Вернувшись домой, я растеряна. Мне хочется выпить, но я боюсь, что группа людей в масках вот-вот ворвется во входную дверь и отвезет меня в аэропорт в фургоне без опознавательных знаков. Мне нужно сохранить голову ясной.
Поэтому я блуждаю из комнаты в комнату, заламывая руки и борясь с паникой, перебирая в памяти все, что Крис сказал мне за обедом и во время предыдущего телефонного разговора.
Ничего из этого не укладывается в голове. Если бы мы с ним были персонажами одного из моих романов, мне пришлось бы сделать ему неоперабельную опухоль мозга размером с грейпфрут, чтобы его поведение обрело смысл.
Когда где-то в квартире звонит телефон, я замираю и оглядываюсь.
Это не домашний телефон. И мой мобильный до сих пор лежит разбитый там, где упал, на полу. Но, несмотря на это, звонок продолжает раздаваться, поэтому я осторожно направляюсь на кухню, идя на приглушенный звук.
Он доносится из ящика возле раковины.
Чувствуя себя как в шпионском фильме, я открываю ящик и смотрю на гладкий черный мобильный телефон, спрятанный среди набора чайных полотенец. Телефон размером с кредитную карточку, который выглядит точно так же, как у Джеймса.
Он звонит и звонит, настаивая, чтобы я взяла трубку.
Когда я это делаю, то понимаю, что на нем нет кнопки ответа. На нем вообще нет никаких кнопок. Когда я переворачиваю его, задняя сторона такая же пустая, как и передняя. Единственный способ, которым я могу сказать, что это задняя сторона, — это то, что поверхность матовая, а не блестящая. Я трясу его. Когда экран не загорается, я стучу пальцем по всему экрану, надеясь, что это будет иметь какой-то эффект. Когда и это не срабатывает, я вздыхаю и просто подношу телефон к уху, в шутку говоря: Йоу, как будто это должно сработать.
В ответ слышу бархатный голос Джеймса. — Привет, дорогая.
Я кричу: — Джеймс!
— Виноват. Вижу, ты нашла телефон.
— Что сейчас происходит?
Его тихий смех пронизывает меня волной облегчения. — Я заметил, что твой телефон попал в какую-то аварию, в результате которой он разбился на куски, поэтому я достал тебе новый. Тебе нравится?
Он сказал "достал", а не "купил". По какой-то странной причине мне кажется, что это важная разница. — А где здесь кнопки? Когда ты подложил его? Ты уже в Германии?
Я все еще кричу. На мгновение мне кажется, что это причина странной паузы Джеймса, но потом я понимаю, что ошибаюсь, когда он отвечает.
— Да, — тихо говорит он. — Я в Германии.
Я холодею от ужаса.
Я не должна была знать, куда он уехал.
Я не должна была знать, что он участвует в клинических испытаниях. Или что у него БАС.
Или что он умирает.
Блядь, блядь. Может, он подумает, что сказал мне, куда едет. Я застываю с телефоном, прижатым к уху, с сердцем, подступающим к горлу, и жду, когда он что-то скажет. То, что он скажет, не имеет большого значения.
— Просто дыши, Оливия. Я слышу, как ты паникуешь.
Я выдыхаю в огромном порыве и ковыляю к кухонному столу, где падаю на стул. — Я… я… я… я… — Я понятия не имею, как мне выпутаться из этой передряги. Идиотка!
— Дай мне услышать, как ты сделаешь вдох. Сделай глубокий вдох. Давай.
Я втягиваю полные легкие, как будто тонула в океане и только что вынырнула на поверхность. Скажи ему правду. Когда он спросит, откуда ты знаешь о Германии, просто скажи. Признайся во всем. Будь честной.
От моего хриплого голоса он снова хихикает. Он бормочет: — Ты так мило изображаешь астматическую утку. Ты так по мне соскучилась? Меня не было всего несколько часов.
