— И где сама записочка?
Она осмотрела ровный бумажный квадратик, небрежно сунула его в карман.
— Да не страдай! После окончания дела тебе вернут твою драгоценность. А я на прошлом уроке — чего это, думаю, ты такой нервный. В уборную побежал!
Сережа молчал.
— Коробкова… Это с такими волосками жидкими — белыми?
— Садовничья, встань! Повтори, пожалуйста, о чем я сейчас говорила… Дай дневник!
Все-таки есть справедливость на свете!
Дома Сережа еще раз прошел всю эту историю от начала до конца. Бабушку бы спросить… Невозможно!
И тут он вспомнил, что в старину — не когда бабушка была молодой, не в тридцатые годы, а намного-намного раньше, — если запискам хотели придать особое значение, то непременно окропляли их духами. Не мужчины, конечно, а женщины.
И теперь Сережа страшно жалел, что не догадался сделать такую простую вещь — понюхать ту бумажку. Ведь ароматам свойственно улетучиваться, а сколько еще протянется следствие, неизвестно!
На следующий день Таня абсолютно не обращала на него внимания. Причем так равнодушно, так по-деловому не обращала, словно бы это и не Сережа был ее главным помощником. Словно бы это и не он так безупречно отработал версию Годенко.
Правильно говорится, что бывают на свете люди, а бывают — которым только бы покомандовать!
— Тань, — наконец он сказал, — уже два дня твои проходят!
Таня посмотрела на него, усмехнулась — так, между прочим, удивительно по-взрослому. Не с ехидством, не с превосходством, а именно вот по-взрослому: что, мол, Сережа еще маленький, а она до ужаса огромная!
— Не волнуйся, тебя не забыли. Просто все должно выясниться именно сейчас.
— Когда сейчас?
— А вот смотри. — Таня подняла руку.
Шел урок литературы. Алена Робертовна, увлеченная своим объяснением, ее не замечала. Тогда Таня встала:
— Скажите, пожалуйста, Алена Робертовна, а когда будет готова контрольная по литературе?
Алена запнулась на лету.
— Контрольная?.. Да, действительно! Завтра будет готова.
— Спасибо! — произнесла Таня особенно ученическим, старательным голосом и села. И тут же показала Сереже… жетончик алюминиевый: — Вот она где, контрольная!
Весь прямо-таки похолодев, Сережа догадался: сумка с тетрадями — магазин — жетон из камеры хранения!
— Ты как его достала?
— Забыл? Подобрала за мечтательницей.
Он посмотрел на учительницу, которая уже опять парила в своем рассказе.
— Ты что хочешь с ним делать? Зачем он тебе?
— А чтобы сконструировать некоторую ситуацию. — Тут уж она не смогла удержаться и улыбнулась: мол, я тебе не какая-то Коробкова. — Но о подробностях несколько позже.
А «подробности» были такие. Два дня сумка лежала в универсаме. И Алена Робертовна про нее не вспомнила! Таня рассудила, что и с журналом могло произойти нечто подобное. И лежит он себе где-нибудь в камере хранения Курского вокзала, или под диваном у двоюродной бабушки, или шут его знает где — они ведь тогда за классной не следили!
Алена рассеянная — вот в чем истина!
— А зачем тебе номерок нужен?
Номерок Тане нужен для чистоты эксперимента: узнать, вспомнит Алена без подсказки, где тетради посеяла, или нет. Если не вспомнит, значит, она и журнал куда-то задевала! Такую вот нелепость придумала Таня.
— Ну, это… мало ли, — сказал Сережа, — это ведь все-таки не обязательно…
— А у нас вообще не может быть прямых доказательств. Но как косвенное оно очень сильное. Это во-первых! А во-вторых, больше-то некому. Был Годенко подозреваемый… — Она выразительно посмотрела на Сережу.
Но забывчивость еще не преступление. Преступление, рассуждала Таня, когда человек свою вину начинает валить на другого. А ведь Алена так и сделала. Я, говорит, видела в учительской журнал, а ты, Годенко, его стащил!
И за это она должна быть наказана!
— Нельзя так, Тань, — неуверенно возразил Сережа.
— Ладно, хватит, — прервала его Таня. — Пиши! «После шестого урока состоится важное сообщение. Группа розыска».
— Как это — «сообщение» — и вдруг «состоится»?
— Ничего. Нормально будет. Посылай по рядам.
Алена Робертовна вела урок. А по рядам, от парты к парте или, вернее говоря, от стола к столу, медленной белой молнией пробиралась записка. И каждый, прочитав ее, оглядывался на Таню Садовничью, а потом невольно на учительницу.
После шестого лишь два человека не остались: одному надо было с матерью к врачу, другому (другой, вернее) — на фигурное катание. Оба подошли к Тане… Вроде как отпрашиваться:
— Пусть нам после Корма отзвонит. Ладно, Садовничья?
— Нам же тоже интересно, — сказала фигуристка. — Мы же не виноваты!
Не улыбнувшись, ничем не выдав своего торжества, Таня достойно кивнула.
Попробуйте когда-нибудь после шестого урока задержать свой класс хотя бы на минуту. Сами увидите, что у вас получится.
Это знала и Таня Садовничья. Сейчас, незаметно глянув на часы, она обнаружила, что шестой «А» слушает ее уже четверть часа. И дальше готов слушать!
А что она такое рассказала? Всего лишь: о невиновности Годенко (без основных подробностей) и о поведении Алены в тот день (без упоминания о сумке).
И теперь, когда она вдруг объявила, что для следствия крайне важно кое-что в данной истории временно хранить под грифом «секретно», ух и вой же начался! То есть не вой, конечно, а грозные крики возмущения.