— Какого хрена?!
Звериный рык сносит меня со стремянки. Шарахаюсь в сторону, налетаю на ведро и, споткнувшись, плюхаюсь на задницу. Рядом шлепается несколько книг с полки, сыплется всякая мелочь, которую я так старательно чистила от пыли.
Подняться не могу — ноги отказывают.
Это ограбление? Захват? Операция по поимке преступников?
— С-сдаюсь, — хриплю, поднимая руки вверх.
Передо мной мужик. Нет, огро-о-омный мужик в военной форме. И с автоматом в руках.
Икаю, рассматривая хищное дуло, направленное в мою сторону.
Ой, мамочки… За что? Я ведь… я просто дом убираю! Я ведь даже не хозяйка!
— Ты кто?! — продолжает рычать ненормальный и, проследив мой взгляд, морщится. Убирает оружие.
Ох, прямо от сердца отлегло. Немножечко.
— У-уборщица. К-клининг…
Зубы выстукивают чечетку. Даже название фирмы произнести не могу — в мозгах замкнуло намертво.
— Где Ядя?
Ядя? Что за… А! Ядвига Геннадьевна!
— Но-гу по-повредила… Гвоздь.
Мужик выгибает бровь, от чего на жестком лице сильнее проступает недовольство.
— Какой, на*уй, гвоздь?
Еще и матершинник. Фу!
— Обычный. Э-э-э… железный. Н-наступила она. Случайно. А я вот… заменяю.
Сегодня меня выдернули с выходного. Щука, то есть Щукин, начальник мой, клялся оплатить по двойному тарифу. Все девушки уже по заказам разъехались, а Ядвига Геннадьевна подвела в этот раз.
Шеф рвал и метал. Этот дом должен быть чист к шести, и точка.
Кошусь на часы. Красивые такие, в деревенском стиле. Времени минут сорок до прихода хозяина. Так кого это принесло?
— Вы охранник? — осторожно спрашиваю примолкшего мужика.
Тот перестает кутить башкой и опять на меня смотрит. Господи… какие глаза! Как два кусочка стали. И сам весь такой… рослый. Статный. Выправка идеальная, плечи мощные — очень красиво на них военная куртка сидит, шея жилистая, грудь широкая… Я перед таким самцом — мелочь невзрачная.
— Чем это воняет? — игнорирует мой вопрос.
Совершенно растерявшись, принюхиваюсь. Он про чистящие средства, что ли? Ну извините — что выдали с тем и работаем.
Не дождавшись вразумительного ответа, бугай разворачивается и топает на кухню. Кое как отскребаю себя от пола и бегу следом.
— Не трогайте! — кричу, понимая, что мужик намеревается попробовать то, что я приготовила. — Нельзя!
Бросаюсь наперерез и, совсем осмелев, хватаю незнакомца за рукав.
Дергаю в сторону, но проще гору с места сдвинуть!
— Ой! — пищу, когда мужик обхватывает лапищей мое запястье и легко отшвыривает в сторону. — Не пущу!
Бросаюсь в новую атаку и закрываю собой плиту.
— Это для хозяина! — обмирая об собственной смелости, тыкаю пальцем в мужика. — А вы… вы…
Голос спотыкается и падает до невнятного сипа, когда мужчина в один шаг оказывается рядом и нависает надо мной всей своей массой.
В ногах моментально слабеет, а по обонянию бьет терпкий мужской запах с капелькой одеколона.
О. Боже. Мой.
Разве можно так обалденно пахнуть? Легкие судорожно сокращаются, и вдруг становится как-то все равно, что я буквально упираюсь носом в мужскую грудь. Выше не достаю — разница в росте у нас внушительная.
— Пошла вон, — задушевно шепчет мужик, отталкивая от плиты.
Невесть откуда взявшееся восхищение лопается, словно мыльный пузырь.
Придурок!
Я набираю воздух, чтобы криком оповестить о незваном госте, но меня затыкают грубым:
— Щукину скажешь, чтобы договор внимательно читал, а не жопой. Никаких замен. И не волнует меня гвоздь там или не гвоздь, усекла?
Без сил опираюсь на столешницу и тру внезапно вспотевший лоб.
Так это что же… сам хозяин? Вот этот матершинник небритый?
— П-поняла, — шепчу омертвевшими губами.
Ой-ой! Если он пожалуется Щуке… Выгонят меня! Прямо без отработки и выходного пособия. И лучше бы домой мне не возвращаться, потому что…
— Свали, — командует мужик, и меня сдувает к выходу.
