У Мубаракхон изумленно взлетели вверх брови.
—Кроме Дзидры, мы нашли еще Хасан-Хусана[60],— объяснила Мехриниса.— Да вон они, у крыльца.
—Разрешите, апа, оставить вас.— Махкам-ака повернулся к Мубаракхон: — Документы их...
—Об этом, пачча, не заботьтесь. Приду к вам, как только чуть освобожусь.
Все попрощались с Мубаракхон и уже собрались идти, как вдруг услышали жалобный оклик: «Апа!» За деревом стоял Ренат. Вид у него был растерянный, робкий.
—Что тебе, Ренат? — спросила Мубаракхон.
—И я хочу пойти с ними,— ответил тот упавшим голосом.
Мехриниса вопросительно посмотрела на мужа. Мубаракхон тоже перевела глаза на кузнеца. Близнецы недоуменно хлопали ресницами. Только смышленая Дзидра с мольбой схватила за руки супругов. Ей стало жаль Рената, и она очень огорчилась бы, если б ему отказали.
—Раз Ренат сам решил идти с нами, значит, так тому и быть,— решил наконец Махкам-ака.
«Ой, справитесь ли вы с ним?» — хотела сказать Мубаракхон, но в присутствии Рената произнести такие слова не решилась.
—Иди-ка сюда.— Мубаракхон взяла Рената за руку, отвела в сторонку и стала что-то внушать ему.
Он слушал покорно, время от времени кивая головой, уши его горели, по лицу расплылись красные пятна. Закончив внушение, Мубаракхон отпустила мальчика.
—Ну, ведите детей, апа! Приду к вам не сегодня завтра.
Последние слова Мубаракхон Ренат воспринял по-своему.
«Придет выяснять, как я веду себя»,— подумал он.
Мехриниса и Махкам-ака шли по улице молча, изредка обмениваясь короткими взглядами. Только они одни могли понять, что говорили эти взгляды: «Снова заботы, заботы, заботы... Но как иначе поступить в такое время!»
Между ними, заняв весь тротуар, шагали четверо. Двое удивительно походили друг на друга, зато между ними и остальными не было ничего общего, и это бросалось в глаза. Прохожие останавливались, почтительно уступали дорогу и потом долго смотрели вслед странному семейству.
«Это тот самый кузнец и его жена. Видно, взяли еще детей»,— говорили друг другу люди.
Махкам-ака как-то уже предупреждал жену:
—Нас теперь все знают, мы у всех на виду, надо вести себя обдуманно, ведь лишиться уважения людей — самый большой позор.
Мехриниса тоже хорошо понимала это. Поэтому, когда супругов приветствовали незнакомые, они отвечали радушно, приветливо, как отвечают людям, которых хорошо знают...
Семья сидела у хантахты за обедом. Вдруг тихо отворилась калитка, и во двор заглянул рослый, худощавый паренек лет четырнадцати-пятнадцати с живыми карими глазами. Первым его заметил Витя. Он привстал и оглянулся вокруг, словно отыскивая палку, чтобы выгнать непрошеного гостя. Но отец строго посмотрел на Витю, и тот снова опустился на место. Скомкав в руке шапку, паренек направился к супе. Не дойдя несколько шагов, он остановился, поздоровался, смущенно опустив голову.
—Я слышал, вы принимаете детей...— сказал он ломающимся баском.
Махкам-ака переглянулся с женой.
—А что ты хотел, сынок? — после некоторого молчания спросил кузнец.
—Возьмите меня, пожалуйста.— Паренек поднял было голову, но, засмущавшись, снова опустил глаза.
Мехриниса оторопела. Витя не выдержал и, задыхаясь, закричал:
—Не надо, не берите! На улице и так смеются, говорят, наш двор стал как детдом.
Махкам-ака бросил на Витю сердитый взгляд. Дети молча ждали ответа отца. Паренек медленно повернулся и пошел обратно к калитке.
—Куда же ты? Как тебя зовут? — остановил его Махкам-ака.
Паренек оглянулся.
—Коля,— ответил он упавшим голосом.
—Иди сюда, Коля, садись,— позвал мальчика Махкам- ака и обернулся к Вите: — Кто говорил тебе эти мерзкие слова?
—Таджи-хола всем говорит. Кудрат, ее сын, тоже...
—Пусть себе говорят. Что ж на это внимание-то обращать? Ведь Коля не будет есть твой хлеб, у него своя хлебная карточка. А если придется нам совсем туго, я стану еще больше работать...— Махкам-ака снова взглянул на Колю.— Садись, сынок, что ж ты стоишь?
—Одежда у меня...— запинаясь, сказал Коля.
—Ничего, ничего, садись, сейчас поешь, а уж потом переоденешься и умоешься. Откуда ты, Коля?
—Из Смоленска,— ответил Коля, робко опускаясь на супу.
—И никого у тебя нет? — заинтересовалась Дзидра.
—Отец погиб на фронте. Маму во время бомбежки...
Заметив, как дрогнули губы мальчика, Махкам-ака поспешил изменить тему разговора.
—Живи у нас, Коля, будь нам сыном, зови нас отцом и матерью, а детей наших считай братишками и сестренками... Ладно?
—Ладно.
—Но запомни: дети у нас привыкли стойко переносить трудности. Жизнь сейчас такая, что, если вода хлынет, надо пить воду, если камень упадет, надо и его грызть. Может случиться, что и одну изюминку придется делить на всех поровну. Понял?
Коля кивнул головой.
Все это вспомнила сейчас Мехриниса...
Свекольная кожура падала в миску, а Мехриниса размечталась о том времени, когда один за другим подрастут дети, женятся, повыходят замуж, обзаведутся ребятишками.
День начинался с обычных утренних забот. Дети под руководством Коли стали убирать постель. Ляна осторожно взяла Марику на руки, перенесла ее на айван и дала девочке игрушки.
Мехриниса положила в котел очищенную свеклу и поискала подойник — пора было доить корову.