Громко дыша, чёрный, в саже и масле, паровоз подтащил пассажирский состав. Минута остановки. Колокол пробил отправление. Долгожданное сбывалось. Впереди новая жизнь.
ИЗ ИСКРЫ - ПЛАМЯ!
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадёт ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Так писал Пушкин декабристам в Нерчинские рудники. Поэт-декабрист Одоевский ответил Пушкину:
Наш скорбный труд не пропадёт!
Из искры возгорится пламя!
Владимир Ильич решил дать газете название "Искра".
В Шушенском он обдумал газету от первой до последней строки. Теперь надо было её создавать. Вернувшись из Сибири, Владимир Ильич поселился в Пскове. Один. Без Надежды Константиновны. У Надежды Константиновны не кончилась ссылка - ведь она позднее попала в тюрьму и Сибирь, - поэтому теперь ей назначено было доживать срок в Уфе. А Владимиру Ильичу разрешили жить в Пскове. Трудно расставаться с Надюшей. Но даже в мыслях ни ему, ни ей не пришло, что можно бы подождать, помедлить, пока кончится срок её ссылки. А тогда уж... Нет, Владимир Ильич не мог медлить и ждать. Революционная работа неотложна. Самое главное дело, смысл жизни. "До свиданья, Надюша. До встречи".
В Пскове Владимир Ильич развернул подготовку "Искры" вовсю. Выезжал в разные города. Всюду искал товарищей для работы в "Искре". Надо было подготовить авторов, которые писали бы в газету статьи. Надо найти агентов-распространителей. Ведь "Искру" нельзя обыкновенным способом продавать в газетных киосках. Живо засадят в тюрьму. Значит, распространять надо будет тайно. Надо раздобыть денег на выпуск газеты. И денег Владимир Ильич раздобыл.
На первое время деньги для "Искры" дала учительница вечерней рабочей школы Александра Михайловна Калмыкова. Она хоть и была владелицей петербургского книжного склада, а дружила с марксистами, особенно с Владимиром Ильичом.
Всё подготовлено. За четыре месяца Владимир Ильич, как говорится, гору своротил.
Но где же выпускать "Искру"? Разве можно было в России печатать такую газету? Против царя. Против помещиков и фабрикантов. Против полицейских чиновников. Конечно, нельзя выпускать в России такую газету! Где же?
Владимир Ильич посоветовался с товарищами. Обсудили со всех сторон и решили выпускать газету за границей. Конечно, и там выпускать такую газету можно было только в глубокой тайне. Но там всё же не так много было русских полицейских ищеек, не сразу угодишь за решётку.
Решено. Владимир Ильич съездил попрощаться с Надеждой Константиновной - у неё только через девять месяцев кончится ссылка, - и поезд помчал его в далёкие чужие края. Надолго ли? Оказалось, надолго.
В немецком городе Лейпциге, с узкими улицами, островерхими домами и кирками, было много фабрик и ещё больше типографий и всевозможных книжных лавочек. Жил в Лейпциге один немец, лет тридцати пяти, по имени Герман Рау, весёлый, усатый, подстриженный бобриком. Он был хозяином маленькой типографии в деревушке Пробстхейд, неподалёку от Лейпцига. В типографии Германа Рау всего-то и стоял один-единственный станок. Правда, большущий. На этом большущем допотопном станке печаталась спортивная рабочая газета, разные объявления и брошюрки.
Герман Рау был социал-демократом и состоял членом немецкой социал-демократической партии. Однажды лейпцигские социал-демократы сказали Герману Рау, что приехал из России марксист. Приехал в Женеву. Затем поселился в Мюнхене. Задача у русских марксистов: выпускать революционную газету. С этим делом обратился приезжий к русским эмигрантам и немецким социал-демократам. Решили: первый номер "Искры" выпустить в немецком городе Лейпциге.
- Надо помочь русским товарищам, - сказали Герману Рау лейпцигские социал-демократы, когда получили из Мюнхена весть о приезжем.
Герман Рау рад помочь, да вот беда: в типографии и в помине не было русского шрифта. Был немецкий шрифт, а русского не было.
Думали день, думали два, на третий надумали, вернее, договорились с надёжным товарищем. В одной лейпцигской типографии печатались для России на русском языке церковные книги. К этой-то типографии и подкатил однажды наборщик, помощник Германа Рау, ручную тележку. Подкатил, стал в сторонке, закурил сигарету. Стоит. Люди мимо идут, ничего не видят особенного. Через некоторое время кто-то махнул рукой из окна. А ещё погодя вышел товарищ, рабочий с подвязанным фартуком. Видно, в фартуке тяжесть. Да, там был русский шрифт, свинцовые русские буковки. Товарищ ссыпал шрифт в тележку. Наборщик прикрыл старой курткой и повёз. Теперь скоро будет печататься "Искра"!
Приехал из Мюнхена Владимир Ильич. Привёз статьи для газеты, свои и товарищей. Владимир Ильич снял комнатёнку на окраине Лейпцига. Каждое утро вставал до рассвета. И нынче рано проснулся. За окном темнота. Тихо. Даже фабричных гудков ещё не слыхать. В комнате зябко. На улице стоял сырой холодный декабрь.