— Да, я скучала по тебе. — Я вспоминаю Криса за обедом и вздрагиваю. — Не могу дождаться, когда мы снова увидимся.
Он, должно быть, услышал что-то не то в моем голосе, потому что он напрягся.
— Что случилось?
— Господи Иисусе, как ты можешь читать мои мысли по телефону?
Он прорычал мое имя. Теперь включен режим босса. По крайней мере, он отвлекся от Германии. Я тяжело вздыхаю и опускаюсь в кресло пониже.
— Мой обед с Крисом состоялся.
Тишина потрескивает. — Я хочу потребовать, чтобы ты мне все рассказала, но не хочу быть любознательным засранцем. Если ты скажешь, что мы должны сменить тему, мы так и сделаем.
Мне нравится, что он прямо говорит то, что думает, и в то же время уважает мои желания.
Обдумывая, как ответить, я решаю, что моя запутанная личная жизнь — это последнее, с чем ему сейчас нужно иметь дело, когда он в другой стране пытается найти лекарство от болезни, которая пытается его убить.
— Мы не разговаривали с тех пор, как расстались. Он просто хотел… — Чтобы меня похитили бандиты. Я прочищаю горло перед тем, как соврать, так что, надеюсь, это звучит более правдоподобно. — Проверить, все ли в порядке.
После еще одной трескучей тишины Джеймс говорит: — Он все еще любит тебя. Увидеть меня в твоей квартире, должно быть, было нелегко для него.
Я подавляю в себе воспоминание о том, как Крис признался мне в любви в мужском туалете, и спрашиваю слишком громко: — Почему ты думаешь, что он все еще любит меня?
Голос Джеймса становится поглаживающим, мягчайшей, самой теплой лаской.
— Как он может не любить? Ты самая совершенная женщина, о которой только может мечтать мужчина, Оливия. Ты — сокровище.
Мое сердце продолжает делать странные вещи. Странные, извилистые гимнастические движения. Я сглатываю, дышу неглубоко, позволяя себе сидеть с его красивыми словами.
— Ты ничего не говоришь.
— Просто наслаждаюсь талантом твоих сценаристов. Боже, эти парни хороши.
Я слышу голоса на заднем плане. Мужские голоса. Мужские голоса, которые говорят не по-английски… но и не по-немецки. Я не знаю немецкого языка, но он очень отчетливый, и это точно не он.
На самом деле, это звучит очень похоже на экзотический язык, который я слышала — или представляла, что слышала — от Джеймса, который бормотал мне на ухо, когда я переживала эпический оргазм.
Я прислушиваюсь к звуку шагов, пока голоса не стихают и не исчезают на заднем плане. Либо мужчины отошли от Джеймса, либо он отошел от них.
Его голос хриплый, он говорит: — Я оставил еще кое-что для тебя в квартире. Поищи в левом ящике комода в спальне.
Мое любопытство разгорелось, я встаю и иду в спальню. В ящике комода нахожу квадратную черную коробку, перевязанную красной лентой. — Ты купил мне еще один подарок? — спрашиваю я, тронутая. — Когда ты успел все это спрятать?
— Открой.
— Позволь мне положить телефон на секунду, чтобы я могла использовать обе руки. — Я кладу телефон на комод и нетерпеливо развязываю ленту, затем поднимаю верхнюю часть коробки. Когда я вижу прекрасные золотые и бриллиантовые серьги с ожерельем, сверкающие на белом шелке, я ахаю.
Срань господня. Они, должно быть, стоят целое состояние.
Я перевожу дыхание и снова поднимаю трубку. — Джеймс, это ожерелье потрясающее. А эти бабочки… Я никогда в жизни не видела таких красивых сережек.
Он смеется, восхищенный трепетом в моем голосе. — Это не ожерелье и серьги, дорогая. Вынь их.
Не ожерелье и серьги?
