— Он этого не говорил!
— Нет, сказал.
— Черт возьми. Я бы сдохла на месте.
— Поверь мне, я была близко.
Я хожу туда-сюда по кухне, пытаясь сжечь немного адреналина, из-за которого у меня дрожат руки и бешено колотится сердце. Я уже полчаса разговариваю по телефону с Келли, рассказывая ей обо всем, что произошло с тех пор, как я положила трубку в кафе.
Джеймс должен приехать через десять минут. Мой антиперспирант не сработал, во рту перестала выделяться слюна, и мне очень хочется бурбона, но я боюсь, что один станет двумя, потом тремя, и тогда я сойду с ума.
А мне сейчас отчаянно нужны мои извилины.
Те несколько, которые еще не были парализованы прощальным предложением Джеймса.
— Так что ты собираешься делать? — спрашивает Келли, и ее голос звучит почти так же панически, как и мой.
Я слегка смеюсь, не веря своим ушам. — Думаю, я собираюсь составить ему список.
Я вынужденa отдернуть телефон от уха, чтобы спасти свой слух от пронзительного крика Келли. Потом она возвращается, стонет.
— Я так тебе сейчас завидую. Очень. Завидую. Последний раз Майк спрашивал меня, чего я хочу в постели, когда мы только начали встречаться. — Она на мгновение останавливается, чтобы подумать. — Нет, это неправильно. Он не спрашивал меня, чего я хочу — он спрашивал, позволила бы я ему заняться анальным сексом.
Я кривляюсь. — Спасибо за это. Теперь мне придется представлять, как вы вдвоем занимаетесь сексом в попку каждый раз, когда я его увижу.
— Я сказала нет, дура! Эта дырка только для выхода. Так что будет в твоем списке?
— Не анальный секс. Тут я с тобой согласна.
— Оральный?
— Да, конечно.
Мы обе на мгновение замолчали. Потом Келли говорит: — Ну, у меня закончились идеи.
— Я знаю, ладно? Я не могу сказать мужчине, что мне очень нравится миссионерская позиция, это просто печально!
— Мы жалкие.
— Как у нас не появилось лучших идей после совместного чтения Пятидесяти оттенков? Это же было практически пособие по сексу.
— Это была всего лишь фантазия, детка. Никто не занимается этим в реальной жизни.
— Конечно, занимаются. Есть миллионы пар, которые наслаждаются связыванием, шлепками и всем остальным.
Кэлли фыркает. — Ты знаешь кого-нибудь из них?
— Нет, но это не значит, что их не существует. Я также не видела ни одной коалы, но их полно, они живут своей маленькой пушистой жизнью на ветвях эвкалиптов.
— Я чувствую, что мы сходим с ума. Вернемся к этому списку сексуальных развлечений. А как насчет грязных разговоров?
Это ставит меня в тупик на мгновение. — Ну, не знаю, у меня никогда не было грязных разговоров.
— У меня тоже, но это звучит весело, правда?
Я морщу нос, думая об этом. — Или это может быть самой глупой вещью в мире. Как-то я смотрела порно, и парень постоянно повторял девушке: “Кончи для меня, кончи для меня”, и я подумала: ныть женщине, чтобы она дошла до оргазма, еще никогда не срабатывало в истории секса, приятель.
Келли насмехается. — Когда ты смотрела порно?
Я принимаю тон увядающего презрения. — Прощу прощения, но я взрослая женщина. Я смотрела порнографический фильм.
— Конечно, смотрела. Как он назывался?
— Не могу поверить, что ты мне не веришь!
— Ты же писательница-фантаст. Ты зарабатываешь на жизнь выдумками. И ты преувеличиваешь больше, чем кто-либо другой, кого я знаю.
Я бормочу себе под нос: — Почему я вообще дружу с этим человеком?
— Идем дальше. Как насчет секса в общественном месте?
— Например, где?
— В туалете?
— Отвратительно.
— На заднем сиденье машины?
