—Теперь очередь за вами.— Глаза Кадырходжи хитро блеснули.
—Эй, эй! — вздрогнул в страхе Махкам-ака.— Я готов выполнить любое поручение, но выступать не умею.
—Янга сумела, неужели вы не сможете?
—Нет, нет, ради аллаха, избавьте меня от этого. Не умею я говорить. Это уж вы сами.
—Ну, ладно, ладно, там видно будет. Значит, едем?
—Даже не знаю, что делать.
Сватовство Батыра не давало покоя Махкаму-ака.
—Вы пока готовьтесь в путь, ведь день отъезда еще не уточнен...
Они вышли и во дворе столкнулись с Батыром. Поздоровавшись, Кадырходжа затеял разговор о свадьбе. Батыр густо покраснел и молча пожал плечами с видом человека, к которому обратились по ошибке.
С началом войны свадьбы почти прекратились. Редко-редко стали раздаваться звуки сурная[71], но уж если зазвучат, то особенно радостно и торжественно.
Совсем мало свадеб сыграли в первый военный год. А те, которые все же отпраздновали, были скромны и малолюдны.
С прошлой осени сурнай зазвучал чаще. Наверное, свадьбы определяют в какой-то мере душевное состояние людей, настроение народа. Война шла на убыль. Советская Армия освобождала все новые и новые города и села. Дышать стало легче — и снова пошли свадьбы.
Абдухафиз как-то, улыбаясь, сказал Батыру:
—Отличный праздник свадьба, братец. Но шум, заботы и хлопоты, связанные с приготовлением к ней, еще лучше. Да и после свадьбы много интересного; вспомни келин-чарлар и куев-чарлар[72]. А как хорошо, когда приходит с поздравлениями родня, друзья-приятели, соседи по махалле, дальние и близкие родственники! А как приятно, когда они вслух хвалят жениха и невесту, говорят, что новобрачные сияют, словно драгоценные камни, вставленные в золотую оправ!..— Потом Абдухафиз добавил уже серьезно: — И не мучил бы ты, Батыр, мать ожиданием. Кого нет — того уж не вернешь. Живым — живое. Подумай о будущем. Пусть и мать, бедняжка, увидит твое долгожданное счастье. Не тяни. Чем дольше тянешь, тем больше пойдет всяких толков.
Батыр выслушал Абдухафиза, но ничего не ответил. Да и что было отвечать! Вряд ли кто мог понять, что творилось в его душе.
Потому ли, что свадеб стало меньше, или потому, что Мехриниса, мечтая женить сына, очень уж активно стала подыскивать невесту, но это стало известно всей махалле. Вот уже скоро четыре месяца хлопочет Мехриниса. Где только она не была, каких только девушек не смотрела! Она совсем извелась. Ночами не спит, перебирает в памяти все дворы, вспоминает, у кого есть дочери. А сын только уныло опускает голову и молчит, словно воды в рот набрал. Женщин махалли тоже весьма занимала эта тема. Каждая встречная обязательно спрашивала Мехринису о свадьбе. «О аллах, что они все пристают ко мне! Что это я сразу попала ко всем на уста! Лишь бы все кончилось благополучно»,— молила бога Мехриниса. Она не понимала, что ее, знаменитую мать многодетной семьи, знают не только соседи, не только жители махалли, но весь город, что каждый ее шаг на виду. Ни для кого не было секретом, что она живет заботами и хлопотами о свадьбе. Да и что было в этом плохого? Кто не мечтал о счастье своего ребенка?.. Стоит трем-четырем женщинам махалли сойтись, как вот сейчас в очереди за хлебом, и они сразу же затевают разговор о Батыре.
—И чего ему не жениться на дочери доктора? Она бы принесла радость и мужу и свекрови.
—Мать ее, жалко, не дожила до свадьбы.
—Как окончится война, у Мехринисы свадьба за свадьбой пойдет...
—В самом деле! Дети-то подрастают.
—Вот и хорошо, не дадут они погаснуть светильнику родителей... А вот и Мехриниса...
Женщины приветливо улыбались Мехринисе, пропустили ее вперед, как будто это само собой разумелось. Смущенная Мехриниса в глубине души была очень довольна, но чувствовала себя, конечно, неловко.
—Старший вернулся с ночной смены, не хотела его беспокоить, пошла за хлебом сама,— торопливо, с виноватой ноткой в голосе объяснила она.
—Что вы стесняетесь, апа, мы ведь не чужие, получим чуть пораньше, чуть попозже — какая разница! — отвечали соседки.
—Спасибо вам, до свидания, миленькие.