Смущенная, я поднимаю одну из бриллиантовых бабочек и обнаруживаю, что они прикреплены к цепочке собственными деликатными цепочками. Маленькие золотые зажимы украшают спинки. Когда я поднимаю бабочку выше, с шелкового ложа разматывается большая часть тонкой цепочки, и тогда я понимаю, что на конце цепочки также есть бабочка с маленьким золотым зажимом.
Все это образует форму буквы Y, с золотым кругом размером с четверть в центре, к которому прикреплены три цепочки.
Я держу его и смотрю, пытаясь понять. — Я не понимаю.
— Подумай, дорогая. Где я мог бы использовать три маленьких зажима на твоем теле?
Мои глаза широко открываются, а голос повышается. — Думаю… не на пальцах ног?
— Где-то в более чувствительном месте, — пробормотал он, его голос был теплым.
Наверное, не на мочках ушей и не на кончиках пальцев. Я сглатываю, начинаю потеть.
— Надень это и пришли мне фото.
— Я понятия не имею, как надевать эту штуку. Я могу что-то повредить. Кроме того, я не разбираюсь в технологиях. Я даже не знаю, как пользоваться этим телефоном.
Если я думала, что это снимет меня с крючка, я ошибалась. У Джеймса все под контролем.
— Телефон активируется голосом, и мой номер уже запрограммирован в нем. Просто наведи его на себя и скажи: "Сфотографируй и отправь Джеймсу". Давай, попробуй.
Я держу телефон на расстоянии фута от лица и повторяю его указание. Раздается малейшее электронное позвякивание, и все. Экран остается абсолютно черным. Я подношу телефон обратно к уху. — Откуда мне знать, что это сработало? Я ничего не вижу на своей стороне!
— Потому что у меня есть фотография, где ты шмыгаешь носом ко мне, вот как. Кстати, у тебя отличная прическа. — Он снова переключается на властный режим, его голос становится темным. — А теперь раздевайся, надевай бабочек и присылай мне мои фотографии.
— Гм… да, мне придется отказаться от этого, Ромео. Если мои обнаженные фото когда-нибудь просочатся в сеть, мой издатель бросит меня, как горячую картофелину.
— Ты же знаешь, что я никогда не показал бы твоих фотографий никому другому.
Горячая собственность в его тоне заставляет меня улыбнуться. — Да, я знаю. Но телефоны имеют неприятную привычку взламываться.
— Этот телефон не взломать. Все, что ты мне отправляешь, зашифровано шифрами, которые невозможно взломать.
Когда я делаю долгую паузу, удивляясь, откуда у него телефон, который невозможно взломать, он небрежно отвечает: — У меня есть приятель, который производит их для правительства.
— О. Круто. Погоди, это значит, что правительство может шпионить за мной с помощью этой штуки?
Он хихикает. — Им не нужен телефон, чтобы шпионить за тобой.
— Мне от этого не легче.
— Не волнуйся об этом слишком сильно. Если ты не плохой парень, они тобой не интересуются. Вернемся к моим фотографиям. Пришли мне несколько.
Я сморщила лицо. — Я имею в виду, я хочу. Теоретически? Потому что знаю, что тебе понравится? Но, честно говоря, это не совсем мое. Я не преувеличивала, когда говорила, что не люблю технологии. Я случайно отправила крупным планом свою подмышку. Которая, если ты не заметил, не является подмышкой супермодели. Там происходят какие-то серьезные случайные вещи. Если целлюлит под мышками существует, то он у меня есть. Я бы лучше украсила себя этими прекрасными секс-украшениями, если бы ты был здесь, чтобы помочь мне.
Его смех длинный, горловой и красивый. — Блядь. Ты преступно очаровательна.
По какой-то странной причине этот комментарий заставляет меня думать о Крисе. Крисе, который плакал в мужском туалете и вдруг решил, что влюблен в меня.
— Да. Я настоящая находка.
Что бы Джеймс ни услышал в моем ответе, его голос становится резким и требовательным. — Что это значит?
