— Вот… и все! — спокойно сказала Яна, — Теперь мы навеки вместе!
Емеля недовольно сморщился, потирая желудок, покачал головой.
— Так как тебя зовут?
— Матлюба.
— Странно.
— Чего это тебе… странно?
— Сколько цыганок знаю, такого имени не встречал.
— Много ты понимаешь! Одно слово, Емеля! Люба — значит, любовь. Мат — значит, мать. Мать любви! Элементарно.
— Где я тебя видел?
— Все! Прощай, Емелюшка! Встретимся в другой жизни!
— Пока не скажешь, где виделись, не пущу!
Емеля цепко схватил цыганку Яну за руку, усадил рядом на скамейку.
— Пора… — тоскливо, со слезами в голосе сказала Яна, — Табор уходит в небо.
— Подождет твой табор…
— «А напоследок я скажу-у!!!» — вдруг очень выразительно, с чувством запела цыганка Матлюба. Тире царевна Яна.
— «С ума схожу-у! Иль восхожу-у… к высокой степени безумства!».
— Эй! Погоди! Где-то я тебя все-таки, видел, красавица…
— «Прощай! Любить не обязуюсь!», — запрокинув голову, пела цыганка Яна.
Емеля проникновенно слушал. Понимающе кивал. Потом как-то постепенно и незаметно голова его склонилась на грудь, он прикрыл глаза и…
…И в это мгновение раздался пронзительный визг. На поляну перед колодцем из-за поворота вылетела ступа бабы Яги. С мигалками, с крякалками, со стробоскопами, с сиренами. «Скорая помощь», «Пожарная команда», ГАИ и МЧС в одном виде.
Емеля уже никак не реагировал. Цыганка Яна, рассеянно улыбаясь, сидела рядом с ним на скамеечке и крепко держала его за руку.
Из ступы выскочила Яга, подбежала к парочке любовников.
— Выпил? — выкрикнула она.
— Оба выпили, — устало, улыбаясь, кивнула цыганка Яна, — На брудершафт.
— И что-о? — растерянно спросила Яга.
— Как видите…
Яга выхватила из ее рук бутылку с надписью «Цыганское. Десертное», понюхала, посмотрела на свет. Потом взболтала и одним махом выпила остальное. Несколько секунд прислушивалась к себе. Напряженно, сосредоточенно. Потом сплюнула.
— Так и знала! — раздраженно сказала Яга, — Поставщик надул! Фальсификат! Контрафакт подсунул! Ну, я ему…
Цыганка Яна, между тем, как и Емеля глубоко вздохнула и склонила голову на грудь. Так они и сидели на скамеечке, держась за руки, склонив головы.
Звуки похоронного марша Шопена все нарастали. Звучали все громче и громче.
В этот момент ручка у колодца сама по себе быстро завертелась. Через секунду, восседая в бадье, как на троне, над колодцем появилась Щука. Меж плавниками она держала серебряный ковш с водой.
— Эй ты! Сила нечистая! — приказала она Яге, — Дай им обоим напиться!
— Только без оскорблений, — недовольно проворчала Яга, — И в суд подать можно. За оскорбление чести и деловой репутации.
Но, тем не менее, ковш с водой взяла. Подошла к сидящей на скамейке парочке, насильно влила каждому из них в рот по полковша воды.
Поэт Емеля и цыганка Яна одновременно потрясли головами, раскрыли глаза и недоуменно начали осматриваться вокруг. Будто только что проснулись.
— Слушай, это… цыганка! — удивленно спросил Емеля, — Ты меня что, отравить хотела? Зачем?
— Да какая она цыганка-а! — вскричала Яга, — Разуй глаза, рифмоплет!
Яга схватила Яну за руку, резко дернула на себя и подняла со скамейки. Одним движением она сдернула с ее головы черный парик, другим разом стянула с нее все разноцветные юбки. Яна осталась в одной мини-юбке. Очень симпатичной, кстати.
— Яна-а!? Ты-ы!? — ошарашено прошептал Емеля, — Зачем все это? Зачем ты хотела меня отравить?
— Себя тоже! — быстро ответила Яна, — Чтоб быть вместе. Навеки!
Великий Дирижер тут же взмахнул палочкой, и невидимый оркестр грянул марш Мендельсона! Каждый знает, в каких случаях его исполняют.
— Да, погоди ты! — раздраженно бросила Яга Дирижеру, — Еще не вечер!
— По-моему, давным-давно пора! — отозвалась из бадьи Щука, — Чего тянуть?
Царевна Яна и поэт-самоучка Емеля смотрели друг на друга. Великий Дирижер некстати, громко закашлялся. Достал платок и громко высморкался.
— Поразительно бестактный тип! — откомментировала Яга.
Дирижер спрятал платок, взмахнул палочкой и…
Странное дело, но почему-то не зазвучало никакой симфонии. Ни звука!
Все, присутствующие на поляне перед колодцем, только недоуменно переглядывались. Дирижер размахивал палочкой, а музыки почему-то не было. Хоть тресни.
— В чем дело? — сдерживаясь, спросила Яга.