Последнее, что вижу, как хозяин лезет в сковородку за котлетами.
***
Арс
В животе приятная сытость, тело ломит после отменной тренировки, а спокойствия нет.
Сижу на диване в одном полотенце на бедрах и гипнотизирую черный экран мобилы. Рука сама тянется схватить телефон и набрать номер, рваным шрамом высеченный на подкорке.
Ломает. Жилы выкручивает, но я не двигаюсь.
Силы еще есть. На неделю, может немного меньше. А потом все равно захочу услышать ее голос, и плевать что в очередной раз по сердце пройдутся туфельками на острой шпильке.
Татьяна любит красные. А к ним строгий костюм и чулки под юбкой средней длинны, которую очень удобно задирать на поясницу, выставляя сладкую тварь раком.
Член моментально каменеет.
Запрокидываю голову и тихо стону сквозь прикушенные до крови губы.
Интересно, что она сейчас делает? Спускает тысячи баксов на шопинг или отсасывает своему парню мажорчику за безлимитную карту или новую тачку?
— Бл*дь! — рычу раненым зверем и все-таки хватаюсь за телефон.
Но вместо Таниного номер набираю другой.
Один гудок, второй… А на третий Динара поднимает трубку.
— Арс, милый, — мурлычет кошкой. — А я уж думала…
— Нечем тебе думать, — обрываю девку. — Ноги в руки и через пол часа у меня, ясно?
— О, да! — шепчет в трубку и сбрасывает.
Уже потекла, знаю. Динара обожает пожестче, а я теперь только так и могу.
Шумно выдыхаю и растираю грудь, но боль не проходит. Сука, да сколько можно! Больше года в агонии бьюсь и ни конца этому ни края, хоть стреляйся.
Взгляд скользит по комнате и натыкается на безделушки, которые я Тане дарил. А одна мелкая девка их все на пол вывернула!
Матерюсь сквозь зубы, а в памяти прочно засело бледное личико с огромными потемневшими от испуга глазищами.
Сколько ей, бл*ть, лет? Восемнадцать хоть есть? Совсем пигалица — худая, тонкокостная. Заменяет она, ха! Думал, прибью, когда увидел, что девка вещи скинула.
А она лапки к верху подняла и «сдаюсь» пищит. Дура! У меня в руках автомат для страйкбола был, его на раз два от настоящего отличить можно.
Пока размышлял, что делать, из кухни потянул сквознячок, а вместе с ним обалденный запах еды. И на вкус оказалось очень даже на уровне. Давно я так не жрал — хоть какая-то польза от мелкой.
«Уже в такси» — высвечивается на экране телефона, и я отправляю глазастое недоразумение на задворки памяти.
Сейчас явится Динара во всем своем великолепии. Хоть выпью, что ли… Херовая замена, но так легче представить на ее месте другую. Суку любимую, которая сердце на живую из груди вынула и на куски посекла.
Встаю и бреду к бару.
Нет, неделю не продержусь… Три дня максимум.
***
— Что это за хрень?!.
Сковородка летит на пол, и подливка растекается по плитке жирным пятном.
— …Ты когда-нибудь научишься готовить, сука тупая?..
Илья не стесняется в выражениях. Смазливое лицо перекошено от ярости, кулаки сжаты. Но за злостью прячется садистское предвкушение. Отец уехал, а мачеха… Ей плевать. Она пальцем не шевельнет, даже если ее сыночек меня насиловать начнет.
Вздрагиваю, делая крохотный шажок назад.
Пусть только попробует прикоснуться! Я… я…
— Убрала здесь, живо! — орет придурок и топает к двери.
Отшатываюсь, пытаясь избежать прикосновения, но Илья умудряется задеть плечом.
Больно… Прикусив язык, я молчу. Потому что хорошо помню первую и последнюю свою попытку огрызнуться.
Во рту скапливается едкая горечь, а горло перехватывает спазмом. Ужасно хочется помыться, но вместо душа, ковыляю к мойке и берусь за тряпку.
Дыши, Леся.
Осталось недолго. Нужная сумма почти собрана — к сентябрю у меня будет свое жилье.
Хватит продержаться год, без ущерба для учебы. А там переведусь и свалю из Москвы к чертям собачьим, чтобы Илья и его уроды-дружки никогда меня не нашли.
Липкий озноб пробегает по коже.
Сегодня утром отец уехал на вахту. А для меня началась «райская» жизнь. Мачеха хоть немного держится, когда папа рядом, а когда его нет…
Сглатываю горькую слюну и что есть сил тру пол.