Его обостренное восприятие становится настолько привычным, что я уже почти не удивляюсь этому. Но все же не хочется копаться в этой конкретной грязи. — Это был просто сарказм. Это ничего не значит.
— Ты знала, Оливия, что ты ужасная лгунья?
Я вздыхаю глубоко и покорно. — Ладно, хорошо. Но не сердись, когда я скажу тебе, потому что ты сам попросил. — Я жду, пока он не зарычит в знак согласия, чтобы продолжить. — Крис сегодня за обедом вел себя очень странно. Он говорил много странных вещей.
Голос Джеймса становится смертельно мягким. — Какие вещи?
О, Боже. — Никакие.
Он настаивает: — Расскажи мне.
Я нервно смеюсь. — Как будто мне нужно немедленно возвращаться в Нью-Йорк.
— Потому что?
Ой-ой. Это прозвучало убийственно. Надо сменить тему. — Потому что он идиот. Забудь, что я сказала.
Наступила долгая, тяжелая тишина. — Он тебе угрожал?
— Нет! — Я делаю паузу. — Я имею в виду, не в том смысле, в каком ты это имеешь в виду.
По телефону доносится звук скрежета зубов. — Я тут волосы на себе рву.
— Вот почему я не хотела ничего говорить. Не хочу, чтобы ты волновался.
— Слишком поздно. Если ты не расскажешь мне все, я вылетаю следующим же самолетом в Париж.
Что во мне так изменилось в последнее время, что мужчины в панике летят через весь мир, чтобы броситься ко мне на порог? — Это не обязательно.
— Будет, если ты не начнешь говорить.
Я сажусь на край кровати и зажимаю переносицу между пальцами, золотая цепочка свисает с бедер. — Он сказал, что если я не вернусь в Нью-Йорк через двадцать четыре часа, он найдет кого-то, кто об этом позаботится.
Не сбавляя оборотов, Джеймс огрызается: — Убирайся из той квартиры! Сейчас же!
Открыв глаза, я хмуро смотрю на стену. — Прости?
— Иди ко мне. Секция 912. На стене возле двери есть клавиатура. Набери свое имя задом наперед, и они откроются.
Набрать мое имя задом наперед, и дверь откроется. Как будто мой рот открыт. Как будто моя голова открыта, потому что она только что взорвалась. — Что?
— Сделай это. Собирай вещи и уходи. Никому не говори, куда ты идешь. Иди в мою квартиру — прямо, блядь, сейчас, — и жди меня там.
Линия обрывается.
Ошеломленная, я смотрю на телефон в своей руке. Мое сердце начинает колотиться. Тревога пронизывает меня изнутри. Глядя на пустой экран, я говорю: — Позвони Джеймсу!
Когда я подношу телефон к уху, он звонит. Он поднимает трубку и рычит: — Черт возьми, женщина…
— Не смей сейчас на меня ругаться! — Я кричу, с красным лицом. — Скажи мне, что, черт возьми, происходит, или я никуда не пойду!
Его дыхание прерывистое. Его слова звучат так, будто он проглотил горсть камней. — Ты сказала, что доверяешь мне.
— Джеймс.
— Ты сказала, что доверяешь мне или нет?
Я смотрю на блестящих бриллиантовых бабочек, которых держу в руках, желая, чтобы я никогда не открывала своего большого проклятого рта. — Да, — неохотно признаю я.
В его грубом выдохе чувствуется оттенок облегчения. — И ты была права. Я никогда не позволю, чтобы тебя обидели, и это моя клятва. Но сейчас меня нет рядом, и для того, чтобы ты была в безопасности, ты должна меня выслушать.
Я кричу: — Почему все так беспокоятся о моей безопасности сейчас? Почему я вдруг оказалась в опасности?
Голос Джеймса затихает. — Это не внезапно, дорогая. Ты была в опасности годами. Ты просто не знала об этом.
Я начинаю дрожать. Мои подмышки становятся влажными. Я не могу контролировать дрожь в голосе, когда шепчу: — Откуда ты знаешь?
