — хватаясь за полы его халата, восторженно закричала Галя.
—Не надо, доченька! Пусть уж лучше такое никогда не случится. Когда мужчина плачет — это совсем плохо. Пошли в дом, попьем чаю. Остап, выше голову, сынок! Сестренку поищем. А пока убери-ка это ведерко. Вот и молодец! Хорошо!
После завтрака Махкам-ака быстро собрался и ушел, ведя за руку Остапа. Мехриниса не советовала мужу отправляться на поиски:
—Зря только убьете время, устанете! Остап же говорит, что ее уже искали. Если бы Леся была в городе, найти ее было бы просто. Но наверное, девочку увезли куда-то в районы.
Кузнец не послушался жены.
—Без надежды один шайтан живет.
Махкама-ака очень тронуло отношение Остапа к наказу
матери. «С такого возраста он считает священными материнские слова! Хороший из него человек вырастет! Поищу хоть для успокоения его души».
Шли молча. Вероятно, Остап был по натуре немногословен, а может быть, его крохотное сердце так сжимало горе, что и слова-то никакие не рождались. Кузнец же был поглощен своими мыслями.
В трамвае оказалось пусто. Поток людей, спешивших на работу, уже схлынул. Махкам-ака с Остапом поехали.
Вот и знакомый детский дом на Самарканд-Дарбазе. Взяв Остапа за руку, кузнец направился к директору.
К счастью, директор Назарова оказалась на месте, хотя, судя по застегнутому портфелю на столе, вот-вот собиралась уйти. Выслушав просьбу Махкама-ака, она долго листала большую книгу. Остап сидел на стуле, крепко сцепив руки и не отрывая взгляда от большой книги,— надеялся, что тетя непременно скажет, где его сестренка.
Тщательно просмотрев бумаги, Назарова покачала головой:
—Нет, Лесю Трищенко к нам не привозили.
Остап окончательно пал духом, как-то весь сжался в комок.
Попрощались. Вышли во двор. Махкам-ака принялся успокаивать мальчика:
—Не огорчайся, сынок, не теряй надежды. Послушай, что я вспомнил.
Желая развлечь Остапа, Махкам-ака рассказал историю, происшедшую с ним, когда он впервые пришел в этот детдом на Тахтапуле. Кузнец рассказывал длинно, весело и кончил только тогда, когда они подошли к следующему детдому. И здесь директор так же обстоятельно листал толстую книгу, озабоченно морщил лоб, а под конец сказал:
—У нас Леси Трищенко не было. Попробуйте зайти в двенадцатый.