Я пыталась жаловаться, правда. Особенно когда Илья стал позволять себе гнусности. Нет, он не домогался, в трусы не лез. А вот ударить, испортить вещи, науськать своих дружков…
К горлу опять подкатывает тошнота. Я почти чувствую их противные и наглые руки, сдирающие с меня колготки, юбку и… и все остальное.
Желание вымыться становится невыносимым, но я быстро заканчиваю уборку.
Надо бы встать за плиту — ужин испорчен. Но вместо этого подхожу к окну. Воздух нужен!
— Эй, ма! — слышится в коридоре ненавистный голос. — Сегодня ко мне Витька с Ростиком зайдут.
Тряпка валится из рук, а я в ужасе пячусь к стене, словно ублюдки уже ломятся в квартиру.
Трясет. Колотит просто не выносимо и не сразу получается выхватить из кармана телефон.
Судорожно тычу пальцем в экран. Один гудок, второй, третий…
— Але? — голос у Ирки заспанный.
— Ир, это я. А можно…
— У меня сегодня ночная, Лесь.
О, боже!
— Л-ладно… А вам сегодня посудомойка на кухню не нужна? Или уборщица…
Все, что угодно! Лишь бы не оставаться в квартире на ночь. А в идеале — исчезнуть на несколько дней. Последний раз эти два утырка все же сумели меня подкараулить.
Прикусываю губу, торопливо соображая, что взять с собой.
— Спрошу, — бухтит недовольно и отключается.
А я крадусь в свою комнату — как же хорошо, что мне не приходится делить ее с Ильей. На всякий случай закрываю шпингалет.
Сама его прикрутила, буквально с боем отстояв у мачехи. Отец, как обычно, самоустранился. Он все больше растворялся в этой женщине, и я уже не знала, как до него докричатся.
Когда запихиваю в рюкзак последнюю вещь, дверь сотрясается от мощного толчка.
— Опять закрылась?!
Визгливый голос Елизаветы бьет по нервам.
Сейчас начнет орать… Может вообще запрет. А мне надо отсюда исчезнуть, срочно. Кошусь на распахнутое окно и недолго думая, швыряю туда рюкзак. Хорошо, что внизу кусты.
— Леська! — продолжает ломиться ненормальная. — Отцу позвоню!
Открываю и сразу же отступаю в сторону.
Мачеха залетает в комнату, оглядываясь, словно стервятница. Мерзкая такая, но, к сожалению, красивая.
— Опять срачь развела! — кривит пухлые губы. — Сейчас гости придут!
Молчу. Не хочу ввязывать в спор — ничем хорошим не закончится. Но мачеха не сдается.
— Еще и на кухне насвинячила, овца. Где ужин?! Отвечай!
Черт… Кошусь на застывшую передо мной женщину. Как же невыносимо сильно хочется пройтись ногтями по холеному лицу! Господи, неужели отец на такое чмо повелся! Он же маму любил!
— Илья…
— Пасть закрыла и марш на кухню!
Мотаю головой. А в коленках опять противно слабеет.
— Лук закончился. Идите и купите. Или пусть Илья сходит.
Мачеха скрещивает руки на груди, от чего бюст чуть не рвет пуговицы на слишком откровенном платье.
— Сама сходишь. А если не вернешься…
Резко шагает ко мне и успевает схватить за рукав.
— Стой, дрянь! — дергает на себя. — Если не вернешься — свои вещи на помойке искать будешь, поняла?
— Д-да…
Мачеха толкает, нарочно задевая наманекюренными когтями запястье.
— Сучка наглая, — цедит, выходя из комнаты. — Зажралась, тварь. Ничего…
Дверь соседней комнаты хлопает, а я пулей вылетаю в прихожую. Бежать, скорее! Илья с кем-то треплется по телефону — слышу его голос. Но поняв, что я собираюсь уходить — замолкает.
Буквально впрыгиваю в кроссовки и хватаю ключи вместе с ветровкой.
— Леська! — требовательный окрик бьет в спину.
Хлопаю дверью и бегу на улицу.
Дыхание сбивается и голова кругом. Меня трясет. От несправедливости и липкого ужаса, в котором я живу уже третий месяц. С того самого злополучного вечера… Выскакиваю на улицу и полной грудью вдыхаю прогретый солнцем воздух.
Нельзя думать!
Надо сосредоточиться на своей цели.