— Я не такая гибкая. Что-то бы свело судорогой, и началось бы неприглядное барахтанье.
— В парке?
Я размышляю, пытаясь представить себе эту сцену. Мы с Джеймсом сидим на скамейке — уединенной, под деревом — и я сижу у него на коленях. На мне пальто, которое скрывает мои ноги, раскинутые по обе стороны его бедер, когда я скачу на нем, все ближе и ближе к оргазму, моя голова откинута назад, а пальцы вцепились в его волосы, когда он ощупывает мою грудь своим горячим, голодным ртом…
Когда дедушка, выгуливавший пуделя, пробегает мимо и кричит: — Я вызываю полицию!
— Я не хочу, чтобы меня арестовали за публичную непристойность, спасибо.
Келли вздыхает. — Я зайду в Google и посмотрю, не найду ли я каких-нибудь хороших идей. Я напишу тебе, если что-то найду.
— Ты уверена, что хочешь это делать? Гугл может быть страшным местом. Как-то я искала натуральное средство от головной боли и за пять минут убедилась, что у меня завелись паразитические блохи, которые пируют на моем мозгу. Если ты начнешь искать идеи для секса, ты можешь попасть на какой-то сайт с графическими изображениями гангрены половых органов.
Келли тихо сочувствует. — Наверное, в твоей голове страшно.
— Ты даже не представляешь. Хотела бы я себя клонировать, чтобы иметь кого-то, кто меня понимал.
Звонят в дверь, и я замираю. — Вот дерьмо.
— Что случилось?
— Он рано!
Келли улюлюкает. — Ладно, начнем вечеринку, сестренка! Рррр!
— Пожалуйста, прекрати издавать тигриные звуки. У меня тут нервный срыв.
— С тобой все будет хорошо.
— Мне страшно.
— Тебе не страшно, — твердо говорит Келли. — Ты нервничаешь. Это две разные вещи. И помни…
— Что?
Ее голос смягчается. — Ты можешь пережить все, детка. Свидание с горячим парнем — ничто по сравнению с тем, через что ты прошла.
Мое горло сжимается. Мне приходится тяжело выдохнуть, прежде чем я снова смогу говорить. — Я уже говорила тебе, что люблю тебя?
— Я тоже тебя люблю. А теперь иди, отломи кусочек той мужской конфеты и хорошо проведи время. И утром первым делом позвони мне. Я хочу услышать все грязные подробности.
Когда в дверь снова звонят, я говорю: — Поняла, сержант. Поговорим завтра.
Мы кладем трубку, и я направляюсь к входной двери, хватаю со стула сумочку и запихиваю мобильный телефон в задний карман джинсов. Затем я стою перед дверью, держа руку на ручке, собираясь с духом.
Я открываю дверь, а там стоит он, высокий, смуглый, роскошный альфа-самец ростом под два метра. Лев на охоте в Серенгети не выглядел бы даже наполовину таким величественным.
Или голодным.
Мы стоим и смотрим друг на друга в трескучей тишине, пока он не говорит: — У тебя красное лицо.
— И мои ладони вспотели. Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую себя, как пробка от шампанского после того, как сняли ту проволочную штуку сверху.
— Вот-вот взорвешься, да?
Глаза мигают, он смотрит на меня с ног до головы. — Ты когда-нибудь нюхала героин?
— Нет.
— Я тоже, но держу пари, что это похоже на то, что я чувствую.
— Я знаю. Это ненормально. Но я рада, что это не только у меня, потому что это было бы грустно.
Его щеки морщатся, когда он улыбается. Он одет в джинсы и расстегнутую белую рубашку, как и тогда, когда я впервые увидела его в кафе. Он неестественно красив. Это пугает, если честно. У него такое лицо, которое должно быть на обложках журналов, а я… я не выгляжу так.
Я говорю: — Думаю, ты должен сказать мне, как выглядит мой зад для мужчины, потому что прямо сейчас у меня в голове не укладывается, насколько ты хорош.