Мехриниса получила хлеб и повернула к дому, размышляя о семье доктора. Теперь, когда пришла телеграмма, что муж благополучно прибыл в Москву, можно о нем больше, не беспокоиться и все помыслы снова сосредоточить на Батыре. Мехриниса думала, что она скажет сыну после посещения дома доктора. Она решила, что на этот раз будет настойчива и не отстанет, пока не получит от Батыра определенного ответа.
После завтрака Мехриниса вместе с детьми отправилась к невестке, у которой вернулся с фронта муж.
Батыр, оставшись один, открыл было книгу, но МЫСЛИ унесли его в просторный двор Адалят, куда вернулся раненый солдат. Наверно, там сейчас полно народу. Когда Батыр вместе с отцом приехал домой, через час по «беспроволочному телеграфу» об этом узнала вся махалля. Калитка не закрывалась, люди шли и шли — поздравить, поздороваться... Потом Батыр стал думать о дочери доктора Аманова... Он видел эту девушку дважды в поликлинике, даже специально наблюдал за ней. Приветливая, красивая. И все же это была не Салтанат. Батыра опять охватила тоска. Зачем мать пойдет в дом доктора? Получит согласие, а что дальше? Зачем это знакомство, если у него нет серьезных намерений! Батыр захлопнул книгу и, сам не зная для чего, пошел в комнату, глубоко вздохнул, расстегнул воротничок рубашки, точно ему было душно, снова вышел на айван. Перебирая вчерашние газеты, наткнулся на телеграмму отца и стал внимательно ее разглядывать: «Долго шла. Отправил-то позавчера».
Батыр вспомнил Валю — веселую подружку Салтанат. Валя работала на почте и как-то шутя сказала: «Все в наших руках. Смотрите, Батыр-ака, обидите девчат, вообще не будем доставлять вам почту». Голос у Вали был звонкий, как колокольчик, и с Салтанат они почти не разлучались. На другой день после начала войны Валя уехала. Где она теперь? Жива ли? Батыр снова перечитал телеграмму. Интересно, где устроился отец...
Батыру Москва представлялась такой, какой он ее видел на открытках,— торжественной, строгой. Многое, наверное, расскажут отец и Кадырходжа, когда вернутся...
Мысли Батыра прервала внезапно появившаяся почтальонша.
—Куда же все ушли? — удивленно спросила она, оглядывая опустевший двор и не замечая Батыра.
—Уехали за город.— Батыр хотел спросить, почему так долго шла телеграмма от отца, но почтальонша не дала ему открыть рта.
—Очень спешу. Примите вот это, распишитесь.— Она быстро скрылась, оставив Батыру вызов для разговора с Москвой.
«Что это значит? — заволновался Батыр.— Хорошо, что матери нет дома, кто знает, что хочет сообщить отец,— думал он.— И в то же время как скрыть это от нее? Может, что случилось? »
Нужно было дождаться детей . из школы. Охваченный тревожным предчувствием, Батыр мерил шагами просторный двор. От волнения у него пересохло в горле. Он взял чайник и глотнул прямо из носика. Чай потек по подбородку, залил рубашку. Теперь надо было переодеваться. Батыру стало смешно: до чего же он неловок! Надо взять себя в руки — совсем раскис. «Ну на что это похоже?.. О вызове пока говорить никому не буду, узнаю, в чем дело, тогда скажу»,— решил Батыр и, чтобы отвлечься, включил радио. Но репродуктор не работал. Про себя обругал Колю: «Ну, лентяй, еще позавчера просил его наладить. Опять придется идти слушать последние известия в чайхану».
С улицы послышался голос Сарсанбая, и вскоре дети появились во дворе.
—Что-то вы рано,— удивился Батыр, пряча в карман телеграмму.
—У нас последнего урока не было, ака,— объяснила Ляна.
—Не шумите только. Я отлучусь по делу,— сказал Батыр, подхватил костыли и вышел со двора.
...Батыр сидел в кресле в углу большого зала.
Он видел, как, улыбаясь, из кабин выходят люди, как они нервничают и кричат в трубку, когда плохо слышно, но почти не реагировал на это, поглощенный своими мыслями. Время тянулось медленно. Батыр ждал уже два часа, а его все не вызывали. Казалось, из тревожного забытья его могла вывести только одна фраза, брошенная в микрофон усталой дежурной: «По вызову Москвы пройдите в кабину...»
—Алло! Алло! Ташкент! Ташкент! — звонко сказала телефонистка.
—Ташкент слушает...
—Говорите...
Он услышал далекий голос отца.
—Ассалому алейкум, дададжан, как вы доехали, как здоровье? — внезапно охрипнув, спросил Батыр.
—Батыр! Как жив-здоров, сынок, все ли живы-здоровы?
—Спасибо! Все ли в порядке, дада? — Батыр немного успокоился.