—Будьте добры, остановите трамвай!
—Нельзя,— категорическим тоном ответил водитель.
—Мы ищем сестренку вот этого мальчика, и, представьте, он увидел ее сейчас. Остановите, пожалуйста.
Вагоновожатый бросил взгляд на Махкам-ака, на Остапа и затормозил. Мальчик спрыгнул на землю и стрелой помчался назад вдоль трамвайных путей. Кузнец бежал следом, но скоро начал задыхаться и остановился.
—Хватит, сынок! Наверное, тебе показалось! — крикнул он Остапу.
—Это она, Леся,— откуда-то из темноты ответил Остап.
—В каком направлении они пошли?
—Вот сюда, за угол. Вы подождите меня здесь. Я пробегу подальше. Ле-е-е-ся! Я Остап!
Голос Остапа гулко разносился по безлюдной улице. Мальчик бежал по аллее маленького скверика. Внезапно аллея разделилась на две уходящих в разные стороны. Остап остановился в растерянности и опять громко выкрикнул имя сестры.
И вдруг из глубины аллеи донесся голос девочки:
—Я здесь!
—Ле-е-е-ся!
—Ос-та-а-ап!
Дети встретились у памятника в центре скверика. Леся повисла у брата на шее. Остап крепко обнял ее и долго не отпускал. Трудно было понять, плачут они или смеются. Взволнованный Махкам-ака с трудом обрел дар речи.
—Слава аллаху, нашли друг друга! — Он снял поясной платок и утирал пот с лица.
Женщина озадаченно смотрела то на детей, то на Махкама-ака, дышавшего шумно и с трудом.
—Что теперь делать? Что же делать? — с беспокойством заговорила она наконец.
—Хорошо, что дети нашли друг друга. А что делать дальше, подумаем,— успокаиваясь, сказал Махкам-ака.
—Если брат останется у вас, а Леся у меня... Согласятся ли они?.. А вы что, заменили ему отца? — вдруг спохватилась женщина.
—Радуйтесь, сестренка, что они нашли друг друга. Настрадались дети. Видите, боятся разойтись. Назарова, директор детдома, уж так будет довольна! А моя жена просто не поверит. Ах, какой большой праздник!
Махкам-ака чувствовал сейчас такую радость, что всю усталость как рукой сняло. На душе стало легко, и он не понимал в этот миг до конца, отчего тревожится женщина.
—Ну, Остап, хватит тебе, хватит обнимать сестренку. Дай и нам поздороваться с ней.
—Поздоровайся, Леся. С этим дядей мы ищем тебя с самого утра.— Остап не снимал руку с плеча сестры.
—Хорошая ты моя, золотая ты моя! — Кузнец взял девочку на руки, гладил ее по голове своей широкой ладонью.
Женщина была подавлена всем происходившим. Она не сводила глаз с Леси, нервно комкала платок. Махкам-ака опустил девочку на землю, и та снова прильнула к брату.
—Теперь их никакая сила не разлучит,— шепнул Махкам-ака женщине.
—Понимаю вас. Взяла бы я брата, да, боюсь, трудно будет. Одна я...
—Тогда я возьму девочку,— сказал Махкам-ака.
—Что? Ой, нет, нет... Я уже привязалась к ней, полюбила ее.— Женщина говорила с трудом, слезы душили ее.
И тогда Махкам-ака обратился к Остапу:
—Слушай-ка, сынок: тетя, оказывается, живет совсем одна. Сегодня ты оставайся с Лесей у тети. Побудешь с сестренкой, поговорите. Завтра я навещу вас. Если понравится, останешься там. Не понравится, возьму вас к себе. Ну, а если не понравится и у нас... подумаем.
Женщина была довольна таким решением.
—Спасибо вам. Пусть будет так. Ну, пошли, дети...
Но вдруг Остап прижал к себе Лесю и твердо сказал:
—И сам не пойду, и ее не отдам. Хочу домой, к Вите, к Абраму, к Гале...
Махкам-ака взглянул на женщину, пожал плечами.
—Доченька моя, неужели оставишь меня одну? — Женщина кинулась к девочке, принялась ее целовать. Но та стояла не шелохнувшись, крепко держалась за брата.
И тут в разговор снова вступил Махкам-ака:
—Не горюйте, приходите к нам, станем друзьями, а с моей женой будете назваными сестрами.
—Спасибо, амаки, приду.— Женщина открыла сумку, под фонарем, горевшим на столбе, записала на клочке бумаги адрес. Потом она долго стояла посередине сквера, опечаленная, подавленная, махала рукой, готовая по первому знаку броситься вслед за девочкой и вернуть ее...
Спустились сумерки, и Мехринису охватило страшное беспокойство. Махкам-ака и Остап точно сгинули. Ужин в котле разварился, и она, накормив детей, отправила их спать. В тишине тревога стала еще острее. Нервничая все больше и больше, Мехриниса то и дело выбегала во двор, прислушивалась и торопилась обратно. Перед глазами стояла жуткая картина: закрытый гроб с телом Салтанат, арба, на которой девушку привезли из морга.
За калиткой послышались голоса и шаги. Мехриниса застыла на крыльце. Вот наконец вошли Махкам-ака, Остап и, кажется, кто-то третий.
—Где же вы запропали? С утра у меня дергался глаз и на душе было тревожно, поэтому я не хотела вас отпускать!
—Нашли! — радостно воскликнул Остап, пропуская сестренку вперед. Он подвел ее к Мехринисе, тоном взрослого сказал: — Это наша мама. Поздоровайся с ней, Леся. Она очень, очень добрая.
—Здравствуйте! — тихо проговорила девочка, побаиваясь Мехринисы и все еще прижимаясь к Остапу.
— Здравствуй, здравствуй, маленькая. Ну-ка, ну-ка, дай я на тебя посмотрю.— Мехриниса опустилась на корточки, и девочка вдруг доверчиво бросилась ей в объятия.
—Какая ты хорошая, ласковая девочка! Где же ты была? Искали тебя, искали... Теперь мы тебя изо всех сил беречь будем...
«Странные люди эти женщины,— думал Махкам-ака, наблюдая за женой.— Как быстро у них гнев сменяется радостью, тревога спокойствием. Вот и сейчас: забыла обо всем на свете Мехриниса, не выпускает девочку из объятий, будто и в самом деле встретилась с родной дочерью».
Суматоха в доме, говор, громкий, радостный смех Остапа подняли детей. Да они и не думали спать, тревога матери передалась им, прогнала сон.