Владимир Ильич вскипятил на спиртовке чай. Выпил, обжигаясь, из жестяной кружки и, как обычно, вышел из дома. Идти далеко - до деревни Пробстхейд, до типографии Германа Рау. Наверное, километров пять-шесть надо идти. Конки туда не было, шагай на своих на двоих. Навстречу шли пешие или ехали на велосипедах рабочие. Тарахтели повозки: крестьяне везли продукты на рынок. Вот город кончился. Началось снежное поле. Вдалеке чернел лес. Засветились огоньки окрестных селений. И в типографии Германа Рау, в деревне Пробстхейд, светились окошки. Горела керосиновая лампа.
Вся типография состояла всего из одной большой комнаты. Половину комнаты занимал громоздкий старый станок. Были ещё две наборные кассы. В чугунной печке жарко трещали дрова, качалось пламя, качались тени на стенах. В типографии был хозяин Герман Рау, да наборщик, да один ученик. И никого больше.
- Сегодня важный день, - сказал Владимиру Ильичу по-немецки Герман Рау.
Владимир Ильич кивнул. Да, сегодня был важный день. Владимир Ильич волновался. До сих пор всё велась подготовка, а сегодня...
Наборщик тяжело поднял раму с набором. Перенёс к станку. Герман Рау встал за станок. Взялся за ручку. Станок зашумел. Валик завертелся. И газетный лист сполз с машины, еще влажный лист! Первый номер "Искры" был напечатан.
Владимир Ильич взял газету. Как долго и страстно мечтал он об этой минуте!
"У нас есть газета, наша, рабочая, революционная газета! Лети же, наша газета, на родину. Буди мысли и сердца, зови к революции".
Владимир Ильич вслух прочитал заголовок:
- "Искра".
В правом верхнем углу было напечатано крупно:
"Из искры возгорится пламя!"
ЛЕНИН
Пассажирский поезд шёл по Германии к Кенигсбергу. В вагоне третьего класса в уголке у окна сидел молодой человек. Он ехал из Мюнхена и всю дорогу дремал. Во всяком случае, ни с кем не промолвил ни слова. Довольно большой чемодан стоял у его ног.
Приехали в Кенигсберг, старинный город, с каменной крепостью, кирками, красными черепичными крышами. Там шумливое Балтийское море и порт. В порту стояли пароходы. Среди них один под названием "Святая Маргарита". Немец из Мюнхена довольно свистнул и не стал толкаться в порту, а отправился в ближний пивной погребок. В погребке было людно, воздух был сизый и горький от табачного дыма. Немец из Мюнхена занял свободное место, а чемодан запихнул под столик. Спросил сосисок с капустой и стал медленно есть, запивая пивком. Очень медленно. Можно подумать, времени свободного у него было пропасть. А может быть, он кого-нибудь ждал? Да, именно так. Он ждал матроса с парохода "Святая Маргарита". Для встречи с ним немец и приехал из Мюнхена, хотя ни разу до сих пор его не видал. Когда новый посетитель входил в погребок, мюнхенец в упор глядел на него, энергично приглаживая волосы к правому уху правой рукой. Конечно, никто не обращал на это внимания. В самом деле, что такого особенного, что человек приглаживает волосы? Между тем это был условный знак.
Вот вошёл матрос, крепкий, невысокий, коричневый от морского загара. С порога оглядел людей, заметил человека, приглаживающего волосы, направился прямо к нему. Сел за столик, нащупал ногой чемодан:
- Дьявольский ветер.
- Не беда, если попутный, - ответил немец из Мюнхена.
- Угадал, братишка, попутный.
Это был пароль. После пароля они сразу почувствовали друг друга товарищами. У них было общее опасное дело, для которого они сошлись в пивном погребке.
Скоро они кончили разговор, поднялись и вышли из пивной. Теперь не приезжий нёс чемодан, а матрос. Никто не заметил перемены. Кому какое дело? Идут два приятеля, о чём-то толкуют. На перекрёстке попрощались. И немец из Мюнхена, засунув руки в карманы, довольный, что сделано дело, посвистывая, направился к поезду, обратно домой. А чемодан поехал через Балтийское море на пароходе "Святая Маргарита" в шведскую столицу Стокгольм.
К ночи разревелся ветер, забушевали волны, налетел страшный шторм. Буря трепала "Святую Маргариту", обшивка бортов трещала, гнулась мачта, волны окатывали палубу, темь была на море, хоть выколи глаз.
В Стокгольм опоздали на шесть часов. Наверное, финское судно "Суоми" давно на пути в Гельсингфорс. По расписанию часа уже четыре в пути. А матросу как раз "Суоми" и надо.
"Не поспел! - с досадой думал матрос. - Как теперь быть? Подвёл шторм проклятый!"
Вдруг он увидел "Суоми". Финское судно стояло в стокгольмском порту и разводило пары. Должно быть, шторм его задержал, и только теперь оно собиралось отчаливать. А "Святая Маргарита" почти рядом причаливала. К счастью, наш матрос сменился с вахты. Тут же схватил чемодан - и опрометью на берег. "Суоми" близко, но "Суоми" отходит.
- Тихий вперёд! - скомандовал капитан.
Закипела вода под винтом. Тронулся пароход. Поздно.