— Клянусь, я тебе все расскажу, только, пожалуйста, прошу, иди ко мне домой прямо сейчас. Сделаешь это для меня?
Подтекст тревоги в его голосе наконец заставляет меня решить послушаться его.
Возможно, из-за мольбы. Он не из тех, кто умоляет.
Когда я говорю так, он бормочет: — Спасибо, блядь.
— Но тебе лучше быть готовым ответить на много вопросов, Ромео, — угрожаю я. — И если мне покажется, что ты не говоришь мне чистую правду, я сяду в самолет и вернусь в Нью-Йорк в течение суток.
На этот раз я отсоединяюсь. По крайней мере, я так думаю. Кто может сказать с этим дурацким телефоном?
С глубоким ощущением неверия в то, что это моя жизнь, я кладу цепочку обратно в красивую коробочку, спешу к шкафу, вытаскиваю чемодан и тащу его к комоду. Расстегиваю молнию и начинаю забрасывать вещи. Джинсы, футболки, трусики, все, что я так тщательно распаковала и сложила, теперь летит туда, как мусор.
Опасность. Я в опасности, и так уже много лет.
Какого хрена?
Я не могу ясно мыслить. Ничто из этого не имеет никакого смысла. Единственное, на чем я могу сосредоточиться, это убраться к черту из этой квартиры, которая сейчас имеет гнетущее ощущение тюремной камеры.
Или гроба.
Засунув телефон, который дал мне Джеймс, в задний карман джинсов, я спешу с чемоданом в кабинет Эстель, где хватаю со стола свою рукопись и запихиваю ее во внешний карман на молнии.
Я даже не беспокоюсь о косметике или туалетных принадлежностях. Я просто убегаю оттуда, хватаю сумочку и хлопаю дверью на ходу. Задыхаясь и потея, я бегу по коридору к лифтам.
Когда дверь открывается, я уже почти жду, что из нее выскочит пара вооруженных мужчин и схватит меня, но там никого нет. Короткая поездка до этажа Джеймса кажется мне тысячелетием. Затем дверь снова открывается, и я бегу по коридору.
Когда я понимаю, что иду не в том направлении, я разворачиваюсь и бегу в другую сторону.
Он сдержал свое слово: к стене рядом с входной дверью прикреплена гладкая электронная клавиатура. Я набираю на клавиатуре буквы своего имени задом наперед, надеясь, что это просто неудачный розыгрыш, но когда лампочка на клавиатуре загорается зеленым цветом, дверь открывается, и я могу заглянуть внутрь, надежда умирает в моем животе.
Знаете старую поговорку, что если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, то так оно и есть?
Она существует уже давно и не без причины.
Хорошая новость заключается в том, что целая стена его элегантно обставленной гостиной заставлена книгами. Застекленный книжный шкаф с одной из тех крутых библиотечных лестниц, тянущихся до самого потолка. Большое коричневое кожаное кресло стоит у окна, а сбоку — маленький столик и лампа для чтения.
Значит, он читает. По крайней мере, он не врал об этом.
Плохая новость заключается в том, что окно затемнено толстой стальной панелью, а на стене напротив книжного шкафа хранится другая коллекция предметов за стеклом… предметов, созданных только с одной целью.
Убивать.
Я мертва. Ты убил меня.
Я помню с ужасающей ясностью, как настроение Джеймса изменилось от светлого к темному в одно мгновение, когда я сказала ему эти слова. Слова, которые должны были быть комплиментом к его поцелуям, но для него, очевидно, означали что-то совсем другое.
Как будто я что-то поняла.
Какое-то холодное мгновение, затаив дыхание, я пялюсь на коллекцию пистолетов, винтовок и пулеметов, так аккуратно расставленных на стеллажах из досок, ярко освещенных сверху булавками, а снизу заставленных сотнями коробок с патронами разного размера.
Тогда я делаю единственное, что имеет смысл.
Убегаю к черту.