Елизавета может хоть всю комнату выкинуть — ничего ценного там давно нет. Потихоньку я перетаскала памятные вещи к Ирке. А после того, как мачеха украла мои деньги, вычистив карточку под ноль, прячу заработанное очень надежно.
Аккуратно выглядываю из-за угла и, убедившись, что в окне меня никто не караулит, подхватываю рюкзак и несусь прочь от бывшего родного дома.
А может, ну его к черту?
Я совершеннолетняя, документы есть, деньги — хоть и небольшие — тоже. Уеду подальше от этой гребанной семейки и забуду все, как страшный сон.
Закусываю губу, борясь с мучительным искушением.
У меня есть время до сентября. Можно взять академ, потом восстановиться. Дружки сводного брата все равно не оставят меня в покое. А связи ублюдков помогут замять дело.
«Пикнешь кому-нибудь — и мы продолжим», — бьется в ушах ненавистный голос.
Я сильнее стискиваю лямки рюкзака и не сразу понимаю, что телефон вибрирует.
— Можешь плясать, — без приветствия сообщает Ирка. — Сегодня нужна посудомойка. Намечается грандиозное пати.
***
Арс
Голова трещит, а во рту будто кошки нагадили.
— Бл*ядь, — шиплю сквозь зубы и героическим усилием воли разлепляю веки.
Так не мучился, даже, когда в нарядах выстаивал сутки в сутки. Полное нарушение устава, но наш ротный был тем еще обмудком. Приятно было ему потом рожу подправить.
— Арс, — стонет рядом Динара, — водички…
И зарывается в одеяло с головой, выставляя на обозрение кусок упругой задницы, которую я вчера хорошенько поимел.
— Захочешь — сама возьмешь, — хриплю, едва ворочая языком.
Но вместо ответа слышу сопение — вырубилась. В это раз мы неплохо так отдохнули. Вернее, отдыхала Динара, а я заливал в себя пойло, только чтобы хоть немного подышать полной грудью.
Мотаю головой, но в придачу к тяжким мыслям получаю тошноту.
Нахрен.
Надо завязывать, а то скоро дойду. Да и отпуск заканчивается, пора браться за ум.
Доползаю до кухни и, осмотревшись, морщусь. Ну и кавардак! Динара зависла у меня на два дня, что не добавило кухне стерильности. И в холодильнике пустота… Взгляд цепляется за сковородку, в которой когда-то находились котлеты. Те самые, что приготовило глазастое недорозумение.
Рот моментально наполняется слюной, а в животе тихонько урчит. Вкусные, зараза! Где она так научилась?
Растираю грудь, отчаянно собираясь с мыслями.
Собственно, какого хрена? Мне понравилась жрачка, вот пусть еще разок и приготовит. Ядя тоже хорошо справлялась, но мелкая… У нее как-то по-особенному вышло. Или я слишком голодный оказался. Неважно.
Скребу заросший щетиной подбородок и отправляюсь искать телефон. Динара опять просит водички, но вместо этого получает предложение выметаться.
Наши отношения — только секс и ничего больше. Она об этом прекрасно знает. На берегу договаривались, со всей серьезностью. Так что нечего теперь почву прощупывать на предмет заботы.
— Ублюдок ты, Арс, — хрипит, глядя на меня из-под разлохмаченных волос. — Настоящий мудак.
Не спорю.
Подхватив телефон с тумбочки, выхожу из спальни.
Щукин отвечает сразу.
— Арсений Янович! — взвизгивает так, что я трубку от уха отстраняю. — Рад вас слышать.
Старый брехун. Рад он, как же.
— Взаимно. Пришли мне сегодня ту девчонку, что в прошлый раз была. Все как обычно — уборка и готовка.
— Лесю?
А, вот как ее зовут. Подходит глазастому недоразумению.
— Не знаю. Мелкая очень и молоденькая… Русые волосы, — добавляю, старательно морща лоб.
Да, вроде бы русые. Помню, что коса толстая, до лопаток.
— Она, все верно… — лебезит Щукин. — Подождите немного, уточню. Леся обычно не отказывается от подработок.
— Окей, — роняю лениво и завершаю разговор.
В спальне шуршит Динара — собирает шмотки. Кажется, с матами и проклятьями. Плевать. Все равно примчится по первому звонку.
Достав из холодильника минералку, падаю в кресло и прикладываю бутылку к разболевшейся голове.
Паршивое начало утра. И от Татьяны ни одной весточки… Сука моя любимая. Знает, что скоро сам позвоню.