Я делаю движение рукой, указывая на нас обоих. — Он достаточно хорош, чтобы заполнить этот пробел?
Голубые глаза горят, и он грубо отвечает: — Твой зад, безусловно, чертовски хорош. На самом деле, он идеален. Знаешь, почему женские задницы иногда сравнивают с фруктами?
— С фруктами?
— Да. С яблоком. Персиком. Что-то вроде того.
— Кажется, мы читаем разные книги.
Он игнорирует меня. — Это потому, что когда мужчина видит идеальную, круглую, спелую задницу, как у тебя, у него во рту мокреет, и все, о чем он может думать, — это впиться в нее зубами.
Я поджимаю губы, изучая его выражение лица, наконец решая, что этого мне хватит на ближайшие пятьдесят-шестьдесят лет. Нам даже не надо целоваться, заниматься сексом или еще чем-то, то, как он смотрит на меня, настолько глубоко удовлетворяет, что оргазм даже близко не стоит.
Ладно, это преувеличение, но вы знаете, что я имею в виду.
Он поднимает палец. — А еще? Твоя грудь…
— Погоди, дай угадаю. Моя грудь похожа на канталупы.
— Я собирался сказать — медовые дыни.
Через мгновение я говорю: — Знаешь, если бы кто-то сказал мне, что мне так понравится, когда мужчина сравнивает части моего тела с разными фруктами, я бы сказала, что он сошел с ума.
Кивнув, он мрачно говорит: — Ты все же современная женщина.
— Именно так. Я считаю себя феминисткой. У меня есть высшее образование. Даже несколько. И все же я здесь, погруженная в то, как фантастично услышать, что ты называешь мою грудь канталупами.
— Медовыми дынями.
— Точно. Прости. На чем я остановилась?
— Ты феминистка с высшим образованием.
Я киваю. — Именно так.
— Тебе не нужен мужчина, чтобы быть полноценной.
— Да! Ты понимаешь, о чем я говорю!
— И тебе точно не нужен мужчина, который бы тобой командовал.
— Нет. Ни в коем случае.
Джеймс делает шаг ближе, переступает порог и, не моргая, смотрит мне в глаза. Его голос хриплый, он говорит: — Кроме как в постели.
Каждый нерв в моем теле прыгает в полную, кричащую тревогу. Мое сердце бьется о грудную клетку. Он так близко, что я чувствую тепло, которое излучает его тело, то самое тепло, которое охватывает меня волной и оставляет меня пылающей от жажды.
Я выдыхаю тихий, неустойчивый вздох. — Ух ты.
— Я знаю. Представь, что будет, когда мы поцелуемся. — Глядя на мой рот, он увлажняет губы.
— Я начинаю думать, что это может быть плохой идеей. Ты слышала о людях, которые случайно взрываются в пламени?
— Самовозгорание, — говорит он, все еще глядя на мой рот.
— Да. Я из тех людей, с которыми это может произойти.
Медленно Джеймс наклоняется вперед и опускает голову. Он проводит кончиком носа по моей челюсти, а затем шепчет мне на ухо: — Тогда мне надо быть осторожным, да?
Еще никогда в истории риторических вопросов не было так горячо.
Он выпрямляется, улыбается — очевидно, понимая, что я пытаюсь сохранить сознание, — и берет меня за руку.
— Пойдем поужинаем. Поедим, выпьем, поговорим. Потом мы вернемся и сядем на твой диван, и я буду практиковаться быть осторожным с тобой, пока ты не будешь полностью удовлетворена.
О, эта дьявольская улыбка. Я знала, что попала в неприятности.
Я легкомысленно говорю: — Ладно, но я должна предупредить тебя: Мне очень трудно угодить.
Он подносит мою руку ко рту и проводит губами по моим косточкам. — Хорошо. Я люблю вызовы.
Я настолько отвлекаюсь от всех возможностей, что забываю запереть дверь, когда мы выходим.